Страница 31 из 75
— Да ну! Змей о двенадцати головах…
— О миллионе голов. Это существо обитает в так называемой хрональной материи, которую еще именуют хрональной плазмой, оно — и в Посленастоящем и Преднстоящем, в то время как мы только в Настоящем. Он там не он один такой, в хрональной материи живут твари разной степени разумности. Самый умный из них, конечно, сатурнианский демон, Плазмонт, а остальные на жаргоне службы «Алеф» кличутся X-структурами, чтобы не всем понятно было.
Ого, Мара, красиво поводя плечами, начала сеанс политпросвещения. Только зачем? Скорее всего, чтобы завоевать доверие или выманить меня на ответную откровенность.
— Значит, на тутошнем огороде именно такая структура и подрастает. Только ради какого хрена, собственно говоря?.. — но пусть дамочка не думает, что сообщила мне сногсшибательные новости. И мы не лыком шиты, топором не тесаны. — Впрочем, я уже допёр своим слабым умишком подмастерья почти до всего. Здесь, в спецлаборатории мы пытаемся выкормить искусственного плазмонта в противовес божеству сатурниан.
Я действительно допер, и Маре грех был отпираться.
— Ты сообразителен, парень, не по годам. Пожалуй, лишь по вине нашей зарегулированной системы ты — до сих пор подмастерье тринадцатого ранга.
Я уже слышал подобное от другой женщины. На моем личном примере Катя показывала, зачем надо дружить с плутонами. Интересно, за что будет агитировать Мара?
— Ратница моя уважаемая, так мы делаем ставку на искусственного плазмонта?
— Похоже, что да. Только совершенно напрасно. Между ним и божеством Сатурна такая же разница, как между тараканом и человеком. Наша продукция неразумна в отличие от сатурнианского демона.
Неожиданный поворот темы. Оказывается, не очень-то офицерша почтительна к решениям вышестоящих лиц, она намекает, что ее дело исполнять любую дурость, поскольку она кшатрий, славный своим послушанием. Прикажут-де горшок говна съесть, тоже пожалуйста, тем больше чести будет.
— Но, Мара, если сатурнианский демон такой большой умник, то с ним можно перетолковать, пойти на мировую, договорится как-нибудь, дескать, мы — вам, вы — нам.
— Нет, с ним нельзя вести толковище. Он существует за счет того, что забирает у нас организационную энергию и ведет наш мир к энтропийной смерти. И вообще мы для него какие-то плоские двумерные существа, мы привязаны к Настоящему, а он циркулирует между Преднастоящим и Посленастоящим.
Некоторые коллеги, рассказывая про всякие крутые вещи, как бы сами заряжаются значительностью и ловят кайф от того, что производят впечатление на окружающих. («Когда Вася ударил меня своим пудовым кулаком, я очнулся аж на второй день!») Но в Маре ощущалось какое-то глубокое смирение перед лицом превосходящей непреодолимой силы — то самое смирение, которое, похоже, лежит и в основе религиозного чувства.
Впрочем, напряжение моей мысли облегчалось тем, что бой-баба уже изрядно расстегнула свою униформу, виднелась и гладкая шейка с парой милых шрамиков и отчасти популярные женские выпуклости. Они, по счастью, не слишком пострадали в тяжелых боях.
— Но, Марушка, если Плазмонт как бы вообще не от мира сего, значит ему не так просто разрушить наш мир. Значит, есть какие-то механизмы защиты, экраны, понимаешь.
— Не надейся. Экран есть, нас от Посленастоящего и Преднастоящего отделяет, скажем, от «мира-плюс-секунда» и «мира-минус-секунда». Но мы отдаем хрональную энергию, которую также можно назвать энергией организации, как прохудившийся скафандр теряет воздух. А Плазмонт усваивает нашу энергию, пробивает к нам новые каналы, вампирит нас, пробивает новые каналы и так далее. Сам понимаешь, я говорю метафорами, а не языком науки, чтобы тебе было понятно как неспециалисту. Но энергия организации вещь вполне измеряемая, мы теряем ее на миллионы оргов в год.
— Про это я что-то слышал. Один орг — это количество организационной энергии, потребной для превращения одного килограмма говна в один килограмм колбасы. Значит, Плазмонт нас просто утилизует. Но поскольку он — существо интеллигентное, то решив гастрономические задачи, думает, как бы доказать, что жрет не зря.
Мара потянулась, словно разминая затекшие члены, и еще лучше нарисовала обводы своего женского корпуса, а если уж точнее, торса и бюста.
— Да, довольно верно, Фома. Ты, в самом деле, умный мальчик. Это существо всасывает организационную энергию и разрушает наш мир, скорее всего, не только для питания. Цели его непонятны, но масштабны.
Мара замолчала, показывая, что не расположена развивать эту щекотливую тему.
— Давай помечтаем. Он забирает у нас организационную энергию, лишает нас будущего, а в прошлом строит свой антимир. Полуживых-полумертвых. Поэтому в его мире так много льда.
— Конечно, льда, — оживилась Мара, — ведь он с Сатурна. Он — бог именно сатурниан, а не всех подряд. Благодаря ему эти лохи со спутников Сатурна смогли устоять в борьбе с Космикой.
Я сразу ощутил в Мариной фразе уязвленную гордость касты кшатриев — сатурниан-то раз в десять меньше, чем нас, а все равно наши вояки не могут с этими маньяками управиться. И это несмотря на все расходы, потери и призыв на срочную службу людей из других каст. Тут и придумываются всякие оправдания, дескать сатурниане коварнее, бесчестнее, неблагороднее, прикрываются мирным населением, занимаются терроризмом, фанатизмом, а также онанизмом и гомосексуализмом вместо нормального секса. А скоро, значит, пойдет «волна», что им-де помогает сама нечистая сила.
Впрочем, офицерша, поднявшись, уже закрыла тему. И козлу понятно, что ей не терпится отчалить. Мара явно сказала не все, что знала о божестве Сатурна. А мне почему-то хотелось выведать о нем побольше. Меня просто мучил сильный интерес, смешанный фифти-фифти с отвращением.
— Ты видела это божество, Мара? Каким оно предстало перед тобой?
— Таким, каким я заслужила.
На этом обмен знаниями закончился и валькирия покинула меня, задев напоследок бортом-бедром.
Мы точно выращиваем вторую тварь в противовес первой, самой великой и ужасной. Только что из этого получится? Кто будет иметь прок, а кто — головную боль? Кого накажут в случае провала? И вообще, Мара отлично сумела заинтриговать меня, и пооткровенничав кое о чем, и умолчав кое-что.
Кстати, все вояки-кшатрии делятся на три основные категории: простоватых служак, для которых главное, чтобы служба шла себе потихоньку и чтобы начальство пореже о них вспоминало; ревностных бойцов, которые вседва рады геройски помереть за красивый орден на траурной подушечке; честолюбивых мелких бздунов — эти самые подлые. Честного подвига им не совершить, а генеральствовать хочется, вот они и в спину настоящего героя выстрелят и над подчиненными измываться будут. Но Мара, хоть убей, не лезет ни в одну категорию. Она особенная, или просветленная уже какая-то… или затемненная.
А следующим днем на охоте меня кто-то пытался укокошить.
В эту охотничью ходку я собирался обязательно подстрелить кого-нибудь вкусненького. Ради того, чтобы мясо не попортилось, я взял с собой не сквизер, который все рассопливливает, и не плазмобой, превращающий органику и разные белки в черные угольки, а узкофокусный бластер.
Подъемник выбросил меня на поверхность, и я на болотных мокроступах отправился в северо-восточную сторону, к побережью Северного Океана. В той стороне я и раньше замечал стада мигрирующих оленей. Правда за оленями шли волки — эти жутковатые звери не только проводили облавы, но и устраивали засады. Поговаривали, что в наших краях водятся еще и «снежные люди» — крупные мохнатые обезьяны с довольно развитым мозгом, которые охотятся на оленей вместе с одичавшими собаками. Я, правда, пока не видывал этих «йети». Но, тем не менее, то ли волки, то ли мохнатые обезьяны постоянно устраивали ямы, прикрытые прутиками и дерном, в которые проваливались олешки себе на гибель и кому-то на обед.
В этот день снежок тонкой пеленой прикрыл зеленый халат лесотундры. Вдали маячили темные пятна. Это питались мхом и травкой олени. Я бодро направился к ним, а Саша полетел вперед меня, чтобы разведать, нет ли на пути какой-либо трясины. Я осилил еще метров сто по довольно твердому грунту, вдобавок ворон вернулся и сообщил, что не видал по курсу никакого болотца и даже большой лужи. Однако не приблизился я еще на расстояние прицельного выстрела, как все стадо тронулось с места. Как будто волки его вспугнули или случайно забредший на побережье белый мишка. Можно было, конечно, резануть бластером «от бедра» по фронту, но тогда бы получилось вместо одной-единственной жертвы двадцать-тридцать мертвых туш.