Страница 9 из 30
— А что он делает? — спросила я.
— Поднимается на Эйфелеву башню, — начал перечислять Леннарт. — Посещает гробницу Наполеона в Соборе Дома, инвалидов. Осматривает Лувр — из чувства долга; собор Парижской Богоматери и Sacre Coeur — также из чувства долга. Выпивает аперитив в «Café de la Paix» [65]— с величайшим восторгом. Бегает по магазинам на Rue de Rivoli — будь то он или она. Забегает в «Галери Лафайет» и в другие магазины. Один вечер просиживает на Place du Tertre [66]на вершине Монмартрского холма. Один вечер — в кафе «Dôme» [67]на Монпарнасе или, возможно, в кафе «Flore» [68]в St. Germain-des-Pres. Затем Булонский лес [69]и Люксембургский сад. Букинисты на набережных Сены. Вот и все в общих чертах.
— Думаю, я слышала разговоры о чем-то называемом площадь Pigalle [70].
Леннарт приподнял брови.
— Неужели? — удивился он. — Такая маленькая невинная девочка, как ты! Но ты права — некоторые туристы никогда не заходят дальше площади Пигаль и увеселительных заведений вокруг нее. И из всего скучного, что можно найти в Париже, это — самое скучное. Это ничуть не более французское занятие, чем мои старые башмаки.
— Но все же можно совершить туда экскурсию в познавательных целях, — стала уговаривать Леннарта Ева. — Исключительно в познавательных.
— А не начать ли нам день с того, чтобы посетить исключительно в познавательных целях Эйфелеву башню, с которой вы так долго приставали ко мне?
С Эйфелевой башни открывается необыкновенно прекрасный вид. Весь Париж, словно блин, лежит у вас под ногами. А на стенах висят телефоны-автоматы, и если сунуть в них пять франков, то можно узнать о всевозможных вещах — у кого сегодня счастливый день и за кого выйдешь замуж.
— Это, право же, меня давно интересовало, — сказала Ева. — А ну-ка посмотрим!
Будущий муж Евы станет Député [71], — утверждал автомат. Леннарт же думал, что она не может рассчитывать на то, чтобы ей удалось охмурить какого-нибудь французского депутата. Он утверждал, что это предсказание грозит скорее какому-нибудь шведскому депутату риксдага [72].
— Ты так считаешь? — спросила повеселевшая Ева. — Да, да, как только вернемся домой и распакуем все самое необходимое, придется совершить налет не только на первую, но и на вторую палату депутатов!
VI
Жгучая тоска Евы по Моне Лизе и Нике Самофракийской и по прелестным картинам импрессионистов в Jeu de Раите была постепенно утолена. Но когда она увидела знаменитую картину Мане «Dejeuner sur I’herbe» [73], в ней пробудилась тоска нового рода. Она тоже пожелала завтракать на зеленой траве, «хотя и не столь легко одетой», — сказала Ева.
— Милый Леннарт, не можем лимы это осуществить? — молила она. — Завтрак в Булонском лесу — сегодня, когда такая прекрасная погода!
Даже я смотрела на него умоляюще.
— Да, милыйЛеннарт, — попросила я.
— Вы говорите словно двое бедных маленьких детей, умоляющих о чем-то жестокосердого отца, — ответил Леннарт. — Пожалуй, не я один распоряжаюсь в этой компании.
— Да, но автомобиль поведешь ты, — заметила Ева.
— А мы с Евой организуем все остальное, — подхватила я. — Идем, Ева, запасемся продовольствием.
Мы быстро бросились вниз по лестнице с изображениями семи смертных грехов на стенах. И Ева сказала, что заметила у себя явную склонность абсолютно ко всем смертным грехам, за исключением жадности.
— А прежде всего — обжорство, — сказала она, останавливаясь перед изображением неестественно толстого человека, иллюстрировавшего своей фигурой этот смертный грех.
— Вот так и будешь выглядеть! Хо-хо-ха-ха!
Студент, комната которого находится рядом с комнатой Евы, как раз поднимается по узкой лестнице. Он обволакивает ее целой серией взглядов своих бархатных глаз, и они проходят друг мимо друга со множеством «извините!» и «извините!» с одной и с другой стороны. И мне, пожалуй, кажется, что процедура слишком растягивается, причем без всякой необходимости. Ведь лестница вовсе не так узка, а Ева, несмотря на свое «обжорство», еще не достигла таких объемов, чтобы представлять собой какую-то помеху вовсе не на такой уж узкой лестнице.
— Я все думаю, не стоит ли мне, пожалуй, пойти и помечтать с ним как-нибудь вечером, — сказала Ева, когда студент исчез за дверью своей комнаты.
— Да, но ты ведь его не знаешь, — предупредила я Еву.
— Не знаю! — воскликнула она. — При таких-то тонких стенах, как в здешнем отеле! Мы обычно поем друг другу! Хотя и притворяемся, что, разумеется, не знаем, будто это — друг для друга! Он поет мне каждое утро: «Сотше un p’tit coquelicot…» [74], когда чистит зубы, а только кончает петь он, начинаю я: «В первый раз, когда увидела тебя!» Вообще, теперь он умеет уже насвистывать эту песенку. Правда, иногда он фальшивит, но я его поправляю!
— Может, он думает стать depute, когда вырастет, — намекнула я.
— Нет, он изучает медицину, — сообщила Ева.
— Ты это тоже слышала через стену? — спросила я.
— Нет, это через Николь. Она рассказывает мне каждое утро об Анри и обо всех других, кто здесь живет.
— Анри?
— Его зовут Анри Бертран! Да! Я, пожалуй, выйду как-нибудь вечерком и немного помечтаю вместе с ним… Когда как следует продумаю этот вопрос. Все же я в Париже… и все прочее! Да, да… но сейчас речь, стало быть, идет о еде. Что мы купим?
Мы свернули на Rue de l’Estrapade [75].
— Прежде всего ветчину, — сказала я. — На этой улице жил Дидро [76], ты знаешь?
— Нет, да и вообще, какое мне дело до этого! — заявила Ева. — Но знаешь, что я прочитала вчера в газете «Paris Soir»? [77]Поставили фильм «Rue de l’Estrapade»! Как раз про эту улицу. С этим милым малюткой Даниэлем Желеном в главной роли.
— Он был арестован там, в доме номер три, после того как написал «Lettres sur les aveugles» [78].
Ева остановилась.
— Они арестовали Даниэля Желена? — закричала она.
— Дидро, глупышка! — объяснила я.
Ева с облегчением вздохнула.
— Дидро! — сказала она таким тоном, что явно дала понять: пусть бы Дидро просидел в темнице всю свою жизнь, если уж так случилось. — Смотри! — закричала она. — Маленькая Дурочка еще не проснулась!
Мы прошли уже на Place de la Contrescarpe [79], где на своем обычном углу спала Маленькая Дурочка. Она была из тех, что обитали здесь в великом множестве. Маленькая старушка, которая обычно бродила по вечерам по Rue Mouffetard, веселая, приветливая и чуть растерянная, поэтому мы и прозвали ее «Маленькая Дурочка». Здесь повсюду жило столько бедных эмигрантов и «простых трудящихся», «маленьких людей», как называла их Ева, а также много гораздо более колоритных фигур: уличные воришки и бродяги, проводившие большую часть своей жизни под открытым небом. Когда наставал вечер, Rue Mouffetard и все ее бесчисленные бары заполнялись так, что начиналась давка. Своеобразнейшие типы пили пиво или перно [80]. Они кричали, болтали и хохотали, а посреди всей этой толкотни бегала Маленькая Дурочка и тоже смеялась и кричала.
65
Известное кафе на Монмартре
66
Площадь на Монмартре, где по вечерам собирались художники и местные жители.
67
Кафе «Дом» (фр.) — одно из знаменитых кафе Монпарнаса.
68
«Флора» (фр.).
69
Живописный лесопарк на западной окраине Парижа (900 гектаров), который называют «легкие Парижа». Традиционное место отдыха и прогулок парижан.
70
Пигаль (фр.) — парижская площадь, пользующаяся дурной славой из-за обилия злачных заведений.
71
Депутат (фр.).
72
Риксдаг — парламент в Швеции, состоит из двух палат.
73
Мане Эдуар (1832–1883) — известный французский живописец. Картина «Завтрак на траве» (1863), вызвавшая горячие споры, принесла ему славу. 13 этой и в ряде других картин («Олимпия», 1863; «Завтрак в мастерской», 1863, и т. д.) он переосмысливал сюжеты старых мастеров в духе современности.
74
«Как маленький цветок — мак…» (фр.).
75
Улицы Пытки Дыбой (фр.)
76
Дидро Дени (1713–1784) — французский философ, писатель. Основатель и редактор «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (1751–1772).
77
«Вечерний Париж» (фр.).
78
«Письмо о слепых в назидании зрячим» (фр.).
79
Площадь Контрескарп (фр.).
80
Перно — марка аперитива.