Прекрасные создания

«Не стоит делать этого».

А я думал, что стоило. Опрокинув стул, я выбежал в коридор. Сомнений больше не было. Я принял одну из противоборствующих сторон. Теперь наверняка возникнет множество проблем, но меня это мало тревожило.

Ведь дело было не только в Лене. Она была не первой. Я видел, как они поступали таким же образом со многими людьми. Как они травили Эллисон Бирч, когда у нее обострилась экзема! Никто не хотел сидеть рядом с ней в столовой и в классе. И как они издевались над бедным Скутером Ричманом за то, что он играл на тромбоне хуже всех в истории оркестра нашей школы.

И хотя на моем шкафчике никогда не было написано слово «трус», я сотни раз отступал в сторону, наблюдая за травлей слабаков и одиночек. Но это не давало мне покоя. Правда, не настолько сильно, чтобы выбегать из класса. Однако всему есть предел. Кто-то должен был восстать против правил стаи. Конечно, глупо судить обо всей школе по действиям двух-трех учеников. Как и о городе — но двум-трем семьям. Вот только в Гэтлине несправедливость стала обычным явлением. Возможно, именно поэтому Мэкон Равенвуд не покидал свой дом десятилетиями. Короче, я знал, что действовал правильно.

«Не делай этого. Ты думаешь, что иначе нельзя, но лучше не нужно».

Ее голос снова звучал в моей голове, будто обосновался там навечно. Я понимал, что завтра у меня начнутся неприятности. Но месть одноклассников меня не волновала. Сейчас я тревожился только о том, чтобы найти ее — как можно быстрее. Трудно сказать, была ли это забота о здоровье Лены или о моем собственном благополучии. Я просто не мог поступить по-другому.

Подбежав к кабинету биологии, я тихо приоткрыл дверь. Линк бросил на меня вопросительный взгляд, затем покачал головой и молча швырнул мне ключи от машины. Я поймал их на лету и побежал к школьной парковке. По моим догадкам, Лена должна была поехать домой. А куда бы вы отправились после подобного инцидента? Конечно домой. И хотя в Равенвуде обитал наш местный Страшила Рэдли, у Лены не было другого дома.

Особняк стоял на вершине холма, будто бросая вызов всему моему привычному миру. Не могу сказать, что я боялся. Слова «испуг» и «страх» не подходили для описания того, что я чувствовал. Я испугался, когда полицейские вошли к нам в дом и сообщили о смерти мамы. Я испугался, когда папа закрылся в кабинете и мне стало ясно, что он уже никогда не выйдет оттуда прежним. В детстве мне было страшно, когда я начал понимать, что маленькие куклы, сделанные Эммой, на самом деле не являются обычными игрушками.

Но Равенвуд не испугал бы меня даже в том случае, если бы он действительно был таким страшным, как в рассказах обывателей. На Юге мистика считается обычным делом. В каждом городе имеется свой дом с привидениями. Если вы проведете опрос населения, то по крайней мере треть жителей поклянется вам, что с ними по соседству обитает призрак или даже два. К тому же меня воспитывала Эмма, а она повсюду прятала крохотные мешочки, наполненные грязью и конским волосом, или рисовала на ставнях синие каракули, чтобы отогнать злых духов и демонов. Так что я привык к необычным явлениям. Хотя дом Равенвуда представлял собой в этом смысле нечто особенное.

Я подошел к воротам и нерешительно толкнул ажурную решетку. Ворота со скрипом открылись. Ничего сверхъестественного не произошло — ни вспышки, ни возгорания, ни шквала. Я не знал, чего ожидать при вторжении в Равенвуд, но, судя по моим догадкам насчет Лены, меня могло подстерегать здесь что-то очень необычное. Поэтому я решил передвигаться с максимальной осторожностью.

Если бы месяц назад мне сказали, что я войду в ворота Равенвуда, взберусь на холм и окажусь во владениях старого Мэкона, я б поднял на смех этого провидца и назвал бы его сумасшедшим. В городке типа Гэтлина вы невольно становитесь свидетелем всего, что происходит. Однако существуют места, где вам бывать не положено. В прошлый раз я лишь подошел к воротам. Теперь, приблизившись к усадьбе, удивился царившему здесь запустению.

Большой особняк вполне соответствовал типичному образу особняка южной плантации — образу, сложившемуся в сознании северян благодаря фильмам в жанре «Унесенных ветром». Старый дом по-прежнему впечатлял, по крайней мере своими размерами. Глядя на широкую веранду за стеной кипарисов и карликовых пальм, я представил себе людей, игравших здесь в карты под звон бокалов с мятным напитком, в который добавлялись виски, лед и сахар. Все могло бы так и быть, если бы не эта разруха. И если бы особняк не принадлежал Равенвуду.

Здание было построено в стиле греческого ренессанса, отнюдь не типичного для Гэтлина. Все фермерские дома в нашем городе возводились по так называемому федеральному шаблону, поэтому дом Равенвуда разительно от них отличался. Большие дорические колонны с облупившейся краской, поддерживали крышу, которая под острым углом спускалась в одну сторону. Из-за этого наклона создавалось впечатление, что дом скособочен, как старуха, страдающая артритом. Крытый портик отделился от дома и наклонился, угрожая рухнуть. Вряд ли кто-то осмелился бы пройтись по нему. Густой плющ опутывал стены, кое-где за ним проглядывали окна. Казалось, что растительность поглощает дом, стараясь сровнять его с землей.

Прямо над дверью, выступая на полметра вперед, торчал конец потолочной балки — характерный архитектурный элемент зданий восемнадцатого века. На боковой стороне бруса я заметил странную резьбу. Какие-то символы. По форме они напоминали круги и полумесяцы и, судя по всему, обозначали фазы луны. Подойдя к ветхому крыльцу, я вытянул шею, чтобы получше их рассмотреть. Мне доводилось видеть такие выступающие балки. Моя мать, историк Гражданской войны, часто указывала мне на них во время наших многочисленных поездок по историческим местам близ Гэтлина. Она говорила, что такие же выступавшие балки были у древних домов и замков Шотландии и Англии — тех самых стран, откуда приезжали сюда первые переселенцы. Обычно на балках люди вырезали слова молитв. Но символы, на которые сейчас смотрел я, выглядели совсем иначе — как иероглифы незнакомого языка. Вероятно, они означали что-то важное для прежних поколений Равенвудов, живших в те времена, когда их усадьба еще не разваливалась на части от ветхости.

Я затаил дыхание и взбежал на крыльцо, перепрыгивая через ступеньку. Мне показалось, что так риск провалиться через сгнившие доски уменьшается ровно наполовину. Массивное дверное кольцо было украшено скульптурным изображением львиной головы с оскаленной пастью. Я постучал. Мне никто не ответил. Я вновь постучал. Похоже, ее не было дома. Наверное, мое предположение оказалось ошибочным. Но затем я услышал знакомую мелодию. «Шестнадцать лун». Лена все-таки вернулась домой.

Я взялся за железную дверную ручку. Она скрипнула, по другую сторону двери послышался щелчок, и я приготовился увидеть Мэкона Равенвуда, который на протяжении всей моей жизни ни разу не появился в нашем городе. Но дверь не открылась. Я взглянул на брус, и что-то подсказало мне, как нужно действовать. У меня, конечно, были сомнения, однако в худшем случае дверь просто не открылась бы. Я прислушался к своей интуиции и, вытянув руку, нажал на центральный фрагмент резьбы. Тайная кнопка в виде полумесяца вошла в паз и привела в движение какой-то спусковой механизм. Дверь открылась почти без звука. Я переступил через порог. Пути назад уже не было.

Через окна в прихожую лился яркий свет — что казалось очень странным, учитывая заросли плюща и прикрытые ставни. Тем не менее в комнате было светло, и солнечные блики весело играли на новой полированной мебели. Я прошел в просторный зал. Никакого антиквариата, довоенных фамильных вещей или портретов маслом тех Равенвудов, которые были предками старого Мэкона. Зал выглядел словно на фото из каталога современной мебели. Элегантные кушетки и кресла, кофейные столики со стеклянными столешницами, стопка книг на ажурной этажерке. Все было модным и новым. Меня не удивило бы, если бы снаружи перед домом стоял фургон для доставки габаритных грузов.