Полет бабочек

Прошла неделя, и, хотя Томас так и не встретил свою бабочку, он поймал приличное количество других видов. Правда, улов этот не представлял собой такого изобилия, как в Белеме, но все же здесь дела у них пошли чуть лучше, чем во время их пребывания в Манаусе. Он заметил, что, когда любой из них вспоминает Белем, в голосе неизменно прорываются нотки ностальгии, и ему вдруг стало ясно, что все они, включая его самого, воспринимали жизнь в том месте как нечто само собой разумеющееся. Все казалось необычным и волновало кровь, к тому же у них всегда было вдоволь еды, их окружали богатая природа и дружелюбные люди. Жизнь была такой приятной и легкой, насколько это вообще возможно. Ему очень не хватает этих дружеских разговоров на веранде уютного дома, когда крошечные колибри и мохнатые пчелы с жужжанием перелетали с цветка на цветок, а местные девушки окликали их и приветственно махали руками. Он даже соскучился по тем мальчишкам, которых Джордж нанял для сбора материалов, — по их белозубым улыбкам и звонкому смеху. Сейчас он вынужден признаться самому себе, что присутствие Сантоса держит его в постоянном напряжении. Ему приходится все время следить за своими манерами, а Сантос то и дело втягивает его в жаркие дискуссии, для участия в которых у него не хватает знаний. Что же касается Клары… это так утомительно — избегать ее.

Сантос ревностно соблюдал часы чаепитии — в одиннадцать утра и в четыре после полудня; и неважно, находились ли они в это время в лагере, укрываясь от дождя, или бродили по джунглям. Мануэлю было предписано разжигать костер, чтобы вскипятить чайник, и с огромными предосторожностями доставать драгоценный фарфор. Участники экспедиции в знак признательности пили чай вместе с ним, и Сантос использовал эту возможность, чтобы занять их беседами об искусстве и философии; особенно ему нравилось говорить об английских поэтах. Томас обычно сидел и наблюдал за ним: как балансирует блюдце на отведенном в сторону пальце, как элегантно он подносит чашку к губам, как блестят от чая его гигантские усы. Сантос декламировал стихи, а Джордж подхватывал с сияющим лицом, читая вслух «Оду греческой вазе» [8]или «Кубла Хан» [9]. Затем эти двое пускались в рассуждения о поэтах, их жизни и творчестве, тогда как Томас и Джон просто слушали, а Эрни шаркал ногами, подавляя зевоту. Сантосу больше всего нравился Уильям Блейк. Он называл его провидцем. Томас читал Блейка в школе, но преподаватели считали его пророческие произведения слишком сомнительными, чтобы их изучать.

— Но вы действительно читали их, мистер Эдгар? — спросил Сантос, когда Томас сказал ему об этом.

— Да, мистер Сантос, и должен смело заключить, что этот человек был совершенным безумцем.

— Безумцем? С чего вы это взяли?

— Вспомните все его рассуждения о том, что небеса — это место, где люди ведут неискреннее существование. Его отрицание Сведенборга [10], который, несомненно, был пророком.

— Но вы понимаете, что Блейк хотел сказать?

— Он хотел сказать, что ад — место куда более предпочтительное, чем рай. И что нам следует намеренно грешить, чтобы попасть туда.

Сантос рассмеялся.

— О боже, сэр, полагаю, какой-нибудь священник или учитель вбил все это вам в голову.

Томас покраснел. На мгновение в памяти всплыла картинка — его престарелый учитель, нависший над кафедрой, с пеной у рта сыплет обвинениями в адрес Блейка.

Как там у Блейка? «Уж лучше умертвить дитя, что в колыбели, чем воли не давать желаниям своим». Присутствие Клары наполняло его желанием — он наконец сознался в этом самому себе. Не то чтобы он находил ее красавицей, совсем наоборот. Его волновали ее простоватая внешность, хриплый голос, которым она разговаривала очень громко, совсем не по-дамски, и то, с каким огромным аппетитом она поглощала еду и напитки. Рассудком он понимал, что она должна быть противна ему, но стоило хотя бы на минуту отпустить свои мысли на волю, как он вспоминал их случайную встречу в переулке, сладкий вкус ее языка и тут же возбуждался. Он стал все время носить в кармане одну из своих булавок и, как только какая-нибудь грешная мысль закрадывалась, ему в голову, намеренно колол себе палец. К концу недели его указательный палец был весь изранен и кровоточил, так что ему приходилось писать, зажимая перо между большим и средним пальцами.

Ночью его преследовали эротические сны про бабочку и Клару. Эрни еще раньше предупреждал, что хинин может вызывать яркие сновидения, поэтому он прекратил принимать это средство — в попытке обуздать собственные грезы. Он лежал, не засыпая как можно дольше, и вспоминал свою жизнь дома в Англии, холодные и стерильные помещения Музея естествознания. Мысли его блуждали вокруг бабочек, выставленных в зале насекомых, он вспоминал, как тщательно разглядывал их при тусклом свете масляных ламп и открытых газовых струй, весь дрожа, — тогда он и мечтать не мог, что когда-нибудь и сам будет ловить заграничных красавиц. Самой экзотической бабочкой, которую он мальчиком поймал к тому времени, была переливница ивовая — это случилось на каникулах в Кенте.

В поимке этого экземпляра ему помог тот, от кого он меньше всего ожидал помощи. Брат Камерон, который был старше его на два года, рос толстым и злым ребенком. Только повзрослев, Томас догадался, что Камерона безжалостно дразнили в пансионе. И когда брат приезжал домой, особенно когда с ним был кто-то из его приятелей, то он срывал на Томасе всю накопившуюся злость и неудовлетворенность. Он тузил младшего брата, ставя ему синяки и шишки, толкал его так, что тот постоянно падал и разбивал в кровь коленки, перепачканные травой, к тому же ломал ему игрушки и рвал книжки. Однако Томас никогда не выдавал брата. Во-первых, Камерон всегда грозился, что поколотит его, если он кому-нибудь об этом расскажет, а во-вторых, Томас замечал в рыхлом животе брата и в его покатых плечах такую вселенскую печаль, что испытывал непреодолимое желание унять ее. Ему казалось, что, мирясь с грубым отношением брата, он хотя бы немного облегчает ему боль.

Томасу исполнилось двенадцать, когда они с Камероном отправились на лето к тетке. В ее поместье находилось небольшое озеро посреди луга, поросшего высокой, но редкой травой. Томас проводил все дни, выслеживая нимфалид, тогда как брат его купался в озере и загорал на маленьком пирсе. Камерон недавно резко вырос: рыхлый живот стал подтянутым и упругим, а ноги — длинными и волосатыми.

— Давай, — сказал он как-то днем Томасу. — Двигай задницу к дому.

Томас с неохотой стал собирать сачок и банки, зная, что в споре с братом рассчитывать особенно не на что. Он хотел было возразить, как вдруг краем глаза заметил резкое движение цветного пятна. Разглядев, что это за пятнышко, он вскрикнул, хотя все утро старался производить как можно меньше шума. Высоко в ветвях тисового дерева сновала туда-сюда переливница ивовая — она то спускалась, то взмывала примерно на двадцать футов над их головами.

— Я пока не могу идти, — сказал он брату. — Мне нужно поймать вон ту бабочку.

Всего однажды он видел ее на лугу — это было два года тому назад. Тогда он попытался приманить ее вниз с помощью полуразложившегося кролика, которого обнаружил в капкане, но бабочка не уловила запаха или просто не нашла его привлекательным, и, когда он, провонявший тухлым мясом, вернулся домой, тетушка задала ему за это хорошую трепку.

Он ждал, что Камерон ущипнет его и велит поторапливаться или, что того хуже, вырвет у него из рук сачок и убежит с ним. Вместо этого он увидел, что брат ищет глазами бабочку. Вдруг лицо его загорелось любопытством, словно он сделал научное открытие. Как только переливница ивовая устремилась вниз, поза его изменилась. Каждый мускул тела напрягся, как у большой кошки, и глаза неотрывно следили за всеми перемещениями бабочки. В конце концов, когда ни о чем не подозревающая нимфалида подлетела довольно близко, будто дразня, Камерон, быстрый как паук, схватил полотенце и махнул им. Бабочка упала на землю, оглушенная ударом.

8

Стихотворение Джона Китса (1795–1821).

9

Стихотворение Сэмюэля Тэйлора Кольриджа (1772–1834).

10

Эмануэль Сведенборг (1688–1772) — шведский ученый и теолог, придававший особое значение духовности в устройстве Вселенной, считавший возможным непосредственное общение с духами и подчеркивавший божественную сущность Христа.