Ночной шторм

— Плевать, — небрежным тоном произнес Томми. — Главное, что мы успели вовремя смыться.

Увидев знак поворота, он резко затормозил и вывернул руль.

— Ты куда? — спросил Хенрик.

— Кое-что надо сделать, прежде чем ехать домой.

Вскоре показалось высокое каменное здание, окруженное деревьями. Его освещали редкие фонари.

— Церковь, — прошептал Хенрик.

Это была средневековая церковь в Марнэсе. В ней венчались его дедушка и бабушка много лет назад.

— Она открыта? — спросил Томми, проезжая мимо церкви и останавливаясь в тени деревьев неподалеку. — Обычно они открыты.

— Но не ночью же, — ответил Хенрик.

— Ну, тогда придется взломать.

Хенрик покачал головой.

— Я не пойду, — сказал он.

— Почему?

— Идите одни.

Хенрик не собирался рассказывать братьям Серелиус о венчании бабушки и дедушки в этой церкви. Он только угрюмо посмотрел на Томми, и тот кивнул:

— О'кей, тогда стой на шухере. Но если мы найдем что-то ценное, то это будет наше. Понятно?

Томми взял рюкзак с инструментами и вместе с Фредди исчез в темноте. Хенрик откинулся на спинку кресла и стал ждать. Грузовик окружала полная темнота. Хенрик подумал о бабушке, которая выросла в этих местах.

Дверца машина внезапно открылась, и Хенрик дернулся.

Это был Фредди. Глаза у него горели.

— Брат сейчас будет, — проговорил он. — Смотри! Они лежали в шкафу, в этом, как его… алтане?

— Алтаре, — поправил Хенрик.

— Как ты думаешь, сколько они могут стоить?

Хенрик посмотрел на старинные подсвечники в руках Фредди. Четыре штуки. На вид серебряные. Должно быть, именно в них стояли свечи в день свадьбы бабушки.

Через некоторое время вернулся Томми. С него градом лил пот, но видно было, что он доволен. Когда Томми плюхнулся на пассажирское сиденье, послышался звон монет.

— Ты веди, — бросил он Хенрику. — Я должен их посчитать.

У него в руках был пакет, содержимое которого он вывалил на сиденье рядом с собой. Хенрик увидел монеты и купюры.

— Это из ящика для пожертвований, — сказал Томми. — Он стоял прямо у входа.

— Сотенные, — сказал Фредди, присвистнув.

— Я их пересчитаю, — прибавил Томми и посмотрел на Хенрика. — Но не забывай, что награбленное в церкви — только наше.

— Оставьте себе, — проговорил Хенрик.

Возбуждение прошло. Он чувствовал себя отвратительно. Грехом было вломиться в церковь и украсть сделанные бедными пенсионерами пожертвования, которые должны были пойти голодающим детям в Африке. Это ужасно. Но что сделано, то сделано.

— Что это? — спросил Томми, имея в виду ружье на полу.

— Нашел на вилле, — ответил Хенрик.

— О черт, это старый маузер, — присмотревшись, сказал Томми. — Коллекционеры его любят. А некоторые до сих пор с таким ружьем ходят на охоту.

Он с любопытством оглядев ружье, снял его с предохранителя.

— Осторожнее! — предупредил Хенрик.

— Спокойно. Я умею обращаться с ружьем.

— Знаешь толк в оружии?

— Конечно. Мы с папашей охотились на лосей. Когда он не был в запое, конечно.

— Тогда забирай себе, — предложил Хенрик, заводя машину. Не включая фар, он поехал обратно.

Помолчав некоторое время, он сказал:

— С этими скоро надо кончать.

— С чем? — непонимающе произнес Томми.

— С налетами.

— Осталось немного. Всего четыре вылазки.

— Две, — возразил Хенрик. — Я поеду с вами только два раза.

— О'кей, куда?

— Пасторский дом… и Олудден.

— Олудден? Тот, что посоветовал Алистер?..

Хенрик кивнул, хотя продолжал верить, что двигал стаканом вовсе не Алистер, а Томми.

— Да, — кивнул в свою очередь Томми, — надо проверить его слова…

— И на этом закончить, — твердо сказал Хенрик.

Он мрачно смотрел на пустую дорогу. Черт, все было совсем не так, как с Могге. Кража в церкви была не к добру. Пора с этим завязывать.

10

— Полиция вернулась в Марнэс, и мы будем тщательно следить за порядком на севере Эланда, — объявил комиссар Хольмблад, которому поручили произнести торжественную речь по случаю открытия участка. Он обвел взглядом дюжину слушателей, собравшихся на холодном ветру на открытие полицейского участка — журналистов, коллег и случайных прохожих, — и продолжил: — Участковый полицейский это не просто полицейский… Его можно сравнить с констеблем в прошлые времена, который знал каждого жителя своего района. Конечно, жизнь стала сложнее, но личный контакт по-прежнему играет важную роль. Наши полицейские получили прекрасную подготовку. Их долг — наладить хороший контакт с местными жителями и предприятиями и обращать особое внимание на подростковую преступность.

Хольмблад снова оглядел присутствующих и добавил:

— Вопросы?

— Что вы собираетесь сделать с граффити на площади? — спросил пожилой мужчина из толпы. — Это выглядит омерзительно.

— Полицейские арестуют каждого, кто будет пойман за этим занятием, — ответил комиссар. — У нас есть право обыскивать этих рисовальщиков и отбирать у них краску, так что мы не намерены терпеть такие выходки. Но должен напомнить вам, что вандализм — это проблема не столько полиции, сколько школы и семьи.

— А кражи? — спросил другой мужчина. — Все эти кражи со взломом в церквях и на дачах?

— Раскрытие краж — один из наших главных приоритетов. Мы делаем все, чтобы поймать преступников.

Тильда стояла позади шефа, как манекен на витрине. От волнения у нее онемела спина, но она старалась держать осанку. Тильда была единственной женщиной среди присутствующих, и больше всего ей хотелось оказаться подальше от полицейского участка. Подальше от этого холодного ветра. Подальше от неудобной униформы, сдавливавшей шею и грудь. Подальше от своего нового коллеги Ханса Майнера.

Йоаким Вестин написал письмо в газету «Эланд-постен», в котором рассказал об ошибке, которую Тильда допустила. Он не назвал ее по имени, но после той заметки Тильда явственно ощущала на себе неодобрительные взгляды прохожих. Они смотрели на нее осуждающе. А вчера Хольмблад позвонил ей и сказал, что она должна сопровождать его в Олудден, чтобы извиниться.

— И наконец, у меня есть кое-что для наших полицейских Ханса Майнера и Тильды Давидсон. Ключи от участка и вот это… — Хольмблад поднял плоский прямоугольный коричневый сверток с пола, развернул его и продемонстрировал картину, на которой был изображен парусник в шторм. — Это подарок от Боргхольма. Картина символизирует, что все мы сидим в одной лодке.

Комиссар торжественно вручил картину и ключи Майнеру и Тильде. Майнер отпер дверь и жестом пригласил всех войти внутрь. Тильда отступила в сторону, пропуская мужчин вперед.

В участке было чисто. Натертый пол сиял. На стенах появились карты Эланда и Балтийского моря. Один из заказанных Хольмбладом бутербродных тортов стоял на столике для кофе.

На столе Тильды уже горой лежали бумаги. Она взяла одну из папок и подошла к своему коллеге. Майнер с аппетитом ел торт. С набитым ртом он умудрялся рассказывать о чем-то другим полицейским из Боргхольма. Видимо, что-то смешное, потому что они смеялись.

— Ханс, у тебя есть минутка?

— Конечно, Тильда. — Майнер улыбнулся коллегам и повернулся к ней. — В чем дело?

— Я хотела поговорить о твоем сообщении.

— Каком сообщении?

— О смертельном случае на хуторе Олудден. Помнишь?

Она протянула его листок, полученный в тот день от Майнера, — ее единственное алиби.

Три имени были написаны на листке. Ливия Вестин, Катрин Вестин и Габриэль Вестин.

Рядом с именем Ливии стоял крестик.

— Да, — кивнул Майнер. — Эту информацию мне дали в Боргхольме.

— Именно. И я просила тебя отметить имя погибшей. Помнишь?

Майнер больше не улыбался.

— И?

— Ты поставил крестик напротив имени Ливия.

— И?

— Это была ошибка. Утонула ее мать, Катрин Вестин.

Майнер равнодушно сунул в рот несколько креветок.

— Хорошо, — сказал он, не переставая жевать. — Я ошибся. Даже полицейские иногда ошибаются.