Карантин

Тогда что это?

Прямо передо мной появляется «Карен». Я пытаюсь отключить ее, но безуспешно. Она просто стоит – молча, нахмурившись, так же мало умея объяснить свое появление, как и я. Я умоляю ее исчезнуть:

– Я под настройкой Тебе же так неприятно видеть меня, когда я под настройкой.

Этот аргумент на нее не действует, и неудивительно – ясно, что я не под настройкой, что бы на этот счет ни думала «Н3».

Кому нужен телохранитель, чьи моды оптимизации перестали работать? Который к тому же страдает неконтролируемыми галлюцинациями?

Я закрываю глаза, начинаю себя успокаивать. Все просто: завтра я пойду в санчасть ПСИ, расскажу о своих симптомах, и пусть врачи разбираются. Что бы со мной ни было, они должны знать, как с этим справиться.

Унизительно думать, что в моем мозгу будут копаться посторонние люди, но дальше терпеть невозможно. Но тогда придется рассказывать о «Карен» и о моде верности... Ничего, что-нибудь выдумаю, им не обязательно знать все. В конечном счете главное – служить Ансамблю, а именно этого я не смогу делать, если заболею.

Я открываю глаза. «Карен» на месте.

Я говорю:

– Ладно, если хочешь здесь торчать, оставайся. Что ты будешь делать? Стоять вместе со мной на часах?

– Нет.

– А что?

Наклонившись, она касается моей щеки рукой. Я беру другую ее руку в свою, острее, чем обычно, чувствуя, как мод отчаянно старается, чтобы мои пальцы не прошли сквозь ее воображаемую плоть. Я провожу большим пальцем по тыльной стороне ее руки, где я так хорошо помню каждый бугорок:

– Мне плохо без тебя. Ты же знаешь.

Она не отвечает.

Должен быть способ вернуть ее. Может быть, я сумею удерживать ее от насмешек по поводу Ансамбля. Надо научиться контролировать ее более жестко, не разрушая при этом иллюзию ее самостоятельности. А может быть, я могу заказать для нее мод – мод верности? Как я раньше об этом не подумал! Ведь моды можно адаптировать. Все можно сделать.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом. Спокойная, безмятежная любовь, которую она всегда пробуждает во мне, на этот раз чем-то замутнена, словно гладкая поверхность озера, подернувшаяся рябью от невидимых глубинных течений. Подступает холодок ужасного предчувствия. Я не испытываю запретных эмоций – гнева, горя, вины. Но одна мысль о том, что и этот мод тоже может сломаться, и тогда все, что он сдерживает, от чего меня защищает, снова вернется к жизни, – одна мысль об этом повергает меня в панический ужас.

Я выпускаю ее руку, и...

И «Карен» заполняет комнату.

Она распространяется, расплывается по комнате, бесконечно повторяясь, будто включился какой-то обезумевший голографический проектор. Опрокидывая стул, я вскакиваю, а пространство вокруг меня густеет от все новых изображений ее иллюзорного тела. Я заслоняю лицо, но чувствую, как она касается меня одновременно с разных сторон. Нарастает доносящееся отовсюду гудение, нестройное, неразборчивое, но это, несомненно, ее голос.

Я кричу изо всех сил...

...она мгновенно и полностью исчезает.

Во внезапно наступившей тишине память эхом воспроизводит последнее, что прозвучало, – и я слышу, что мой вопль почти заглушил другой крик.

Крик По Квай.

Выхватив оружие, я вхожу в квартиру. Сверкающая реклама за фальшивым окном – голограмма голограммы – освещает путь. «Н2» не может установить источник звука – данные противоречивы, – но я каким-то образом знаю, что кричали в спальне. В любом случае спальню надо проверить в первую очередь. Дверь приоткрыта. Ударом ноги я распахиваю ее. По Квай стоит в дальнем углу комнаты. Она испуганно поворачивается на месте, лицом ко мне. На мгновение я застываю, пытаясь по выражению ее лица понять, нет ли в комнате кого-нибудь еще; ее глаза могут невольно указать, где этот человек. Но она, похоже, просто ошеломлена и напугана моим появлением. Я вхожу в комнату.

– Вы одна?

Она кивает и выдавливает нервный, сердитый смешок:

– А вы что здесь делаете? Хотите напугать меня до смерти?

– Разве вы не звали?

Она мрачнеет и явно собирается ответить резко, но берет себя в руки и осматривается вокруг, словно вдруг забыла, где находится:

– По-моему... мне приснился страшный сон. Возможно, я вскрикнула во сне. Не знаю. – Она вдруг зажимает рот рукой. – Ой, простите. Вы, наверное, подумали...

– Ничего. – Я засовываю пистолет в кобуру, он явно нервирует ее.

– Ник, мне очень жаль, что так получилось.

– Ничего страшного. Все нормально. Это я виноват, что напугал вас. – Напряжение немного отпустило, и я замечаю, что снова настроен. «Н3» работает нормально. Это хорошо, но так же необъяснимо, как и все остальное.

Она продолжает виновато качать головой:

– Я даже не помню, как встала с постели.

– Вы ходите во сне?

– Никогда. Может быть, во сне меня что-то так потрясло, что я выпрыгнула из постели, закричала... и только потом проснулась. Честное слово, ничего не помню.

Я бросаю взгляд на постель. Непохоже, что из нее выпрыгнули. Я не собираюсь спорить. Полезно знать, что она иногда ходит во сне, но смущать ее, заставляя в этом признаться, ни к чему.

– Ясно. Ладно, извините за вторжение. Не буду вам мешать.

Она кивает.

Сидя в прихожей, я слышу, как она беспокойно ходит по квартире. Я жду, когда «Н3» снова откажет, когда появится «Карен» и снова обезумеет, но ничего такого не происходит. Надеяться, что каким-то чудом все прошло само собой, не стоит – это может повториться когда угодно. Будет даже лучше, если я предстану перед врачами в виде трясущегося от страха психопата, которого чуть не задушил призрак его умершей жены – иначе они просто проведут стандартные тесты, которые, как и самопроверка модов, доложат, что ошибка не обнаружена.

Через десять минут появляется По Квай:

– Не возражаете, если я посижу здесь немного?

– Конечно, пожалуйста.

– Спать уже слишком поздно, завтракать слишком рано – не знаю, куда себя деть.

Она приносит стул и садится, наклонившись вперед. Она все еще заметно взволнована.

Я говорю:

– Может быть, вызвать вам врача?

– Ах, бросьте.

– Дать вам успокоительное?

– Ничего мне не нужно! Я себя прекрасно чувствую. Просто еще не привыкла к тому, что вооруженные охранники врываются ко мне в комнату, размахивая пистолетом. – Я начинаю извиняться, но она меня прерывает:

– Перестаньте, я не к тому. Наоборот, я рада, что вы серьезно относитесь к вашей работе. Просто я начинаю наконец понимать, что ваша работа действительно мне необходима. На предварительном собеседовании мне откровенно сказали, что охрана будет очень жесткой, но я пропустила это мимо ушей, не придала значения.

– Но почему вы теперь относитесь к этому иначе? Из-за меня? Мне, конечно, надо было реагировать спокойнее. Но вы не должны чувствовать себя как в осаде – вполне возможно, вне ПСИ никто даже не знает о существовании проекта...

– Все правильно. Но вы знаете, я как подумаю, сколько денег вложено в то, что я в данный момент э... воплощаю... – и ведь все это уже работает. А я теперь знаю, что я не контрольный экземпляр... – Она качает головой. – Я, собственно, влезла в это дело ради физики, думала, что буду полноправным сотрудником, а не только подопытным кроликом. Люнь обращается со мной, как с идиоткой. Цзе на самом деле идиот. А вот Лу относится ко мне как к хрупкому божеству местного значения, не понимаю, что с ним такое. И ведь еще несколько лет ничего не опубликуешь! А надо бы – крупными буквами, на обложке завтрашнего номера «Нэйчур»: РОЛЬ НАБЛЮДАТЕЛЯ В КМ ПОДТВЕРЖДЕНА – И ИЗМЕНЕНА!

– Роль – кого?

– Наблюдателя. В квантовой механике. – Она смотрит на меня так, будто я уж слишком неуклюже притворяюсь, потом до нее доходит. – Так они вам даже ничего не рассказали? – Ее хмыканье выражает недоверие и отвращение одновременно. – Ну правильно, какой-то там Ник, телохранитель, простой работяга, зачем ему знать, ради чего он рискует своей жизнью!