Игрок

Его ничуть не удивляло, что империя предпочитала скрывать программы, показываемые на первом уровне. Люди, которые так серьезно относились к чинам, протоколу, форме, по вполне понятным причинам не обнародовали такие вещи, какими бы безобидными те ни казались. Со вторым уровнем дело обстояло иначе. Гурдже решил, что этот уровень слегка намекает на игру, и мог понять их смущение в связи с этим. Было понятно, что удовольствие на уровне два было не удовольствием от чужого наслаждения и проецирования его на себя. Здесь оно достигалось от зрелища человеческого унижения: одни были жертвами, другие наслаждались за их счет. Уровень один был отдан сексу; второй — тому, что интересовало империю явно больше, хотя и от первого она никак не могла отказаться.

— А теперь уровень три, — сказал автономник.

Гурдже смотрел на экран.

Флер-Имсахо смотрел на Гурдже.

Глаза человека сверкали в свете экрана, неиспользованные фотоны отражались от радужки. Поначалу зрачки его расширились, потом сузились, превратились в точки. Автономник ждал, когда эти большие неподвижные глаза наполнятся влагой, когда крохотные мышцы вокруг глаз автоматически опустят веки, когда человек затрясет головой и отвернется. Но ничего этого не случилось. Экран притягивал к себе взгляд человека, словно бесконечно легкие частицы света с экрана отражались от стен, заставляя смотрящего подвинуться вперед и, слегка покачиваясь, держаться, перед тем как упасть. А пока человек впился в мигающий экран, похожий на замершую луну.

Крики эхом отдавались в комнате, отражались от формокресел и диванов, от низких столиков — крики верховников, мужчин, женщин, детей. Иногда они быстро смолкали, но обычно продолжались довольно долго. Каждый инструмент и каждая часть пытаемых издавали собственный звук: кровь, ножи, кости, лазеры, плоть, пилы, химикалии, пиявки, плотоядные черви, вибропистолеты, даже фаллосы, пальцы и когти — все они производили особые, хорошо различимые шумы, контрапункты к теме криков.

В финальной сцене, которую увидел Гурдже, участвовали преступник-психопат мужского пола, которому ввели большую дозу сексуальных гормонов и галлюциногенов, нож и готовая родить женщина, названная врагом государства.

Глаза Гурдже закрылись. Руки устремились к ушам. Голова опустилась.

— Хватит, — пробормотал он.

Флер-Имсахо выключил изображение. Гурдже откинулся назад на каблуках, словно его действительно притягивал горящий экран, создавая искусственную гравитацию: теперь она потеряла силу, и человек чуть не потерял равновесие.

— Это прямая трансляция, Жерно Гурдже. Это происходит сейчас. В эти минуты. Глубоко в подвалах тюрьмы или казарм полиции.

Гурдже поднял взгляд на почерневший экран, глаза его по-прежнему были расширенными, неподвижными, но сухими. Он смотрел, покачиваясь назад-вперед, глубоко дыша. На лбу у человека виднелись капельки пота, его трясло.

— Третий уровень только для правящей элиты. Шифровка такая же надежная, как у стратегических военных сообщений. Думаю, понятно почему… И это не какая-то особая ночь, Гурдже. Не фестиваль садоэротики. Такое здесь каждый вечер… Вообще всего этого гораздо больше, но вы видели представительную выборку.

Гурдже кивнул. Во рту стояла сушь. Он с трудом сделал глотательное движение, несколько раз глубоко вздохнул, потер бородку и открыл рот, собираясь заговорить, но автономник опередил его.

— И еще кое-что. То, что от вас утаили. Я сам не знал до вчерашнего вечера, пока корабль не сказал. После игры с Рамом ваши противники пользовались различными стимуляторами. Как минимум амфетаминами, воздействующими на кору головного мозга, но у них есть и куда более действенные наркотики, которыми они тоже пользуются. Их вводят подкожно или принимают с пищей: у азадианцев нет генно-закрепленных желез для выработки таких веществ. У большинства из тех, с кем вы играли, в крови было гораздо больше «химии», чем у вас.

Автономник издал звук, похожий на вздох. Человек все глядел и глядел на мертвый экран.

— Вот так вот, — сказал автономник. — Мне жаль, если вас расстроило то, что я показал, Жерно Гурдже. Но я не хотел, чтобы вы покинули эту планету с мыслью, что империя — это кучка почтенных игроков, внушительные здания и несколько прославленных ночных клубов. То, что вы видели сегодня, это тоже империя. А между двумя этими крайностями — много всего, чего я не могу вам показать. Все горести, достающиеся на долю бедняков и даже сравнительно зажиточных, происходят оттого, что они живут в обществе, в котором человек не свободен делать то, что хочет. Вы тут увидите журналиста, который не может опубликовать известную ему правду, доктора, который не может облегчить страдания больного, потому что тот принадлежит не к тому полу… и ежедневно — миллион вещей, не столь впечатляющих, не столь жестоких, как я вам показал, но все это — часть системы и ее последствия. Корабль вам сказал, что криминальная система не признает существования невиновных. А по-моему, признает. Она признает невинность ребенка, и вы видели, что с этой невинностью делают. Она в некотором роде даже признает «святость» тела… но только чтобы осквернить его. Повторяю, Гурдже, все сводится к обладанию, владению. Речь идет о «брать» и «иметь». — Флер-Имсахо прервался, потом подлетел совсем вплотную к Гурдже. — Прошу прощения, но я опять читаю проповеди, да? Недостатки молодости. Продержал вас допоздна. Может, теперь вы готовы немного поспать — такая длинная была ночь, да? Я вас покидаю. — Он развернулся и полетел прочь, но остановился возле двери. — Доброй ночи.

Гурдже откашлялся.

— Доброй ночи, — сказал он, отрывая наконец взгляд от темного экрана.

Автономник нырнул вниз и исчез.

Гурдже сел в формокресло. Некоторое время он смотрел на свои ноги, потом поднялся и вышел из модуля в висячий сад. Занимался рассвет. Город казался каким-то вымытым и холодным. Слабо блестели тысячи огоньков — их яркость растворялась в спокойной голубизне бесконечного неба. Охранник на лестнице кашлянул и слегка топнул ногой — Гурдже не видел его, только слышал.

Он вернулся в модуль и лег на кровать. Так он и лежал, не закрывая глаз, потом закрыл и повернулся на бок, стараясь уснуть. Это ему не удалось, не получилось и выделить гормон, который усыпил бы его.

Наконец он поднялся и вернулся гостиную, где был экран, попросил модуль войти в игровой канал и долго сидел, изучая свою игру с Бермойей. Он сидел молча и неподвижно, без единой молекулы секретированных стимуляторов в крови.

Около конференц-центра стояла тюремная выездная амбулатория. Гурдже вышел из летательного аппарата и прошел прямо в игровой зал. Пекилу, чтобы не отстать, пришлось бежать. Верховник не понимал, что такое с инопланетянином, — тот отказывался говорить на пути из отеля в конференц-центр, тогда как люди в его положении обычно очень разговорчивы. И почему-то он вовсе не казался испуганным, хотя Пекил и не понимал, как такое возможно. Не изучи Пекил достаточно хорошо этого неловкого, довольно простодушного инопланетянина, он подумал бы, что бледное, бородатое, заостренное лицо Гурдже искажено гневом.

Ло Принест Бермойя сидел рядом с Доской начал. Гурдже зашел на саму доску, поскреб бородку длинным пальцем и передвинул две фигуры. Бермойя сам делал свои ходы, но потом, когда игра распространилась на всю доску (инопланетянин пытался выкарабкаться из своего безнадежного положения), большинство ходов за судью стали делать ассистенты. Инопланетянин оставался на доске, делая собственные ходы, стремительно перемещаясь туда-сюда, как гигантское темное насекомое.

Бермойя не понимал, чего добивается инопланетянин. Его игра, казалось, была лишена цели, он либо делал глупые ошибки, либо приносил бессмысленные жертвы. Бермойя добил часть разрозненных сил соперника. Прошло какое-то время, и ему показалось, что у его противника должен быть план, но в таком случае уж больно неопределенный. Может, этот самец-инопланетянин просто пытается хоть немного спасти лицо, пока он все еще самец.