Полет бабочек

— Как это великодушно с вашей стороны, — сказал Эрни. — Но, как я погляжу, вы вообще от природы великодушный человек.

— Я стараюсь, доктор Харрис, я стараюсь. Но они — неблагодарные люди. У меня почти нет выбора в этом вопросе. Мне нужно много работников на плантациях, иначе каучук не будет собираться и не будет удовлетворен потребительский спрос. Уверен, вы не одобряете рабство, джентльмены?

Томас покачал головой, и остальные тоже.

— Что ж, — продолжил Сантос, — с тех пор как здесь отменили рабство — это произошло чуть меньше двадцати лет тому назад, — стало очень тяжело найти достойную работу. Негры сейчас стали слишком гордыми, чтобы трудиться там, где раньше они были вынуждены работать, не имея выбора. Они заполонили большие города и теперь просят подаяния на улицах. Правительство издало закон, в котором говорится, что они должны зарегистрироваться как профессиональные нищие или покинуть город. Можете себе это представить? Профессиональные нищие! Как бы там ни было, речь идет о том, что, на мой взгляд, рабство — это естественное состояние, и оно очень выгодно как рабу, так и его хозяину.

Томас заерзал в кресле, не представляя себе, как Сантос собирается доказать правоту своих слов.

— Хозяин, по сути, выступает в качестве отца, а рабы — его дети. У рабов те же права, что и у детей, — то есть они должны делать то, что скажет их «отец». Они не имеют права собственности, не могут голосовать. Но взамен им дается крыша над головой и защита. Как рабовладелец, я бы считал своей отцовской обязанностью защищать своих рабов, а они были бы привязаны ко мне как к кормильцу. Теперь рабство отменили, мы вынуждены нанимать индейцев, которые, должен заметить, господа, некоторое время не были рабами — на них распространялась своего рода «защита», как это любила называть монархия. К тому же у индейцев отец и сын не связаны между собой естественными законами родства. То, что работникам платят деньги, дает им ложное чувство независимости, которое граничит с наглостью. И хотя они не могут жить без выдаваемого мною жалованья, отныне они лишены моей защиты — и у меня, в свою очередь, нет никаких обязательств, потому что я нанимаю их за деньги, а не из чувства долга. Я логично рассуждаю, джентльмены?

Томас понимал, что, каким-то странным образом, Сантос рассуждает логично. Означает ли это, что он согласен с этим человеком и что рабство — это совсем не так уж плохо? Надо бы еще раз обдумать все и взвесить.

— При всем должном уважении, сэр, — откликнулся Джон, — какое естественное право заключено в том, что вы должны быть их хозяином, а они — вашими рабами?

— Ого, мистер Гитченс. Неужели среди нас есть социалист? Полагаю, вы верите в то, что люди созданы равными?

— Так и есть, собственно говоря.

Джон зал пом допил свой бренди, и официант сразу же шагнул к нему, чтобы снова наполнить бокал.

— Не обращайте на него внимания, — вмешался Эрни, — Разумеется, он социалист. И это право всех представителей низших классов верить в подобные вещи. Только так они могут оставаться в здравом уме.

— А вы, доктор Харрис?

— Должен признаться, я и сам вроде как один из них, старина. Но мне ясна ваша точка зрения. Я должен обмозговать все сказанное вами. По роду деятельности мне никогда не доводилось иметь в своем распоряжении рабов. Не то чтобы мне хотелось иметь рабов, но, полагаю, я не могу судить о чем-то с определенностью, пока сам не испытал этого.

Джордж фыркнул.

— Эрнст, британцы веками порабощали людей. Без этого Британская империя не могла бы распространиться на такие обширные территории. Возможно, без этого ты бы не находился сейчас там, где находишься.

— С чего ты взял? — ощетинился Эрни.

— Ну, ну, господа, будет вам. Мистер Сибел, вы подняли очень интересную тему. Действительно, Британская империя всегда была очень сильна. Вот бы Португалии хотя бы половину этой силы. Чего мы достигли? Совсем не того, о чем когда-то мечтали, — вот ведь в чем дело. Вы бывали в Португалии? Какая это гордая страна была когда-то — столько надежд и ожиданий! А ныне от этих времен, похоже, осталась лишь атмосфера уныния. И разочарования. Страна так и не стала великой, а ведь некогда собиралась ею стать. А теперь британцы… — Он умолк, погрузившись в думы, усердно посасывая сигару.

Томас почувствовал легкое головокружение от сигары и положил ее в пепельницу перед собой.

— Что-то вы очень притихли, мистер Эдгар, — сказал Сантос. — Надеюсь, вам с нами не скучно?

— О нет, сэр! — воскликнул Томас.

Все обратили на него свои взгляды, и он почувствовал, что краска заливает лицо.

— Меня, безусловно, очень заинтересовала ваша беседа. Боюсь, мне просто пока нечего сказать на эту тему.

— А сколько же вам лет, позвольте поинтересоваться?

— Двадцать семь, сэр.

— Ах! Совсем юны. Настолько юны, что вполне могли бы быть мне сыном. Фактически все вы так молоды, что годитесь мне в сыновья… кроме, наверное, вас, мистер Гитченс. Как было бы хорошо иметь троих замечательных сыновей — похожих на вас, джентльмены.

Томас выпрямился в кресле — он вдруг почувствовал себя школьником, которого похвалил любимый учитель. Он заметил, что Эрни и Джордж посмотрели друг на друга — от гордости их так и распирало.

— У тебя есть сыновья? — спросил Томас.

— Нет, — ответил Сантос. Лицо его омрачилось. — У меня нет детей. Моя первая жена умерла бездетной, и мне, уже с моей второй женой, Господь пока не дал детей.

— Мы еще не знакомы с вашей женой, — сказал Джордж.

— Клара. Вы завтра познакомитесь с ней. Это красивая молодая женщина, португалка. Ей будет очень интересно побеседовать с вами, мистер Гитченс.

Джон вздрогнул и оглядел всех, будто только что очнулся от сна.

— Со мной, сэр?

— Да. Она очень увлечена ботаникой. Я всегда поддерживаю все ее увлечения — пусть занимается чем-нибудь, пока не родились дети. Ей вдруг стал очень интересен растительный мир. Вечно утыкается носом в книжки про растения. Мне приходится сдерживать ее, чтобы она одна не убегала в лес — посмотреть на них: там слишком много опасностей. Но если вы хотя бы раз позволили ей отправиться вместе с вами в одну из экспедиций за растениями, она была бы счастлива.

— Ну конечно, — сказал Джон и улыбнулся впервые за весь вечер.

После обеда, который завершился портвейном из Опорто и сыром из Корка — на что Сантос с гордостью обратил всеобщее внимание, — хозяин дома повел всех дальше в глубь здания, которому, казалось, не было конца. Они прошли сквозь занавес в задней части зала ресторана и затем через тяжелую дверь. Как только дверь отворилась, их взорам предстала картина, поражающая воображение. Еще сидя за столом, Томас обратил внимание на людей, которые проходили через обеденный зал, но он и представить себе не мог, что их так много. В помещении стоял неимоверный гул: человек сто мужчин разговаривали одновременно, все в вечерних фраках — кто-то расположился вокруг длинных столов, кто-то сидел за маленькими круглыми столиками, а кто-то прислонился к барной стойке с напитками в руках. Дым повис над их головами, словно гряда грозовых облаков.

— А теперь, джентльмены, немного повеселимся, — произнес Сантос.

Он вручил каждому из них по скрученной пачке купюр и жестом пригласил в зал. Томас пошел вперед и увидел столы, предназначенные для рулетки, и мужчин, играющих в карты. Везде шла игра на деньги.

Постепенно Томас начал различать отдельные звуки и голоса в этом гуле, почти так же, как в первый день пребывания в тропическом лесу: вот скрипело колесо рулетки, вот щелкали карты, мужчины смеялись, чей-то голос сердито разговаривал на повышенных тонах. Из угла доносились тренькающие звуки пианолы, и кто-то насвистывал эту же мелодию, где-то разбился стакан. В зале также находились и женщины — они наклонялись к играющим мужчинам, выставляя напоказ свои формы в декольте. Одна из женщин проплыла мимо, не глядя на него, — на ней была шубка. Лицо у нее раскраснелось, но она все равно куталась в мех. Проходя рядом с ним, женщина слегка оступилась, и Томасу вдруг подумалось, что интересно было бы увидеть ее как-нибудь ночью, в полуобморочном состоянии, изнемогающей от жары.