Страница 29 из 33
— И что ты собираешься делать? — спросил он.
— Ты о ребенке? Рожать, конечно.
— И жить здесь?
— Да… Ну, не знаю, — сбилась она. — Ах, Оуэн, вряд ли я справлюсь. Дело в том, что без стада я не смогу выплатить закладную, которую пришлось оформить, чтобы рассчитаться с долгами дяди Тома, а если я вернусь на работу, что я буду делать со всем этим? — Она махнула рукой в сторону окна, за которым были ферма, коровы, куры, сараи — все требовало ухода, а значит, и денег. — Видимо, мне придется вернуться на работу.
— В качества адвоката?
Она кивнула.
— Да, я ее терпеть не могла… во всяком случае, бракоразводные процессы. Я могла бы заняться чем-то другим в области права, недвижимостью, например, или еще чем-нибудь.
— Может, передумаешь и выйдешь за Сэма?
Она покачала головой.
— Нет, это все равно что выйти замуж за пол-Лондона. Оуэн, ты бы их видел, тамошнюю публику. Можно было подумать, что Сэм их собственность, а ему хоть бы что. Я так не могу.
— А может, тебе бы и не пришлось?
Она пожала плечами.
— Квартира у него большая и красивая. Там он работает. Ребенок в ней ни к чему. Он бы отвлекал его, оставлял бы липкие следы на стекле и замшевой мебели, падал бы с лестницы… Нет, ничего не выйдет.
Она глотнула чаю и посмотрела на Оуэна поверх кружки.
— Ты случайно не хочешь купить мое стадо в качестве свадебного подарка для Дженни?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Сэм был очень занят.
Он был так занят, как никогда в жизни, несмотря на то, что работа над проектом закончилась, и это устраивало его как нельзя лучше. Ему не нравилось пребывать в одиночестве в огромной квартире и маяться от безделья, потому что стоило ему подойти к балконным дверям, и он вспоминал Джемайму. Стоило ему сесть на диван, он думал о ней. Каждый раз, когда он ложился в постель, ее образ вставал перед его закрытыми глазами.
Раньше он и не подозревал, что тоска по женщине может вызвать в душе такое смятение, заставить поблекнуть яркие краски чудесного дня, сделать несмешным самый забавный фильм.
Музыка просто убивала его — все те мелодии, под которые они недавно танцевали, песни о любви, которые звучали в каждом магазине, куда он заходил. Даже его любимая классическая музыка не приносила радости, и он стал слушать станцию «Радио-4» в машине. Ему стало казаться, что он всю жизнь проводит в машине. Он начал заниматься новым проектом, который не требовал много внимания и оставлял время для изучения заявок, полученных им после присуждения премии.
Как ни странно, некоторые из потенциальных клиентов жили к юго-западу от Лондона — в Суррее, Гэмпшире, Уилтшире, один даже в Дорсете, хотя и ближе, чем Джемайма. Так что он с утра садился за руль и начинал колесить по дорогам, обедал с одними клиентами, ужинал с другими, и неизбежно кто-нибудь спрашивал о Джемайме.
— Мы больше не встречаемся, — объяснял он, стараясь заглушить боль, которую вызывали в нем эти слова.
С родителями дело обстояло сложнее: они постоянно беспокоились о нем и утверждали, что он ужасно выглядит.
Он действительно ужасно выглядел. В зеркало смотрел только в случае крайней необходимости, но и тогда старался не заглядывать себе в глаза. В их глубине таилась затаенная обида, поэтому он и не смотрел на себя, а работал, пока хватало сил, вечером же валился в постель и старался не думать о прильнувшем к нему жарком теле Джемаймы, о ласковом прикосновении ее рук, о невероятной нежности ее объятий.
Недель через пять после церемонии открытия в его квартире раздался звонок.
— Сэм? Дорогой, это Мойя. Не мог бы ты сегодня к нам заглянуть? Мы с тобой должны посмотреть планы, которые составили. Мы передумали насчет сада на крыше и решили… ну, в общем, приезжай, по телефону трудно объяснить.
Сердце у Сэма упало. Мойя Кеннеди отличалась трудным характером, крайней нерешительностью и к тому же была чрезвычайно избалована.
— Конечно, Мойя, — согласился он без всякого энтузиазма. — Когда?
— Может, сегодня?
Сэм заглянул в свой ежедневник. На одиннадцать была назначена встреча с одним клиентом, в Лондоне, на три — еще одна, с другим заказчиком. В промежутке он собирался постричься и заглянуть на объект, в конкурсе на перестройку которого участвовал, но…
— Как насчет половины первого, без четверти час?
— Отлично. Угощу тебя обедом. Ты прелесть!
Прелестью Сэм себя не чувствовал. Он отправился на встречу с первым клиентом, с трудом припарковался и чудом избежал штрафа. Предлагаемая работа ему не понравилась, он разошелся во взглядах с клиентом и отклонил возможность внести изменения в проект.
Клиент обиделся, и Сэм уехал, понимая, что испортил свою репутацию в доброй половине Хемпстеда.
А-а, ну и ладно! Он и так достаточно загружен. Он отправился к дому Мойи, оставил машину на дороге на двойной желтой линии и вошел в подъезд. Штраф за парковку в неположенном месте он внесет в счет Мойи.
— Сэм, дорогой, заходи же!
Он чуть не упал от изумления. Мойя была одета — если это слово вообще уместно употребить в данном случае — в чрезвычайно легкомысленный пеньюар, под которым, как он подозревал, почти ничего не было. Большие солнечные очки торчали в разноцветных прядях ее волос. Кое-где проглядывала седина, заметил он. Он прошел в холл, а хозяйка, подхватив поднос с закусками, потащила его на второй этаж, где планировалось сделать на крыше сад над спальней.
— Возьму это с собой, мы перекусим, пока будем рассматривать планы — чтобы сэкономить время.
— Отличная мысль, — согласился Сэм, идя за ней наверх. — У меня сегодня очень напряженный график. Так в чем проблема?
— О, мы хотим внести некоторые изменения… Сначала хотели устроить оранжерею с одной стороны, а потом подумали… В общем, посмотри, вот чертежи. Роб набросал тут кое-что для тебя, но ему пришлось уехать, и он оставил меня совершенно одну. Посмотри пока, а я пойду что-нибудь накину: ты застал меня врасплох, я загорала на балконе. Вернусь через минуту. Угощайся.
Она поставила поднос на кровать, похлопала Сэма по руке и скрылась в ванной.
Сэм просмотрел разложенные на кровати заметки, стараясь вникнуть в суть изменений.
Ничего существенного не было — ничего такого, что нельзя было послать ему по почте и тут же исправить. Он ощутил легкую досаду. Мойя вышла из ванной, одетая еще более вызывающе, чем раньше. Он прикрыл глаза.
— Мойя…
— Сэм, расслабься, Роб далеко, мы в полной безопасности. — Ее пальцы потянулись к его галстуку, ослабили узел. Сэм поймал ее руку, задержал в своей.
— Нет, Мойя, — тихо сказал он и встал, не открывая глаз. — Это неправильно. Я этого не хочу. Не порть наши отношения. Мы проработали вместе не один год. Неужели ты хочешь все зачеркнуть?
— Зачеркнуть? Сэм, почему я стараюсь тебя вернуть, как ты думаешь? Я люблю тебя! — Она взяла его под руку, прижалась к нему, положила другую руку ему на грудь. — Роб мне больше не годится, он не может… ну, ты понимаешь. — Ее рука скользнула ниже. — Сэм, пожалуйста. Я хочу тебя.
Ему вдруг стало ужасно жаль Роба, который «не может», и Мойю, которая хочет. Он поднял веки и взглянул в затуманенные желанием ярко-голубые глаза Мойи. Цветные контактные линзы?
Да, пожалуй.
Он задержал ее руку, прежде чем та добралась до цели.
— Мойя, мне жаль, но ничего не выйдет.
— Что во мне не так? Посмотри на меня, Сэм, что во мне не так?
Она медленно повернулась, и он невольно окинул ее взглядом. То, что он увидел, опечалило его. Мойя стареет — медленно и с достоинством, но стареет — хоть и борется с возрастом всеми доступными средствами. Кожа покрыта загаром, что ей совсем не идет, но, очевидно, таково требование моды, грудь высокая и неплохой формы. Ее можно было бы назвать стройной, если бы она не довела себя до крайней худобы.
Кто-то говорил ему, что женщины не бывают слишком богатыми и слишком стройными, но он не согласился. Слишком худыми бывают, и Мойя — яркое тому подтверждение. К своему возрасту она должна бы приобрести мягкие соблазнительные изгибы и лучистый свет в глазах, а не силиконовые имплантаты и лихорадочное отчаяние, которое он видел за контактными линзами.