Полет бабочек

Должна ли она уйти от него? Не так ли поступают те, кто уличает супругов в измене? Как плохо она подготовлена к подобным вещам! Ей известно, что некоторые женщины терпят любовные интриги мужей, пока те не начинают щеголять этим, но речь идет об успешных деловых людях, которые при каждой возможности отправляются в Лондон на тот или иной обед или деловую встречу; ей даже известно о случаях, когда кого-то из них приглашали на приемы у самого короля, и они не возвращались домой по нескольку дней. Но эти мужчины — не Томас.

И все же те женщины не так уж несчастливы. Во всяком случае, внешне, несмотря на возможный адюльтер. Неужели все это время она была такой наивной? Неужели измена мужа всегда стучалась к ней в дверь, и теперь она просто впустила это в свою жизнь, как скопище мотыльков? И не цепляется ли она за моральные ценности ушедшей Викторианской эпохи, хотя у них сейчас новый король и, как говорят некоторые, наступили новые времена?

Она слышит, как звенит дверной колокольчик, но ей кажется, что этот отдаленный шум не имеет к ней никакого отношения. Весь дом погрузился в густой туман, и только дождь приглушенно бормочет снаружи, а Софи, с куском фланели на лбу, совершенно в нем потерялась. Кто бы там ни был, пусть бы он ушел.

— Мисс Данне, мэм, — говорит Мэри, и в комнату входит Агата, вымокшая до нитки.

На этот раз она, для разнообразия, без шляпы, и мокрые волосы облепили ее лицо, как водоросли. Она запыхалась, словно бежала, и щеки горят здоровым румянцем. Вода стекает с юбок прямо на ковер.

Софи отнимает фланель от лица.

— Боже мой, Агги, откуда ты взялась?

Агата оглядывает себя и смеется. Невзирая на головную боль и желание тишины, Софи рада этому смеху, который звучит как музыка.

— Я чуть с ума не сошла, сидя дома, — говорит Агата. — Еле вырвалась. С Кэт и Эдвином свихнуться можно. А ты чем занимаешься?

Софи сует фланель за спину.

— Ничего. Просто думала.

— Вот и не надо, — говорит Агата, снимая перчатки. Она держит что-то у себя под мышкой. — Погода неподходящая для этого.

Она опускается на стул и, вздыхая, кладет на колени свою доску Уиджа.

— Агата!

Софи не обращает внимания на приспособление — любимую игрушку Агаты, но если не напомнить о ней, подруга может и забыть доску здесь.

— Ты же вся насквозь промокла! Давай поднимемся в мою комнату, и ты переоденешься в сухое. А потом попросим Мэри разжечь камин.

— Но для камина сейчас слишком тепло, Медведица.

— И слушать не хочу. Пойдем.

Софи рада покинуть темную комнату, которая внезапно кажется такой маленькой для них двоих, словно руки и ноги едва помещаются в ней, упираясь во все углы. Воспоминания о тех вечерах, когда они с Томасом веселились, сидя перед камином, начинают испаряться, и все, что бросается в глаза, — это продавленная мебель и шторы синюшного цвета. Даже розы на каминной полке выглядят так, будто их окунули в кровь и оставили высыхать. Она лишится рассудка, если ей придется провести остаток своих дней в этом доме. А еще она рада, что теперь у нее появилось какое-то дело: она займется Агатой, ведь нужно проследить, чтобы та не простудилась и к тому же не сломала мебель.

Наверху Софи помогает Агате снять с себя верхнюю одежду и дает ей халат, после чего спускается вниз, чтобы найти Мэри — та смотрит на хозяйку с любопытством, получая узел с мокрой одеждой.

— Разведи, пожалуйста, в камине огонь, Мэри, и проследи, чтобы эти вещи высохли.

Софи теперь само воплощение спешной деловитости, даже головная боль отступила.

— Ну и как идут дела сама знаешь у кого? — спрашивает Агата, когда Софи возвращается. Она сидит на кровати Софи и сушит полотенцем волосы. — Ты выяснила, в чем заключена его тайна?

Софи подносит палец к губам и закрывает дверь, прежде проверив, не пробивается ли свет из-под двери в комнате Томаса. В коридоре темно.

— Нет, — отвечает она, снова поворачиваясь к Агате. — То есть, наверное, да.

Агата сидит, выпрямившись, ее глаза горят.

— Неужели?

Софи присаживается на кровать рядом с ней.

— Я сделала так, как ты предложила. Произвела кое-какие раскопки. Просмотрела его вещи. Во-первых, я нашла это.

Она тянется к своему комоду, куда поставила коробочку с голубой бабочкой.

— Какая роскошная, — выдыхает Агата. — И необычная! Где бы мне такую взять? У него есть еще?

— Ну, у него их еще ящики и ящики, если ты об этом.

— Правда же, отлично будет смотреться на шляпке, Софи? Как думаешь?

Она подносит бабочку к своим волосам, и Софи выхватывает ее, внезапно приревновав.

Агата замолкает, словно подавившись собственным вздохом. Софи не жалеет о том, что сделала. Какая она сегодня раздражительная.

— Ну ладно, — говорит Агата. — Прости. Я просто хотела сказать, что она будет хорошо смотреться. Интересно, продаст он мне одну для шляпки?

— Они очень хрупкие, — ворчит Софи. — Такую сорвет ветром, и крылья порвутся.

Разве нельзя оставить эту бабочку в покое?

— Слушай, а может, он еще что-нибудь собрал? Они ведь в этих экспедициях делают чучела птиц и животных? Какую-нибудь маленькую птичку — это было бы великолепно! С крошечным гнездом. Красивая шляпка получилась бы!

Софи все же улыбается. На Агату невозможно долго сердиться. Она гладит подругу по руке в качестве извинения, надеясь, что та все поймет. Аккуратно возвращает бабочку на место — на комод и остается сидеть спиной к Агате.

— Ты и твои шляпки, — бормочет Софи. А потом добавляет шепотом: — Но это еще не все.

— Что?

Софи глубоко вздыхает и снова усаживается на кровать.

— Я читала его записи.

— Не может быть! — Агата наклоняется вперед и начинает потирать руки. — Что в них?

Софи не уверена, что ей хочется Делиться. Но Агата с таким нетерпением смотрит на нее. И скорее всего, поговорить об этом будет полезно.

— В основном он писал о бабочке, которую мечтал найти. О повседневных делах, впрочем, изрядное количество такого, о чем он не рассказывал мне в письмах. Например, о том, каким опасностям подвергался. Об огненных муравьях, ягуарах, пираньях!

Она тихо смеется, поскольку вид у Агаты совершенно увлеченный.

— Я подозреваю, он не хотел, чтобы я тревожилась. А еще там были рисунки — тех бабочек, которых он поймал. Вначале он рисовал довольно примитивно, но вскоре стал просто профессионалом. Я была удивлена.

Она замолчала, чтобы перевести дыхание. Просто потянуть время, это же ясно.

— Среди них попалось несколько рисунков с изображением бабочки, которую он хотел поймать: у нее крылья с одной стороны желтые, с другой — черные. Бабочка с раздвоенным хвостом, слышала о ней?

Агата восторженно кивает.

— Значит, он все же поймал ее?

— Я тоже так подумала вначале, но в записях об этом нет ни слова… впрочем, в тех, которые я читала. Мне кажется, он был просто одержим ею, вот и рисовал ее снова и снова, как ненормальный.

— И это все? Все, что ты обнаружила? Ну, выкладывай.

— Думаю, у него была женщина.

Агата резко отшатывается. «Женщина!» — читается в ее больших глазах. Какая она все-таки красивая. Черные глаза в сочетании с белой кожей изумительны, крепкие зубы покусывают нижнюю губу — полные губы у нее всегда гладкие и красные. Это цыганская кровь.

— Ты хочешь сказать…

Похоже, Агата не смеет произнести вслух эти слова, но Софи понимает, что она имеет в виду.

— У меня нет определенности. Как бы там ни было, в записях нет прямого указания на это, но я так поняла.

Рот у нее кривится и наполняется слюной.

— Только не Томас! — говорит Агата. — Он ведь так любит тебя!

Софи больше не может говорить. Слезы просятся наружу.

— Софи, дорогая… — Агата кладет руку ей на плечо. — Такие вещи случаются. Ты не должна винить себя.

— Вот еще, — вырывается у Софи. — Я его выгоню! И ее!

Она смахивает слезу и успокаивается.

— Ну и что ты собираешься делать?

Не рассказать ли о внезапном порыве увидеться с капитаном Фейлом? Что толкнуло ее на это? Стремление отомстить? Сейчас ей трудно представить, что творилось в ее мозгу накануне: тогда она двигалась как во сне — бесчувственная, с пустой головой, — и теперь события вчерашнего вечера кажутся неясными, словно она пытается вспомнить то, что случилось с кем-то другим. Слава богу, капитан не впустил ее в дом, хотя она и не способна на что-то действительно дурное. Наверное, ей просто захотелось проверить себя.