Серебряная заря

Ну и прекрасно! Они вряд ли предполагали быть неразлучными всю неделю.

— Пожалуй, я пойду в спальню, — наконец сказала она. — Все еще чувствую себя усталой.

Она повернулась, направившись в спальню, и, только подойдя к двери и взявшись за ручку, услышала спокойный, даже огорченный ответ Лоренцо:

— Доброй ночи, Эллери.

Лоренцо услышал, как закрылась дверь спальни, а потом донеслись приглушенные звуки, говорящие о том, что Эллери готовится лечь в постель. Он представил, как она снимает свое ужасное платье, сбрасывает изящные туфли на каблуках. Ее одежда была столь же противоречива, как и сама Эллери. Красивая и неуверенная. Робеющая и энергичная. Отважная и застенчивая. Он прерывисто вздохнул. Даже сейчас ему хотелось быть там с ней, однако он сумел не подчиниться своему желанию.

Он позволил себе сегодня то, чего никогда не позволял ни с одной женщиной — задавать вопросы. Лоренцо всегда соблюдал со своими любовницами некую эмоциональную дистанцию.

Лоренцо до сих пор помнил расстроенное лицо матери, когда задавал ей вопросы о своем отце. Он видел боль в ее глазах, сам ощущал ее. И помнил тот безжалостный взгляд, который отец бросил на него, когда однажды они встретились лицом к лицу: «Я не знаю тебя. До свидания».

Выругавшись по-итальянски, Лоренцо толкнул балконные двери и вышел в прохладную влажную ночь. Зачем он мыл голову Эллери? Зачем спросил про ее отца? Зачем вступил в интимные отношения, убеждая себя в том, что не хочет эту женщину?

Сегодня в Мэддок-Маноре он видел по ее глазам: она ждет, что он поблагодарит ее и попрощается. Он и собирался уехать. Ключи от машины были у него в руке. Зачем же он остался? Зачем ему понадобилось задавать вопросы?

Ответ, естественно, был более чем очевиден. Он хотел близости с Эллери, и единственная их ночь не могла его удовлетворить. Это было нормально. Отношения с некоторыми его любовницами длились и по месяцу, и даже дольше. Но, как понимал Лоренцо, так происходило только потому, что эти женщины были нетребовательными, не хотели ничего, кроме физического удовольствия и незначительных знаков его внимания, которые он беспечно им оказывал. Они никогда не задавали ему вопросов, никогда не заставляли думать. Нуждаться в них. Вспоминать.

Эллери была другой. Он не знал, как взгляд этих ясных фиалковых глаз проник ему в душу, заставил рассказывать то, что он никогда никому не рассказывал. Когда она спросила о его отце, Лоренцо захотелось рассказать ей о том четырнадцатилетнем мальчишке, униженном и оскорбленном, которым он был, когда отец оттолкнул его своим неприступным взглядом. Он никогда никому, даже своей матери, не рассказывал об этом.

Лоренцо схватился за металлическое ограждение балкона и подставил лицо влажному ветру. За его спиной мигнул свет в спальне, и он представил Эллери, лежащую в огромной кровати, неуверенную и одинокую.

«Я войду туда, — сказал он себе, — и снова займусь с ней любовью. Сделаю это, чтобы убедить ее, убедить себя, что нам обоим было нужно только физическое удовольствие. Ничего, кроме секса».

Глава 8

Эллери внезапно проснулась и резко открыла глаза. Спальня была погружена в темноту и тишину. Она не знала, что разбудило ее, но с огорчением осознала, что место в постели рядом с ней пусто. Взгляд, брошенный на часы, показал, что было уже два часа ночи, а Лоренцо все еще не ложился, по крайней мере к ней в постель. Он вполне мог лечь в любой комнате этого люкса.

Несколько минут она лежала, раздумывая. Почему Лоренцо не пришел к ней? Может быть, она уже наскучила ему? А если так, почему бы ему просто не попросить ее уехать? Не сказать, что все кончено?

Но он и этого не сделал.

Эллери решила все выяснить. Она выскользнула из постели в той же ночной рубашке, которую надевала в Мэддок-Маноре.

Выйдя из спальни, она на цыпочках прошла по коридору в гостиную. Свет горел только у балконной двери, и она увидела сидящего в кресле Лоренцо. Он сидел спиной к ней, опустив голову. У нее сжалось сердце. Он был таким серьезным, таким сосредоточенным, таким… грустным.

Она подошла ближе, боясь потревожить его, но в то же время горя нетерпением поговорить с ним, прикоснуться к нему. Встав за его спиной, она поняла, почему он так серьезен.

— Ты решаешь… судоку?

Лоренцо вздрогнул, потом медленно повернулся к ней. Эллери почувствовала, что ее душит смех. Она постаралась подавить его, но глупая улыбка все равно растянула ее губы.

Теперь, когда Лоренцо повернулся лицом к ней, она увидела, что его по-прежнему напряженный вид не был никак связан с его невинным занятием.

Она отвела взгляд и ткнула пальцем в верхнюю строчку головоломки.

— Здесь должно быть шесть.

— Что? — Удивившись, Лоренцо снова повернулся к своему журналу.

Эллери перегнулась через его плечо и показала Пальцем:

— Тут должно быть шесть. Видишь? Ты написал два, но двойки здесь быть не может, потому что одна уже есть… — Она пыталась разрядить атмосферу.

Лоренцо долго смотрел на головоломку, прежде чем хмыкнул:

— Ты права. Видимо, ты здорово решаешь судоку, раз сообразила так быстро.

— Я провожу много вечеров в одиночестве…

— Только по своему собственному желанию, — спокойно сказал Лоренцо.

Секунду поколебавшись, Эллери обошла вокруг его кресла и села на софу напротив, поджав ноги, прикрытые рубашкой.

— Да, по собственному желанию. Я никогда не полагала, что в Мэддок-Маноре меня будет ждать бурная светская жизнь.

— Твоя мама продаст это поместье когда-нибудь?

Эллери вздохнула. Иногда она удивлялась тому, что ее мать давно этого не сделала. Даже в таком обветшалом состоянии этот дом стоил намного больше миллиона фунтов.

— Возможно, — наконец сказала она и отвела взгляд.

— А что ты будешь делать, когда поместье все-таки продадут?

Эллери резко повернулась к нему, удивившись, что это его интересовало. Уж не жалел ли он ее? Не потому ли вообще привез сюда?

Такая мысль была оскорбительной и отталкивающей.

— Думаю, что полностью посвящу себя преподавательской работе, — ответила она как можно более бодрым тоном. — Я люблю ее.

— Правда? А что ты преподаешь?

Лоренцо смотрел на нее уже хорошо знакомым ей сонным взглядом. Это означало, что он не поверил в ее слова.

— Английскую литературу. — Она многозначительно посмотрела на него. — В том числе «Волшебницу Шалот» Теннисона, одну из моих самых любимых поэм. Хотя мне не слишком нравится сравнение с этой героиней.

— Да? — Лоренцо наклонил голову набок. — Почему же?

— Что за жизнь у нее была? Заточенная в башню, она видела эту жизнь только с помощью волшебного зеркала. Любила Ланселота издалека, а он никогда даже не замечал ее…

— Но заметил в конце концов, — мягко возразил Лоренцо и процитировал последнюю строфу поэмы: — «Лишь рыцарь Ланселот сказал, шагнув за круг людей: „Она была всех дам милей…“»

— Это не так уж много, правда? — вскользь заметила Эллери с горькой ноткой в голосе. — Учитывая то, чем она пожертвовала для него.

Повисло молчание, гнетущее и неловкое. Эллери хотела продемонстрировать Лоренцо свою утонченность, пошутив по поводу этой проклятой поэмы, а сейчас поняла, что добилась совершенно противоположного. Раздраженная, она отвела взгляд.

— Уже поздно, — наконец произнес Лоренцо. — Тебе пора спать.

Не сказав ни слова, она с достоинством вышла из комнаты.

Проснувшись на следующее утро, Эллери увидела, что другая сторона кровати осталась несмятой. Либо Лоренцо совсем не ложился, либо спал не здесь.

Стараясь не обращать внимания на легкую боль, причиненную этой мыслью, Эллери встала с кровати, приняла душ и оделась. Войдя в гостиную, она увидела Лоренцо. Он был в деловом костюме, рядом с ним стояла чашка кофе. Он просматривал в ноутбуке заголовки последних новостей.

— Доброе утро, — сказал он, почти не отрывая взгляда от своего компьютера. — Имеются кофе и булочки. Боюсь, что, если захочешь горячий завтрак, тебе придется спуститься вниз.