Кровавый разлом

Герлоф настолько зачитался, что даже вздрогнул, услышав шум: к дому подъехала машина. Он торопливо закрыл дневник, сунул под одеяло и принял безмятежный вид. «Вольво» въехал во двор.

— Привет, дедуля! Мы приехали!

— Добро пожаловать! — крикнул Герлоф и помахал рукой. — С Пасхой вас!

Из машины появились Лена с младшей дочерью и Юлия с приемными сыновьями. Они начали выкладывать на траву сумки и чемоданы.

Все. Прощай, покой. Вся родня собралась. Внуки наскоро пообнимались с дедом и пошли в дом. Тут же включили телевизор или, может быть, радио — во всяком случае, двор заполнили звуки рока из открытого окна.

Герлоф опять вспомнил Великие пятницы своего детства.

— Как ты, папа? Все тихо-гладко? — Юлия положила руку ему на плечо, нагнулась и поцеловала в щеку.

— Все тихо-гладко, — сказал Герлоф. — И здесь тихо-гладко, и во всей деревне… Новые соседи приехали… ну, эти, у каменоломни.

— Симпатичные?

— Ничего. — Он вспомнил журнал Джерри Морнера и постарался вспомнить подходящее слово. — Оригинальные, сказал бы я.

— Надо пойти поздороваться?

— Не обязательно… я был вчера у них на вечеринке. Этого хватит.

— Значит, только мы — и все?

Герлоф кивнул. У него была еще одна родственница в Марнесе, внучатая племянница Тильда. Но она недавно нашла нового парня, и сейчас ей было не до Герлофа.

— И чем ты здесь занимаешься?

— Сижу вот… Мысли думаю.

— О чем ты думаешь мысли? — засмеялась Юлия.

— Так… ни о чем.

— Хочешь встать? — Она протянула ему руку.

Герлоф улыбнулся и покачал головой. Вставать ему сейчас не хотелось.

— Посижу пока.

Рано или поздно надо будет поговорить с дочками о дневниках матери. Может быть, они что-нибудь знают о странном посетителе. О бесенке… или как его назвала Элла? Бесенок?

30

Пасхальный обед удался, и все было хорошо, пока у Ниллы не пошла горлом кровь и она не потеряла сознание прямо за столом.

Пер все время пытался себя уговорить, что Нилла не так уж больна. Сейчас он себя ругал — обязан был догадаться. Она еще в субботу вечером выглядела очень плохо. Помогала ему резать овощи, но то и дело останавливалась и смотрела на доску, словно у нее не было сил.

— Устала?

— Да нет… спала плохо.

— Хочешь лечь? Иди поспи немного.

— Нет, не надо… я в порядке.

— А не хочешь погулять немного? Пройдись вдоль берега. Воздух замечательный. И Йеспера возьми с собой.

— Нет… не думаю. — Она опять взяла нож и продолжала резать овощи медленными, неуверенными движениями.

Пер наблюдал за ней краем глаза и все время мысленно повторял: ничего, ничего страшного, все обойдется.

Он починил лестницу еще во вторник — и взял за привычку каждое утро смотреть, не произошло ли чего. Накануне тоже посмотрел — все в порядке. Камни лежали так, как он их положил. После праздника опять займется строительством. Надо довести лестницу до края скалы.

Лужи на дне каменоломни понемногу высыхали. Летом они с Йеспером могут играть там в футбол.

И с Ниллой, конечно.

Он обошел дом и остановился у сарайчика, где Эрнст хранил инструменты. Бендежка, вспомнил он словцо. Нет, это не бендежка. Просто двухметровый сарай. На серых, потрескавшихся от времени досках кое-где сохранились следы фалунской красной краски. Два крошечных пыльных окошка и черная просмоленная дверь.

Толстая цепь от двери наброшена на крюк в стене. Но замка нет. Единственное, что мешает открыть сарай, — большой ржавый гвоздь. Пер принес гвоздодер. Гвоздь жалобно заскрипел, но поддался.

Воздух в сарае был очень сухой, повсюду лежала мелкая, как пудра, известняковая пыль. Пер заходил в этот сарай три года назад — после смерти Эрнста родственники хотели взять на память какие-то вещи покойного. Тогда исчезли отшлифованные подсвечники, солнечные часы из камня, изящный каменный скворечник. Остались бесчисленные скульптуры… если их можно было назвать скульптурами — никто не мог понять, что они изображают. Они лежали в куче на полу. Обработанные каменные блоки — толстые безголовые туловища, головы с провалившимися глазницами и широко раскрытыми ртами. Некоторые вообще не напоминали людей.

Перу сейчас было не до них. Он прикрыл дверь и пошел за газетой.

— Значит, ваш отец и есть знаменитый Джерри Морнер? — спросил Макс. — Я про него много слышал.

После вечеринки Пер ни разу не видел Макса Ларссона, но сейчас они столкнулись у почтовых ящиков.

— Слышали?

Он взял газету и повернулся, чтобы уйти, но Макс не понял намека:

— Еще бы! Джерри Морнер… он был известен в семидесятые годы, давал интервью… даже участвовал в теледебатах о порнографии… все солдаты читали его журналы. — Макс дружелюбно подмигнул. — Читали… читать в них особенно нечего, там же в основном фотографии.

Пер неопределенно хмыкнул.

— «Вавилон», как же… — продолжил Макс. — А как же второй назывался? «Содом»?..

— «Гоморра».

— Вот именно, «Вавилон» и «Гоморра». Денег они не жалели — глянцевая бумага и все такое. Но в киосках надо было спрашивать, на стенд их не выкладывали. — Макс аккуратно откашлялся и добавил: — Сейчас я, конечно, такие журналы не покупаю. А они все еще продаются?

— Нет.

— Сейчас их, понятно, вытеснили видеофильмы. И Интернет приложил руку. Все развивается…

Пер промолчал.

— А где он находил моделей?

Пер пожал плечами:

— Меня он в это не посвящал. Я не участвовал в его бизнесе.

— Интересно, что за девушки соглашаются сниматься?

— Понятия не имею, — сказал Пер и тут же вспомнил Регину.

— Они же даже не прячут лица… среди них есть настоящие красавицы.

Пер решил, что он уже отдал долг вежливости, и двинулся к дому.

— Им хорошо платят, — сказал Макс ему в спину. — И потом, жизненный опыт…

Пер остановился как вкопанный и резко повернулся. Он решил провести много раз испытанный детский тест.

— У вас дети есть? — спросил он.

— Дети? — Макс, очевидно, удивился вопросу. — Есть. Трое… от первого брака.

— Дочери?

Ларссон кивнул:

— Одна. Анника.

— Макс, — шепотом сказал Пер, — что бы вы сказали, если бы узнали, что ваша дочь работает у моего отца?

— Она не работает.

— Откуда вы знаете? Неужели вы думаете, она бы стала вам об этом рассказывать?

Макс остолбенел. Пер повернулся и пошел прочь. За спиной он услышал, как Макс прошипел: «С-сука!», но оборачиваться не стал. Он привык к такой реакции. Никому не хотелось думать, что модели Джерри — такие же люди, как и они сами.

Но соседское согласие было нарушено. Нет мира под оливами.

Сука!

Слово застряло у него в голове. Он занимался праздничным обедом.

Джерри, Пер и Йеспер с Ниллой — три поколения будут вместе праздновать Пасху. На веранде посидеть не получится — слишком холодно. Поэтому он накрыл стол в гостиной, за столом, рядом с которым стоял изукрашенный резьбой деревянный сундук Эрнста. Он расставлял тарелки и косился на троллей, которые, улыбаясь, удирали в свою нору. Чему они, собственно, улыбаются? И почему принцесса плачет? Неужели рыцарь опоздал и не успел защитить ее честь?

— Пелле, — услышал он за спиной.

Отец неслышно вошел в комнату.

— Скоро будем есть, Джерри. Садись… пасхальные яйца… ты же любишь пасхальные яйца, Джерри?

Джерри покивал головой и уселся за стол.

— Сколько захочешь, столько и съешь, — сказал Пер, расставляя тарелки. Тут ему в голову пришла мысль. — И чтобы никаких журналов за столом, понял? — Он повернулся и пошел за детьми.

За обедом Джерри все время молчал. Близнецы тоже были не особенно разговорчивы. Ели пасхальные яйца, но мысли их были где-то далеко.

— Гулять ходили? — спросил Пер.

Нилла медленно кивнула. Она была очень бледна.