Только твоя

— И не возвращайся! — крикнула ему вслед Корделия.

Она долго сидела на постели, прислушиваясь к тишине. В глазах ее стояли слезы, в душе было пусто, но успокоиться она не могла.

А если допустить, что он говорил о Жаклин правду? — подначивал ее внутренний голос.

Нет, возразила ему Корделия, если Гвидо мне не верит, почему я должна верить ему? За четыре недели нашего брака он ни слова не сказал мне об этом. У меня тоже есть гордость — причем это все, что у меня теперь осталось. А еще — его ребенок. Десять лет назад он нанес мне глубокую рану, но я не допущу, чтобы это повторилось.

И с этой мыслью обессиленная Корделия наконец заснула.

Через пять дней на виллу прилетел Леонардо, младший брат Гвидо.

Корделия встретила его неуверенной улыбкой и провела в огромную гостиную с расписным потолком.

Юноша всмотрелся в ее осунувшееся лицо с распухшими глазами и покрасневшим носом, и взгляд его стал удрученным.

— Мне хотелось бы сказать тебе комплимент, — тихо произнес он, — но я не могу лгать. Ты плохо выглядишь.

К ужасу Корделии, из глаз ее бурным потоком хлынули слезы.

— Гвидо в таком состоянии, — продолжал Леонардо, — что мы стараемся не попадаться ему на пути.

— Где он? — не выдержав, спросила Корделия.

— В Милане, работает в своей квартире. Мама, желая утешить его, сказала, что ваш брак был ошибкой, — смущенно рассказывал юноша, — и он впервые в жизни накричал на нее. Отец попытался заступиться за мать, так Гвидо чуть не ударил его. Так что, если тебе плохо, Делли... подумай и о других членах этой семьи, которые тоже страдают.

— Не моя вина, что так получилось, — мрачно буркнула она.

— Можно мне сесть, или я принадлежу теперь к вражескому лагерю?

Корделия вспыхнула, вспомнив о правилах приличия.

— Конечно, садись. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. Просто удели мне пять минут своего времени, — попросил Лео. — Гвидо не знает, что я здесь, а если бы узнал, то оторвал бы мне голову!

— Я не могу обсуждать с тобой его. Это было бы неправильно.

— Но слушать-то можешь, не так ли? — возразил юноша. — Ваша размолвка произошла из-за той публикации в газете? Ты можешь не отвечать мне, только кивни или покачай головой.

Корделия сделала сначала одно, потом другое.

— И как мне это понимать? — простонал Лео. Она пожала плечами, не давая втянуть себя в разговор. Ей отчаянно хотелось довериться кому-нибудь, но она понимала, что не может жаловаться на Гвидо его младшему брату.

— Ладно, — устало сказал он. — Все равно я должен рассказать тебе все. Так вот, Гвидо провел те пять дней в Швейцарии. Он снял там шале и все время пил. — Юноша увидел, как у Корделии от удивления округлились глаза, и добавил: — Я случайно узнал об этом. Когда появилась эта заметка в светской хронике, хотел разыскать брата, чтобы сообщить ему об этом. Он был очень недоволен, что я его нашел.

— Надеюсь, он пил не в одиночестве? — спросила Корделия.

— С ним, как всегда, был Гильельмо, который каждое утро отпаивал его кофе. Так повторялось изо дня в день.

— И почему же Гвидо напивался? — невольно вырвалось у Корделии.

— Ему нужно было “о многом подумать” — цитирую дословно.

— Мне он сказал то же самое. — Плечи ее поникли. — А почему для этого нужно было уехать именно в Швейцарию?

— Думаю, он пытался спрятаться от самого себя. — Юноша помолчал. — Узнав о той грязной и лживой публикации, Гвидо так разозлился, что даже протрезвел, и утром следующего дня уже связался со своими адвокатами. Так что он никак не мог быть с Жаклин. — Леонардо грустно усмехнулся. — Думаю, мало кому захочется стать героем такой заметки, так что я бы на его месте дважды подумал, прежде чем обниматься с кем-нибудь.

— Ты лжешь мне ради брата?.. — высказала предположение Корделия.

— Нет. Если бы Гвидо действительно был с Жаклин, я бы, скорее, сделал вид, что меня это не касается, а тебе посоветовал бы подать на развод.

— Он распутник, — убежденно произнесла Корделия.

— Ну, — замялся юноша, — до того, как вы познакомились... да и после того, как ты уехала из Италии... Не могу отрицать, мой братец всегда любил женщин. — Но стоило тебе появиться, как он забывал обо всех. Впрочем, как и сейчас! — поспешно заверил ее он.

Крупные слезы снова покатились по щекам Корделии.

— Не думай, что я не ценю твоих усилий, Лео, — сказала она, задыхаясь от подступавших рыданий, — но теперь они уже не имеют смысла. То, что продолжает стоять между нами, нельзя исправить. Я вынудила Гвидо уйти... практически выгнала его. — Заметив огонек любопытства в глазах юноши, девушка осеклась. — Больше я ничего не скажу. Ты останешься на ужин?

— Извини, но я не хочу, чтобы Гвидо начал искать меня. Мне надо возвращаться. — И Лео поднялся с кресла.

Корделия встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Ты совсем не похож на своего брата, — тихо сказала она.

— Я очень поздний ребенок, и меня баловали, — улыбнулся тот.

— А Гвидо разве нет?

— Нет. Когда он в детстве пугался темноты, ему говорили, что нужно вести себя, как мужчина, а я спал с открытой дверью и горящим ночником, да к тому же отец держал меня за руку и рассказывал сказки. — Лео скорчил комическую гримаску. — Гвидо, как только он подрос, отправили в военную академию, где был строгий режим, холодный душ и царил дух соревнования! Думаю, именно там он огрубел и научился скрывать свои чувства.

— А в какую школу ты ходил?

— В ближайшую. Я никогда не уезжал далеко от дома. Когда родители заговорили об академии, я так расплакался, что больше о ней не упоминали.

Леонардо оставил Корделию в глубоких раздумьях. Он окончательно убедил ее в невиновности Гвидо, и теперь она понимала, что с самого начала сомневалась в его неверности.

Постепенно девушка пришла к выводу, что причиной их разрыва стало то, что Гвидо отказывался выслушать ее версию событий десятилетней давности, а она страдала от шаткости своего положения. Они были очень счастливы во время медового месяца, но подспудно ее мучила мысль о том, что Гвидо так и не избавился от желания отомстить ей за оскорбление.

Сама не понимая почему, сейчас она воспринимала все по-другому. Она избавилась от Гвидо, но в ту самую минуту, как он вышел за дверь, уже хотела вернуть его. Только гордость и упрямство удержали ее от этого.

Долгими одинокими вечерами Корделия убеждала себя, что поступила правильно, по ночам корила за то, что выгнала Гвидо, а за завтраком обливалась слезами, вспоминая, как он засиял, узнав, что она беременна.

Как ни странно, теперь, после разговора с Леонардо, Корделию больше всего расстраивало мнение Альбертины Доминциани о том, что брак ее сына был ошибкой. Она ведь может убедить Гвидо подать на развод!

Корделия часто созванивалась со своей матерью, но эти разговоры утомляли ее, потому что каждый раз ей приходилось балансировать на шаткой грани между ложью и правдой. Мирелле Кастильоне, которая теперь жила под Миланом со своим отцом, не терпелось навестить свою замужнюю дочь, но та постоянно искала причину отложить этот визит, ссылаясь то на то, что Гвидо уехал по делам, то на то, что она очень занята...

Вскоре после отъезда Леонардо на вилле зазвонил телефон. Корделия, уверенная, что это ее мать, взяла трубку и жизнерадостно произнесла:

— Привет, мама!

— Это Гвидо, — услышала она в ответ. Голос его был таким невыразительным, что она забеспокоилась.

— Ты здоров? Воцарилось долгое молчание.

Корделия до боли в пальцах сжимала трубку. Услышав родной голос, она мгновенно забыла и о гордости, и о выдержке.

— Ты считаешь, что после всего, что я наговорила тебе, глупо задавать такой вопрос? — начала она, надеясь вызвать Гвидо на откровенный разговор.

— Не совсем, — наконец ответил он. — Вертолет доставит тебя в Милан к восьми часам. Я встречу тебя.

Корделия от неожиданности ахнула.

— О, Гвидо! — воскликнула она.

— Что?