Страница 43 из 75
В очередной раз прочертив воздух, ворон словно бы принес какое-то известие скитальцу, тот сошел с тропы, пробрался сквозь поросль молоденьких ив и оказался возле реки.
Там с десяток деревенских мужиков заканчивали ладить ладью — тесали последние досочки под гребные колеса, тончили прямую сосенку, дабы сгодилась под мачту, вили из пеньки веревки под ванты, сшивали парус из кусков холстины, разогревали смолу, собираясь законопатить щели.
Несколько мгновений мужики, слегка повернув головы, как бы нехотя смотрели на внезапно появившегося странника, но тут ворон бодрым начальским голосом пробаял:
— Здравствуйте вам. И рты-то позакрывайте, а то мухи туда нагадят.
Оттого мужики засмеялись, а самый рослый и плечистый из них даже снял с головы шапку.
— Экая знатная вошь у тебя из волос выпала, — сказал скиталец.
— Да ты чего брешешь, самая разобыкновенная вошь.
Тем не менее мужик заглянул в шапку и тут же свесил челюсть на грудь. Постояв так, выудил из головного убора большого жука, который вроде был сделан из единого куска серебра, однако еще перебирал лапками и шевелил крылышками.
— Фокус-покус, едва завод кончится, паки поверни ключик у него в попе, — объяснил расстрига. — Вы скажите, мужики, зачем лодку ладите?
— Будем зерно на президентскую мельницу возить по воде, как раньше на княжескую возили — мэрин Общак велел. Там клерк привоз учтет и подать возьмет. Сие наставление нам староста передал, а он ездил в город, чтобы на майдане перед магистратурной избой послушать глашатая. «Кто не слышал, тот виноват», так было сказано.
— А дальше мельницы проплыть можно? — вопросил скиталец-расстрига.
— Как же, проплывешь. У нас путевая бумага токмо до Оттоки, где запруда устроена, — сказал другой мужик, мелкий и сильно усатый. — А ты, коим образом, мил человек, странствуешь?
— Своим соизволением, на пердячем паре, господа мужики, вкруг городищ и больших слобод, мимо дозоров и разъездов, что устраивают омонцы и стрельцы. Вы отвезите меня хоть до Оттоки, а за сей добрый поступок оставлю вашей артели такого вот жука. И еще немало фокусов покажу.
Деревенские люди замялись, пока самый рослый, почесавши затылок, не молвил:
— Взять с собой можно. Только в пути не шибко высовывайся, лучше даже рогожкой прикройся, а то лихой человек тебя заметит и настучит, куда надо. Тебя в тюрьму уволокут, да и нас накажут… Звать-то, как тебя, скиталец?
— Меня прозывают Фомой, а вот эту пернатую тварь — Сашей.
К полудню лодка была закончена, мужики столкнули ее в воду, одни стали парус поднимать и направлять его гафелем, другие поставили лапотные ноги на педали гребных колес, третьи принялись отталкиваться от речного дна шестами, ну а мелкий, сильно усатый мужик уселся к кормилу.
Вскоре лодка достигла деревни, где уже были построены сходни, протянувшиеся над прибрежными камышами. Почали подъезжать телеги с хлебом, запряженные поджарыми ездовыми свиньями. Деревенский люд, выстроившись цепочкой, принялся из рук в руки передавать мешки, кои укладывались, в конце концов, на днище лодки. За какой-нибудь час суденышко была загружено, осело в воду, изрядной работою шестов выведено к речному глубоководью, по коему предстояло плыть дальше.
Ворон потешал мужиков советами насчет правления лодкой, а скиталец Фома прямо из-под рогожи травил байки про то, како бедствуют бесы в Преисподней. Что плавают они-де на кораблях-мракорезах и прислуживают им живые куклы, что жгут друг друга издаля огненным чиханием и обращают в лед хладным пыхтением, а мужик с бабой передком не трется, а посылает к ней крылатый хер. Чему селяне несказанно удивились, поскольку и обычный-то хер спокойно в штанах не сидит.
А вот, когда стали подплывать к запруде, то рослый мужик, что стоял на носу, приметил малахаи и кафтаны мэрских омонцев, разместившихся на мельнице.
— Ты вот что, скиталец, — сказал он, — ложись-ка под хлеб. Эй, Пахомыч, Фердинант, Макдональс, раскидайте там мешки подле мачты и, как упрячется гость, снова уложите сверху в два ряда.
Мужики споро выполнили работу, и скиталец исчез под многопудовым грузом, лишь ворон его остался сидеть на топе мачты.
Ладья причалила к мельничной пристани, и тут омонцы, вопреки обычному, встали рядышком и принялись наблюдать за разгрузкой хлеба. — Эй, Денисыч, сразу признавай, никого не прячешь ли? — обратился омонский поручик к рослому мужику.
— А зачем мне такое нужно, я что порядка не знаю? — скучным голосом отозвался селянин.
— Ты вон те мешки, что возле мачты уложены, не забудь перетаскать на мельницу.
— Да нам перекусить пора, начальник, с утра не евши.
— Я те дам перекусить по соплям. Заканчивай сперва дело, едок.
Завершающие мешки были подняты со днища ладьи, и тут раздались крики. Голосили и мужики, и омонцы. На днище виднелась голова, остальное же тело уже разошлось на ленты, кои протягивались сквозь невидимые щели вниз. Вот и голова располосовалась, чтобы протащиться, как и все остальное, меж досок. Последним наблюдался нос, каковой несколько раз подпрыгнул, расплелся и пропал.
— Глянь… аах… плывет зараза, — раздался потончавший голос омонца.
Неподалеку от борта лодки, сквозь воду, стало заметно тело. Кто-то без толку стрельнул из пищали. Но когда дым рассеялся, «заразы» и след простыл, видно заплыла под пристань, а там и вовсе подалась в нужную ей сторону. Настало тягостное молчание, нарушаемое громким граем куда-то летящего ворона.
— Кто это был, гнида? — стал подступать поручик к Денисычу. — Кто, отвечай.
Денисыч же будто весло проглотил.
— А никого и не было, — вмешался мелкий мужичок. — Привиделось. Вам с перепоя, а нам с устатку и не евши. Ну, можа, водяная свинья проплыла.
— Ты что мелешь, сам свинья! — заверещал поручик, а потом остыл и замолк.
«В самом деле, — рассудил он, — скажешь, что упустил бродягу, так начальство может сослать на пограничье, под ордынские сабли. Доложишь, что имел дело с нечистой силой, то ревнители веры за меня возьмутся, станут пятки поджаривать, дабы узнать, не вошел ли я с ней в сношение.»
А тем временем в кармане у взопревшего Денисыча щекотно заелозил лапками серебряный жук…
— Вкушающий золото и драгоценности ждет тебя, — объявил паж с кукольным личиком и не без труда распахнул расписную тяжелую дверь.
Общак перенес толстомясое свое тело через порог, коснулся кулаком лба, как того требовало вежество и, поднявши глаза, встретился с совиным взглядом президента.
Господин Лучший Президент принимал мэрина в Яйцевидном Кабинете. Его будничный наряд составлен был из длинной рубахи катайского шелка, широкого хитона, расшитого золотой да серебряной нитью и обсыпанного яхонтами, а также шапки с изображением древа жизни на маковке. Трон, имеющий форму треснувшего яйца, стоял в углу на возвышении, исполненном в виде улитки с очами из оникса. Кроме Фискалия и Общака в палате было токмо два дворцовых гвардейца из караула, старший думный клерк и писец.
Из сей палаты сановники, сенаторы и мэрины выходили либо обласканные, либо облаянные, но гулял слух, что на каменном полу имеется потайной люк, и ежели президент обопрется ногой на лапу женольвицы, то отворится колодец, каковой поглотит повинного в воровстве человека. При падении оный злодей не разбивается, упав на груду тряпья, но внизу в подземелье проживает стая волков. Или же семейство коркодилов. Само собой, встречают они упавшего вора с большим интересом.
— Ну, давай, Общак, рассказывай, чем прославил свое мэрство, чем оправдал доверие народное?
— Исполнял твою волю, господин Мистер Лучший Президент, об чем тебе прекрасно известно из моих донесений.
Как показалось внимательному Фискалия, что-то новое засквозило и голосе, и во взгляде магистрата.
— Ну-ка, проверим, как исполнял. Словно муха сонная или со рвением ума и бодростью духа. У нас тут каждый твой чих сочтен и записан.
Думный клерк раскрыл книгу в толстом переплете из коркодильей кожи поверх обложечных досок и стал зачитывать мерным голосом: