Цветы в пустоте

– Как твоё имя? – спросил он зачем-то.

Женщина подоткнула ему одеяло и поправила подушку. Положила на лоб узкую прохладную ладошку, измеряя, видимо, температуру.

– Унтеру-Лив Мантэ, – ответила она на своём языке и тут же перевела: – Оно означает на вашем наречии "Прозрачная летняя река".

Имена были отдельной частью сплетен про этих чудаков. Длинные, причудливые, как их флора и фауна, имена, непременно обозначающие какое-то явление или элемент природы, и непременно с каким-нибудь словом, означающим название того времени года, когда обладатель данного имени родился. Аргза невольно поморщился – его имя не обозначало ровным счётом ничего, и его это вполне устраивало, как, впрочем, и всех его сородичей.

– Отдыхайте, господин Аргза Грэн, – улыбка Унтеру-Лив Мантэ стала на мгновение по-доброму лукавой, демонстрируя, что телепатия полезна не только для перевода.

И прежде, чем он успел разозлиться и спросить, что ещё, кроме имени, она теперь о нём знает, она невесомо коснулась его век кончиками пальцев, шепнула какое-то слово, и – он уснул.

Проснулся он снова только тогда, когда все раны и ушибы его, судя по ощущениям, надёжно зажили. Комнату, в которой его поселили на время, заливал мягкий солнечный свет, льющийся из непомерно огромных треугольных окон, и в его обволакивающих лучах все предметы здесь выглядели ещё более уютно. Из соседней комнаты слышались чьи-то тихие разговоры. Аргза встал с кровати и, направившись к двери, задержался возле зеркала – а то мало ли, что тут с ним могли сделать, пока он пребывал в отключке. Впрочем, вроде бы, никаких экспериментов на нём эти любители знаний не ставили (значит, одна сказка про них точно не была правдивой), по крайней мере, внешне в нём ничего вроде бы не изменилось: всё та же смуглая кожа, длинные и густые чёрные волосы, рассыпавшиеся по могучим плечам, всё те же стальные мышцы и рост под три метра – хорошо хоть, дом был довольно просторный и об потолок ему стукаться затылком не приходилось. Уши не изменили форму, конечностей по-прежнему сохранилось строго необходимое количество, чешуи не появилось – и на том спасибо. Разве что вместо привычной шубы с синими перьями, окаймляющими воротник, ему выдали тонкую белую пижаму, на удивление подходящую по размеру – должно быть, подогнали магией. Пижама была удобная и мягкая, и это почему-то лучше всего убедило Аргзу в мирных намерениях приютивших его людей: кто же станет давать такую хорошую одежду тому, кого собираются убивать или держать в плену?

Хмыкнув своим мыслям, он толкнул дверь, за которой обнаружилась просторная гостиная с какими-то невесомыми пушистыми коврами, больше похожими на расстеленные по полу тонким слоем облака, и большими, опять же, во всю стену окнами. В гостиной, сидя из-за отсутствия в ней шерстяной мебели на этом самом облакоподобном ковре, расположились трое – уже знакомая ему женщина, широко улыбающийся ей мужчина с озорными кудрями цвета весенней травы, на вид такой же молодой и такой же изящный, и мальчик лет десяти, которого Аргза заметил не сразу. Мальчик тихо играл в углу комнаты, строя большой сияющий замок из гибких светящихся трубочек, заменяющих, видимо, обычные кубики.

– Добрый день, – поприветствовала его Унтеру-Лив. – Я вижу, вы выздоровели, но, тем не менее, прошу вас, оставайтесь в нашем доме столько, сколько пожелаете. Ваш корабль ещё не готов, но наши лучшие механики уже взялись за дело. Все члены команды выжили благодаря усилиям наших медиков, обошлось без жертв, однако приступить к работе они ещё не могут. Позвольте, я представлю вам мою семью: это, – она кивнула на тут же отвесившего приветливый поклон мужчину рядом с собой. – Мой муж, Эневиан Гантэ Сиру. И, – она указала на мальчика в углу. – Наш сын, Сильвенио Антэ Лиам. Их имена означают "Поющий весенний лес" и "Серебряный осенний дождь", если вам интересно. Желаете пообедать с нами? Как раз подходит время трапезы.

Она вовсе не тараторила – напротив, голос её лился гладко и плавно, неизменно завораживая, а информацию она выдавала ровно в порядке по убывающей для него значимости. У Аргзы сводило скулы от такой доброжелательности – он как-то больше привык к несколько другому отношению, и теперь такое безупречное по всем канонам поведение казалось ему чересчур неестественным и неуклонно настораживало.

И только мальчик, посмотрев на него, не улыбнулся. Аргза поглядел на него с любопытством: было в этом ребёнке что-то такое, что как-то сразу цепляло взгляд. Мальчик был больше похож на мать, чем на отца: от неё ему достались такие же синие волосы, пушистые и непослушные, и общие черты лица, а от него – пронзительный голубой цвет глаз и тонкие, практически в ниточку губы. Мальчишка смотрел на него оценивающе, без злобы, но и без этой жизнерадостной приветливости, с которой смотрели его родители: сразу было видно, что такие серьёзные дети не улыбаются просто так каким-то там незнакомцам.

– Здравствуй, – сказал мальчик таким же серьёзным тоном и вдруг поведал: – Я только что закончил модель королевского замка с планеты Рьюга. Хочешь посмотреть?

Видимо, это было самое щедрое проявление гостеприимства для него, но Аргзе это понравилось гораздо больше радушия его родителей. Он подошёл и с интересом оглядел замок из трубочек. На Рьюге он бывал, но до замка так и не добрался. Однако почему-то сразу понял, что перед ним абсолютно точная миниатюрная копия оригинала: уж больно много было мелких деталей. Как будто замок из сияющих трубочек строил не ребёнок, а профессиональный архитектор.

– Неплохо, – оценил Аргза и попытался потрепать мальчишку по похожим на синий цыплячий пух волосам, но тот сердито сдвинул бровки и уклонился от его ладони.

– Сильвенио не любит чужих прикосновений, – пояснила Унтеру-Лив всё с той же раздражающей улыбкой.

– У нашей расы, – присоединился её муж. – Очень высокий порог чувствительности из-за насыщенности кожи нервными окончаниями. Пожалуйста, не тревожьте нашего сына, он ещё не привык к чужим.

Аргза неопределённо хмыкнул и пожал плечами. Мальчишка молча смотрел на него своим очень взрослым изучающим взглядом; он не был похож на остальных детей, шумных и слишком надоедливых, и потому, в отличие от них, вызывал у Аргзы лёгкую симпатию.

Лёгкую – это значит, он бы всё равно убил его, если бы возникла такая необходимость, но испытывал бы при этом мимолётное сожаление.

– Так вы не против разделить с нами трапезу? – напомнила женщина.

Он неохотно кивнул, выражая согласие. Вероятность отравления, конечно, по-прежнему была велика, но, с другой стороны, его вполне оправившийся организм уже настойчиво требовал едва ли не удвоенной нормы питания, да и откажи он, это вызвало бы подозрения – то, что подозрительности у этих людей не бывает в принципе, в голову ему как-то не пришло.

Чем больше он узнавал этот маленький мирок, похожий на огромный человеческий заповедник (иначе зачем бы там столько нетронутого природного пространства и ни одного подневольного животного?), тем больше пропитывался этим неприятным словом "чужой", как окрестили его радушные местные жители ещё в первый же день, когда он уже излечился от ран. Слово это никто не говорил при нём вслух, и все они – пёстроволосые, прекрасные, добрые – по-прежнему дружелюбно улыбались ему при встрече и всё порывались предложить любую помощь, которая только могла потребоваться: от предложений по улучшению корабля до экскурсии по самым памятным уголкам и демонстрации магии (Аргза, впрочем, всё равно почти от всего отказывался – он не настолько им доверял, чтобы согласиться менять свой корабль по их усмотрению, а чувство эстетики у него было отнюдь не требовательным и довольствовалось видом из окна). Но при всём при этом неприятно царапающее его "чужой" всё равно проскальзывало в каждом взгляде, в каждом снисходительном жесте, в каждом сочувственном к нему обращении. Команда же, тоже заботливо исцелённая, носилась по изумрудно-оранжевой траве и едва ли в рот не заглядывала посмеивающимся над ними эрландеранцам. Аргза про себя чертыхался, но смиренно ждал: после злополучной атаки Близнецов ему и его парням, и вправду, требовалась большая передышка – особенно если учесть, сколько им ещё придётся лететь до более-менее вменяемых людей. Самого же его не впечатляло ни оранжевое небо над головой, ни все эти заумные беседы, которые с ним пытались вести местные, ни эта всеобщая атмосфера любви и гармонии, царившая здесь. От последнего у Аргзы, надо сказать, вообще оставался на языке какой-то кисловатый привкус, и видя в очередной раз, как воркует какая-нибудь парочка влюблённых, нашедшая себе укромный уголок в лесу, где он гулял, он резко разворачивался и шёл от них в противоположном направлении – пока не стошнило от этой умилительной картины.