Черта прикрытия

— Под этим солнцем, — согласился старик и вдруг спросил: — Вы носите душехранительницу?

— Да.

— Осмелюсь заключить, что вы придерживаетесь одной из распространенных среди Дальников религиозных систем.

Она даже не была уверена, можно ли назвать эту систему взглядов религией.

— После смерти, — сказала Филхэйн, — я присоединюсь к моим друзьям, ушедшим пастись далеко. Моя душехранительница соединена с локальной Послежизнью.

Старый павулианец вздохнул и покачал массивной головой. Он явно собирался завести какую-то речь — вполне возможно, о загробной каре отступникам, — но не стал. Вместо этого он зачерпнул хоботом немного илистой воды и окатил ею себя.

— Кара нужна, чтобы мы оставались добродетельны, о Филхэйн, — заявил он. Голос его звучал доверительно, хотя в нем сквозили нотки сожаления. — Я, разумеется, не захожу столь далеко, как те, кто хотел бы, чтоб мы никогда не вели свою родословную от хищников, но должно же у нас быть хоть что-то, неизменно удерживающее нас на передних копытах. Моральный стандарт. Критерии этической оценки. А?

— Я понимаю, что вы всей душой верите в это, уважаемый Представитель, — ответила она дипломатично.

— Хм-гмм. Вы, думаю, уже видите начало тропинки, к которой я вас веду. Не буду же я дальше водить вокруг да около. Мы нуждаемся в страхе перед посмертным наказанием, чтобы в этом существовании не вести себя подобно диким зверям в чаще.

Он махнул одним хоботом.

— Если честно, Филхэйн, я понятия не имею, есть ли Бог. Я знаю о нем не больше, чем вы или Верховный Преосвященник.

Он опять фыркнул.

— Возможно, — задумчиво протянул старик, — Бог обитает в местах, где живут Сублимированные, в сокрытых от нашего взора измерениях, так туго скрученных, что туда попробуй пролезь... Я подозреваю, что это последнее место, какое Ему осталось. Но, повторюсь, я не могу знать наверняка. Но я почти уверен, что в нас присутствует злое начало. Я знаю и принимаю как неизбежность, что технологии, выпустившие его на свободу — позволившие нам искоренить естественных врагов, — теперь порождают средства спасения наших душ и себя самих. Они позволяют нам распределять награды и наказания даже из могилы. Или, по крайней мере... наделяют нас страхом посмертной кары.

Он покосился на нее.

Она медленно умастила себе бок илом.

— И вы хотите меня убедить, что этот страх мнимый?

Он придвинулся к ней, повернувшись с боку на бок в серовато-коричневой грязи.

— Так оно и есть, — сказал он тихо, заговорщицки и даже с юморком, и быстро отвернулся. — Суть в том, что в страхе перед загробными муками мы вынуждены вести себя прилично, пока живы. Дела мертвых сейчас не слишком заботят живых. Не так, как должны бы. — Он хрюкнул. — Последнее утверждение — плод моих личных наблюдений и веры, но, поверьте, так все и обстоит. Мы стращаем их воздаянием и неудобствами. А стоит им всерьез перепугаться, как механизм начинает работать сам по себе. В наказаниях и муках уже нет нужды. Артисты, сценаристы, писатели, толкователи, дизайнеры, психологи, звукоскульпторы и одному Господу ведомо, кто и что еще, берут на себя эту работу — и выполняют ее на редкость слаженно. Они кладут свои жизни, чтобы ценой тяжкого труда создать иллюзию, разработать совершенно нереалистичное окружение, посеять в аудитории абсолютно ложные предположения. И все это во имя высшего блага.

— Значит, Преисподние — это пугала. Они держат нас на привязи, пока мы еще живы.

— Наши? Да. Именно. О том, как устроен Ад инопланетников, я не берусь судить. Но я повторюсь: буча, поднятая вокруг них, в значительной степени основана на неверном восприятии всей концепции. Изначально неверном. Достойно сожаления, что выступающие против их существования никак не могут уразуметь: на самом деле Преисподних несуществует. Вся хитрость в том, чтобы притворяться, будто справедливо как раз обратное. Если бы только все заткнулись и перестали галдеть о невозможном и небывшем, все проблемы бы исчезли. Жизнь пошла бы своим чередом. Люди бы вели себя хорошо, и никто бы на самом деле не пострадал.

Старый сенатор встряхнулся, точно от неожиданного прилива омерзения.

— Ну чего им надо? Чего они добиваются? ВоплотитьПреисподние в реальность, чтобы все и вправду перепугались?

— А где же те, кто заслужил своими поступками иную участь? Где те, кто должен бы попасть на Небеса? Они ведь не там, правда?

Эррун фыркнул.

— В чистилище, конечно.

Он похлопал себя хоботом по бокам и скосил глаза, разглядывая, как заподозрила Филхэйн, мнимую букашку.

— Они на сохранении. Не функционируют. Это нельзя назвать жизнью. Ни в коей мере.

Он, казалось, призадумался, потом снова подгреб к ней.

— Могу я задать вам личный вопрос, Филхэйн?

— Я подразумевала, что все, нами здесь сказанное, останется в тайне, уважаемый Представитель.

— Да-да, разумеется. Но это особенно личное. Я бы просил вас не разглашать этих сведений никому, ни вашим друзьям, ни ближайшим помощникам. Пусть это останется только между нами. Хорошо?

— Да, — сказала она. — Хорошо. Говорите же.

Он подкатился еще ближе.

— Некоторые, — сказал он тихо, — просто исчезают без следа. Некоторые из тех, кого приговорили к отправке в этот так называемый Ад. Их просто стирают. Удаляют.

Он серьезно посмотрел на нее. Филхэйн глядела в сторону.

— Удаляют, — повторил он, — так что они не попадают даже в чистилище. Они просто прекращают быть. Душехранительница стирает всю информацию, накопленную за время жизни, и душа никуда не передается. Такова правда, Филхэйн. Это не предусмотрено правилами, но иногда такое случается. И вы, — настойчиво постучал он хоботом по ее выставленному вперед колену, — от меня этого не слышали, хорошо? Вы понимаете, что я говорю?

— Естественно, — сказала она.

— Отлично. Об этом люди не должны знать, уж поверьте. Разве нет? Пускай себе верят, что те души продолжают в каком-то смысле существовать и страдать. Но зачем переводить машинное время на ублюдков, простите мою резкость?

Филхэйн улыбнулась.

— Но всегда ведь лучше говорить правду, уважаемый Представитель?

Эррун глядел на нее, качая головой.

— Правду? Какую правду? Которую из них? О добре или зле? Вы спятили? Надеюсь, это была шутка, молодая моя коллега.

Он взялся за ноздри пальцеотростками одного хобота и глубоко зарылся в ил. Спустя несколько мгновений он вынырнул на поверхность и несколько раз громко фыркнул, а затем решительным движением отер ил с глаз.

— Не притворяйтесь же наивной девочкой, Филхэйн. Правда отнюдь не всегда полезна и ведет к торжеству добра. Это все равно что довериться водной стихии. Конечно, мы нуждаемся в дождях, чтобы жить, но если они припустят сильней обычного, то случится наводнение, и мы утонем. Правду, подобно остальным естественным стихиям, силам природы, надо тщательно контролировать, направлять по заблаговременно проложенным каналам, размещать и преподносить с умом и этическивыверенно.

Он сверкнул глазами.

— Это ведь была шутка, правда?

Могла ведь быть.И, соглашаясь с утверждением Эрруна, она подумала, не был ли это наконец миг, когда она стала настоящим политиком.

— Иначе получилось бы, что мы отнимаем друг у друга время, уважаемая Представительница.

Один из нас точно отнял,подумала она, посмотрев наверх и увидев, как Кемрахт, держась на солидном расстоянии, энергично подает ей условные знаки.

— Не совсем так, Представитель, — сказала она старому сенатору и поднялась на все четыре. — Беседа, несомненно, получилась поучительной. По большей части. А теперь, если вы не возражаете, я пойду. Совершите ли вы омовение вместе со мной?

Старик глядел на нее пару мгновений.

— Нет, я задержусь, — сказал он, не отводя взора. — Не раскачивайте лодку, Филхэйн. Не верьте всему, что вам рассказывают посторонние. На этом пути вы не найдете истины, но лишь умножите смятение и беспорядок.