Страница 33 из 82
У голландца были соломенные волосы и синие, как у щенков, глаза. Вместо того чтобы носить прохладную просторную рубаху, он был затянут в тесную бархатную куртку, синие короткие штаны, пузырями вздувавшиеся над коленями, будто ягодицы у него были и спереди, и сзади. Икры обтягивали белые чулки, жаркие даже на взгляд. Когда он поднимал руку, я видела белые круги под мышками, выеденные потом.
— Великая честь моему дому принимать такого гостя, — говорил ему Гостахам.
— Для меня честь еще больше, — отвечал голландец на беглом фарси. Словно ребенок, он с трудом произносил «кх» и «гх», но в остальном его было очень легко понимать.
— Мы нечасто видим чужеземцев вроде вас, — продолжал Гостахам.
— Потому что путь сюда долог и труден, — отвечал голландец. — Многие из моих товарищей погибли по дороге сюда. Но мы чрезвычайно благодарны вашему высокородному шаху Аббасу за то, что он так великодушно открыл свою страну для торговли. Ваш шелк намного дешевле, чем китайский, и так же хорош.
Гостахам улыбнулся:
— Это наш самый знаменитый товар. Каждая семья, которая может, заводит сарай для шелковичных червей.
Гостахам и сам имел такой неподалеку от дома. Мне нравилось бывать там, в полутьме и прохладе, и гладить мягкие белые коконы, которые становились чуть круглее каждый день.
— Шелк помогает создавать самые прекрасные ковры, какие я когда-либо видел, — сказал голландец, которому явно не терпелось вернуть разговор к делу.
— Верно, — согласился Гостахам, но он не был готов к этому. Опять сменив тему на более простую, он сказал: — Я полагаю, вы добирались сюда больше года и, наверное, соскучились по семье.
— Очень, — признался голландец, тяжело вздохнув.
Мне ужасно хотелось услышать что-нибудь о его жене, однако он не продолжил беседы.
— Очень признателен за интерес к моей семье, — сказал он, — но хотелось бы сегодня поговорить о коврах и возможности приобрести их у великого мастера, такого как вы.
Я окаменела в своем тайнике. Этот голландец совсем не умел себя вести! Так грубо начинать разговор о делах сразу! Можно было точно сказать, что Гостахам оскорблен, по тому, как он молча поглядел в сторону. Парвиз напрягся: он явно был поражен гостем.
Лоб голландца пошел глубокими складками, как будто он понял, что совершил ошибку. На счастье, тяжелый момент был прерван Таги, который вошел в комнату, неся кувшины с вишневым шербетом. В моем углу было душно, и вкус кислого напитка представился с собой остротой.
— Пожалуйста, расскажите нам о вашей стране, — сказал Гостахам, демонстрируя безупречную вежливость хозяина. — Мы столько слышали о ее красотах.
Голландец сделал большой глоток шербета и откинулся на подушки.
— Ах, — сказал он, — моя страна — страна рек. Не нужно возить с собой воду, как здесь.
Парвиз впервые заговорил.
— Ваша страна, должно быть, очень зеленая, как изумруд, — сказал он. Он обучался на казначея, но любил воображать себя поэтом.
— Зеленая повсюду, — подтвердил торговец. — Когда наступает весна, зелень такая яркая, что больно глядеть, и почти каждый день идет дождь.
Парвиз снова вздохнул, без сомнения подумав о таком количестве воды, и его длинные, как у женщины, ресницы затрепетали. Не думаю, чтобы голландец заметил это.
— Коровы у нас жиреют на густой зеленой траве, а сыроварни делают вкуснейший сыр. Мы выращиваем красные и желтые тюльпаны, которым для роста нужно много воды. Мы водное государство, поэтому мы также мореплаватели. У нас есть пословица: «Никогда не поворачивайся спиной к морю». Нам все время приходится искать способы укрощать его.
— У вас глаза синие, — сказал Парвиз, — как вода.
Я тихонечко хихикнула. Подозреваю, что Парвиз воображал, как присоединится к этому человеку, может быть в качестве спутника, и его поэтический дар будет вдохновляться картинами чужих стран.
Голландец улыбнулся:
— Даже наши дома стоят на море. Мой собственный построен над одним из каналов, пересекающих город. Из-за сырости мои сограждане любят утеплять полы вашими коврами. А на них они ставят всякие предметы из дерева — чтобы сидеть, чтобы есть на них, чтобы спать ночью. Мы не любим быть близко к полу, где сыро и холодно.
— Нам такого не нужно, — сказал Гостахам. — Полы у нас сухие и удобные.
— А где вы берете столько дерева? — изумленно спросил Парвиз. — Ваша страна похожа на рай.
— Вся страна густо поросла лесом. Можно пойти с топором и нарубить столько деревьев, сколько лошадь не увезет.
— Похоже ли это на земли вокруг Каспия, самые зеленые в Иране? — спросил Парвиз.
Голландец засмеялся.
— То, что вы называете зеленым, у нас называется бурым, — ответил он. — На одно ваше дерево приходится сотня наших, даже если сравнить с самой роскошной частью вашей страны.
Я вспомнила единственный кипарис нашей деревни. Народ, живущий в такой плодородной стране, как описывал голландец, никогда не должен испытывать мук голода.
Голландец утер пот со лба и допил шербет. Гостахам и Парвиз пили горячий чай, отчего прохлада приходила к ним намного быстрее, но голландец, похоже, этого не знал.
— При таком избытке воды ваши хаммамы недоступны никакому воображению, — сказал Парвиз. — Представляю себе огромные бассейны, горячие и холодные, с каскадами и высоко бьющими фонтанами. Вы, должно быть, самые чистые люди в мире.
Ференг помедлил:
— Ну… нет. У нас нет хаммамов.
Парвиз выглядел пораженным.
— Как же вы сохраняете чистоту?
— Наши женщины согревают котел воды на домашнем очаге для особых случаев, но мы никогда не моемся зимой, в холода.
Лицо Парвиза искривилось от недоверия, и я сама ощутила такое глубокое отвращение, какое испытывала, опорожняя ночные посудины.
— Целую зиму без мытья?
— И осень, да и весну тоже. Обычно мы моемся в начале лета, — беспечно отвечал голландец.
Я вспомнила круги у него подмышками. Без бани, весь в поту, в пропитанной потом одежде, пока от него не начнет разить, как от полей, засыпанных навозом. Я была счастлива, что не сижу рядом с ним. В комнате воцарилось молчание. Голландец поскреб голову, и чешуйки перхоти посыпались ему на плечи.
— Мне будет не хватать ваших бань, когда я вернусь домой, — вздохнул он. — Иран — алмаз чистоты, бани — земля обетованная для очищения, а розовая вода — аромат рая! — Его фарси был безупречен, и я видела, что Гостахам и Парвиз наслаждались поэтическим выражением хвалы.
Слуга внес подносы с едой и поставил их перед гостем.
— О, не стоило так беспокоиться, — улыбнулся голландец. — Я просто хотел узнать, не можем ли мы вести дело совместно. Гостахам передернулся, стараясь подавить гнев перед таким изъявлением грубости. Он сказал, уставясь в ковер:
— Прошу вас, друг мой, отведайте. Мы не позволим вам уйти с пустым желудком.
Голландец неохотно проглотил несколько кусков, не скрывая принужденности. Я была изумлена этими варварскими манерами. Он казался животным, которому недоступны обычные человеческие удовольствия.
В тайнике было очень жарко, но Гостахам явно хотел, чтобы я дождалась и узнала, чего добивается голландец. Когда он закончил есть, Гостахам попросил его объяснить, почему их удостоили чести такого визита.
— Мне нужно заказать два одинаковых ковра для владельца Голландской Ост-Индской компании, — отвечал голландец. — Они должны изображать его родовой герб и быть изготовлены из лучшего шелка и самыми тугими узелками.
Гостахам поинтересовался размерами, цветами, бахромой и назвал цену, от которой у меня перехватило дыхание. Голландец болезненно поморщился. Они принялись торговаться, но ни один не уступал, и Гостахам приказал Самаду подать кофе и сласти, а потом перешел к другому вопросу.
— Похоже, что в наши дни Голландская Ост-Индская компания проникает во все уголки земли, — сказал Гостахам. — Какие известия из Нового Света?
— Учрежден совершенно незрелый концерн под названием Голландская Вест-Индская компания, — сообщил голландец, — развивающий выгодную торговлю мехами. Фирма также пытается купить большой остров прямо у дикарей, чтобы легче было вести дела.