Невольница

— Можете идти, Суман, — раздраженно бросил управляющий, посмотрел на нее и резко повторил: — Можете идти.

Она вышла. Теперь она хорошо рассмотрела толстяка в одежде из домотканого полотна. Это был пожилой человек. У него наверняка уже были невестки и зятья. Крашеные волосы казались неестественно черными. Когда Суман ставила поднос с завтраком на стол, он промолвил на чистом хинди:

— Благодарствую. Мы причинили вам беспокойство. — И стал поудобнее усаживаться на диване.

Суман ничего не ответила, она сразу поняла все лицемерие, заключенное в этой маленькой фразе. Она вышла из комнаты и сердито плюнула. Смотрительница редко появлялась на кухне, но сейчас она была там. Она увидела Суман и заговорщически улыбнулась.

— Что так быстро?

Суман не ответила, будто вовсе не слышала.

Часов в десять вечера, когда она вымыла кухню и ушла к себе, чтобы лечь, когда уже были потушены все лампы, она услышала доносящийся из приемной шум и приглушенные голоса. Вот так собирались гости в доме ее матери. Она знала этот шум и ненавидела эти голоса. Приют? Притон. У нее будто что-то оборвалось внутри, бешено застучало сердце, задрожали руки. Она молча направилась в кладовку, где сама складывала полученную приютом в подарок одежду, раскидала это тряпье, нашла старый серый ширвани и мужские брюки, грязный черный платок, завязала в узел все, с чем приехала сюда, потом взяла свою пишущую машинку. Впотьмах добралась до кухни и сложила там все свое имущество. Потом тихонечко, на цыпочках подошла к своей постели — там беспечно спала Мину. Суман очень хотелось поднять ее, прижать к груди и унести с собой. Ведь теперь девочка оставалась в приюте совсем одна. Но она могла взять с собой или Мину, или узел с одеждой и машинку. Суман заплакала. Ах, если бы только она могла взять с собой девочку! Если бы… Она решительно встала — нужно идти. На кухне Суман решительно вымазала себе лицо сажей со сковородки, надела брюки, сунула ноги в мужские туфли, повязала голову черным платком. Теперь она точь-в-точь походила на работавшего в приюте мадрасца Ранга. Она подтащила мешки с углем, взобралась на них, опустила наружу узел, потом завернутую в сари машинку, затем сама забралась на подоконник и спрыгнула во двор.

Проходя через ворота, она слышала, как переговаривались охранники.

— …В приюте есть хоть на что посмотреть, — смеялся один.

— И не только посмотреть, а? — в тон ему откликнулся другой и захохотал.

И долго еще в ушах у Суман звучал их смех — грязный и злой.

…Суман казалось, что раскаты смеха, зловещего, уничтожающего и презрительного, слышны со всех сторон. Она обхватила голову руками и долго сидела так — до тех пор, пока где-то вдали башенные часы не пробили десять. Тогда она очнулась от дум и встала. Чай уже остыл и покрылся тонкой пленкой от порошкового молока. Она взяла с тарелки ломтик хлеба и макая его в холодный чай, принялась жевать.

7

По небу плыли легкие светлые облака. Начинало припекать. От Дубового парка с багажом на плечах, притороченным для прочности тесемками, перекинутыми через лоб, спускались носильщики.

За носильщиками, волоча по земле ноги в истрепанных туфлях, плелся мунши, он же домоправитель госпожи Сахават Хусейн. Домоправитель то и дело поднимал полу ширвани и подтягивал штаны. Из кармана у него торчала коробочка с паном и виднелась застежка засаленного кошелька. Концы грязного, когда-то красного, пояса, поддерживавшего штаны, покачивались в такт шагам и бились о колени.

На значительном расстоянии от него спускаюсь с горы, опираясь на толстую палку, сама госпожа. Вместе с ней шла Нилам, тащившая целую кучу жакетов и зонтиков.

Госпожа Сахават Хусеин жаловалась:

— Сколько раз я запрещала ей купаться и что ни день мыть голову. Это же Найниталь, а не Лакнау. Но разве теперь кто слушает меня? Вот и докупалась до простуды… Благодарение богу, что хоть теперь съедем с этой проклятой горы. Додумался завезти нас… О чем это я говорила? Да, вот и простудилась. Нилам, спускайся здесь. Здесь ты скорее доберешься. Да приготовь сразу же кипяток для Нафис. — Она обернулась. — А где же паланкин? Никого не видно! Ну ничего, носильщики ходят быстро, да и то сказать, под гору идти нетрудно. Послал этот мунши приглашения на послезавтра… Кому послал — неизвестно. Ох, домоправитель. Эй, мунши!

— Слушаю, госпожа! — остановился тот как вкопанный.

— Послали приглашение госпоже Макбуль, госпоже Шахир и миссис Тандан? Да пригласи гостей господина Номана, что приехали к нему из Ассама. Сын-то их приехал? А невестка? Господин Шадилал тоже здесь? Мунши, кому я говорю?

— Я слушаю, госпожа…

— Толку от того, что ты слушаешь… Отвечай!

— Я уже докладывал вам, что я всем позвонил. Только у миссис Тандан нет телефона, к ней пришлось послать человека.

— И ты послал? Это наверное? Текрама послал? Кстати, чем он у тебя занят? Со вчерашнего дня будто все повымерли в доме. Да побыстрее идите. Как придете, сразу позвоните навабу в клуб, скажите, что мы переехали на Счастливую виллу. А то он вернется в Дубовый парк… О чем это я говорила? Да, пошли сразу Текрама к миссис Тандан и передай ей приглашение. Она живет где-то поблизости, у Брукхилла.

— Я знаю ее дом, госпожа, — вмешалась в разговор Нилам. — Только позавчера молодая госпожа посылала меня к ней взять свитер для образца.

— Тогда ты и зайди к ней прямо сейчас, по пути. А эти жакеты и зонтики отдай вот этому господину. — Она показала на мунши. — Что он плетется порожняком… А миссис Тандан скажи, что я прошу ее послезавтра в половине восьмого пожаловать к нам. Обязательно. Да спроси у нее об этой красильной мастерской, о которой мы говорили. Нет, не надо. Ну, иди. Я расспрошу ее сама.

— Госпожа, ведь сейчас придется растапливать печь, да и другой работы наберется, — вставил мунши. — Пусть Нилам идет с нами, а я пошлю к миссис Тандам нашего Текрама. — И он бросил на Нилам жадный взгляд.

— Пошлешь ты, жди. Он и будет ползти как черепаха. Иди, Нилам, да не задерживайся. А вы тоже двигайтесь поживее и прикажите Текраму растопить печь и все приготовить… Забыла, что я хотела сказать… Этих гостей из Ассама…

Нилам швырнула мунши зонты и остальные вещи, он согнулся под их тяжестью, прищурил глаза, а когда открыл их, Нилам уже взбиралась по склону Брукхилла.

Джавид спускался от поворота к отелю «Швейцария». Правой рукой он сдерживал на цепи огромную овчарку, рвавшую поводок, и из-под ног у него срывались вниз гравий и крупная галька. В левой руке у него была сигарета.

Нилам поправила шарф и приветствовала его.

Джавид вздрогнул, на какое-то мгновение даже растерялся. Неужели эта красавица — Нилам? Та девчонка Нилам, которая носилась по дому, у которой что-нибудь валилось из рук, раскалывалось, ломалось, разбивалось: тарелки, чашки, стаканы. Везде и все она задевала, всегда была в синяках. Та Нилам, что носила чужие обноски, то слишком просторные, то чересчур тесные, то короткие, то длинные до пят? Он не видел ее в обуви, у нее ее вовсе не было. Единственную пару красных шлепанцев она берегла на тот случай, когда приходилось сопровождать хозяйку в гости или уж на очень большие праздники. Да и причесывали ее, наверное, не чаще раза в неделю, волосы смазывали маслом похуже и косы заплетали туго, чтобы они не расплетались раньше, чем через десять дней…

А сейчас Джавид снял темные очки. Чудо! Больше ничего не скажешь. Чудо! Он преградил путь Нилам и с удовольствием ответил на ее приветствие:

— Привет и тебе, Нилам! Как поживаешь? Ваши уже переехали на Счастливую виллу? Да подожди, остановись на минутку. Куда ты мчишься?

Нилам испугалась Джавида. Она хотела только поздороваться с ним и пройти мимо. Но когда Джавид снял очки, она остановилась и отвечала ему прерывающимся от волнения голосом.

— Если вы поспешите, то догоните их… — И она снова попыталась уйти.