Только твоя

— Надеюсь, это случится не очень скоро, — искренне заверила его она. — Я позвоню тебе, если окажется, что я беременна. Так что, возможно, возвращаться не будет необходимости.

Гвидо уже стоял у дверей, но при этих словах мгновенно развернулся, уставившись бешеным взглядом в ее покрасневшее от обиды лицо.

— Дело в том, что твое усердие может оказаться бесплодным, — сказала Корделия и пояснила, с горьким удовлетворением отмечая, что ей удалось разозлить его: — Возможно, сейчас не самое подходящее время для зачатия.

— Господи! Да как ты можешь быть такой грубой?! Ты не смеешь говорить о нашем будущем ребенке в таком оскорбительном тоне.

— Ох, извини. — Она сама себя не узнавала. В нее словно какой-то бес вселился. — Я совсем забыла, какой ты чувствительный и впечатлительный малый.

Гвидо сжал кулаки, и она поняла, что нашла его самое уязвимое место.

— Ты моя жена! — рявкнул он.

— Не-ет, не жена, — нежным голосом возразила Корделия, — а только партнерша.

Ярость душила ее. Она не собиралась прощать ему ничего. Ни сегодня, ни впредь.

Он пристально посмотрел на нее, и в его глазах она прочитала вызов.

— Чего ты добиваешься? — спросил он. — Хочешь, чтобы я потерял над собой контроль и ударил тебя? Тогда ты смогла бы развестись со мной и получить свободу вместе с миллионами Джакомо... Об этом ты мечтаешь?

Корделия на минутку задумалась и вдруг осознала, что перспектива стать свободной и богатой почему-то перестала привлекать ее.

— Так вот, теперь уже поздно, — издевательски заметил Гвидо. — Надо было думать раньше, до того, как ты подписала брачный контракт.

— Извини? — не поняла Корделия.

— Если ты вздумаешь уйти, бросив наших детей, то окажешься такой же нищей, как до замужества, — с мрачным удовлетворением сообщил он. — Мои адвокаты говорили, что ты никогда не подпишешь контракт, содержащий такое условие, что устроишь истерику, как только это прочитаешь... Но я был спокоен — ведь они не знают тебя так, как я.

— О Боже! — прошептала она.

Бросив на нее торжествующий взгляд, Гвидо подошел к двери.

Значит, он собирается использовать наших будущих детей как оружие против меня, осенило Корделию. Но тогда мы уже не партнеры. Тогда я становлюсь его собственностью!

— Как ты можешь ненавидеть меня столько лет? — с горечью бросила она ему в спину.

Гвидо обернулся, и от его взгляда на нее повеяло мертвенным холодом.

— Когда-то я любил тебя, — сказал он и вышел.

Прошло три дня, и Корделия перестала плакать.

“Когда-то я любил тебя”. Эти слова Гвидо произнес с такой мрачной и глубокой искренностью, что они звучали в ее ушах и после его отъезда. Они перечеркивали ее представления о прошлом и вносили смятение в душу, так что она потеряла аппетит и сон.

Поначалу Корделия готова была убить Гвидо за то, что он признался в этом с опозданием в десять лет; потом за то, что он улетел, не оставив ей ни адреса, ни номера телефона...

Почему он уехал? И куда? — гадала она.

Между тем, яхта продолжала свое плавание, нигде не останавливаясь. Корделия успела ознакомиться с гимнастическим залом, сауной, плавательным бассейном, библиотекой... Она постепенно привыкла к роскоши и вышколенной прислуге, которая появлялась по ее зову в любое время дня и ночи.

Если она хотела развлечься, то могла посидеть в баре или послушать музыку. Если ей нужно было позвонить матери, к ее услугам была радиосвязь с любой точкой земного шара...

Впрочем, Корделия не слишком часто им пользовалась, потому что тогда ей пришлось бы лгать, а она никогда не умела этого. Что сказать Мирелле? Что она восхитительно проводит свой медовый месяц... в одиночестве?

Значит, Гвидо любил меня тогда, десять лет назад, размышляла Корделия. Если бы он признался в этом вовремя, мы могли бы давно быть вместе. Его любовь придала бы мне сил, чтобы опровергнуть лживые обвинения Эугении... И все же странным он был женихом, вспоминала она, — никогда не дарил цветов или маленьких подарков на память...

При этой мысли слезы снова и снова подступали к глазам Корделии, потому что думать о любви, которая прошла мимо, когда тебе было семнадцать, и которую уже не вернуть в двадцать семь, было невыносимо грустно.

Но больше всего ее мучил вопрос, почему Гвидо. оставил ее одну на борту яхты. После безумной ночи, которую они провели вместе, она никак не ожидала, что утром он будет таким холодным и чужим.

Значит, вне постели он ненавидит меня, думала Корделия. Но за что?

За то, что он любил тебя когда-то, а ты причинила ему боль, опозорив перед всеми, ответил ей внутренний голос. Теперь она понимала, что нанесла мужскому самолюбию Гвидо такую рану, которая не зажила даже за десять лет.

И все это спровоцировали Эугения и Умберто. Корделия поверила Гвидо и предположила, что именно кто-то из этих двоих налил спиртное в его сок и пригласил в клуб бывшую подружку.

О Боже! — снова зарыдала она. Столько лет прошло, а эта гнусная история, словно медленный яд, отравляет нам обоим жизнь и заставляет страдать! Почему я так тоскую по Гвидо? Ведь мне следует радоваться, что он улетел. Может быть, я снова влюбилась в него?

— Но он женился на мне только из-за денег Кастильоне, напомнила она себе. Этот брак — всего лишь сделка, в которой нет места чувствам!

Прошло уже пять дней, а Гвидо все не возвращался.

Почему бы мне, вдруг осенило Корделию, вместо того чтобы бесцельно слоняться по яхте, постоянно думая о муже, который бросил меня через день после свадьбы, не покинуть судно и воспользоваться возможностью попутешествовать?

Капитан яхты, который бегло говорил по-английски, очень обрадовался, когда Корделия сказала ему, что хотела бы посетить Канаду, и упомянул о необходимости запастись свежими продуктами.

Видимо, Гвидо не выходил с ним на связь с момента своего отлета, подумала девушка. Что ж, это мне только на руку.

Когда яхта встала на якорь в Галифаксе, Корделия вызвала горничную и попросила коротко постричь ее. Результат девушке понравился. Она сказала капитану, что вернется ровно через неделю, и, за полчаса уладив все формальности, отправилась в путь.

Корделия уже давно продумала маршрут своего путешествия и первым делом планировала посетить Великие озера. В Галифаксе она села на поезд и к вечеру уже была на месте. Двух часов на экскурсию явно не хватало, поэтому девушка переночевала в пансионе.

На следующее утро она проходила мимо автостоянки, когда длинный серебристый лимузин резко затормозил рядом. Оттуда вышел Гильельмо и с непроницаемым лицом распахнул для нее заднюю дверцу.

Увидев телохранителя мужа, Корделия застыла от удивления. Неужели ему удалось так быстро отыскать ее?

— Корделия, — послышался из лимузина знакомый голос. — Садись в машину, и поскорее. Считаю до пяти!

Кровь бросилась ей в лицо. Как Гвидо смеет разговаривать с ней, словно с непослушным ребенком?! Она склонилась к открытому окну.

— Кто-то следил за мной от самой яхты... так?

— Раз, — начал считать Гвидо, и она разозлилась еще больше.

— Это низко, недостойно!

— Два.

Боковым зрением она увидела, что Гильельмо сел на переднее сиденье.

— К тому же у меня могут быть свои планы.

— Три.

— Я только хочу посмотреть Ниагару, хорошо?

— Четыре.

— Ты не смеешь заставлять меня садиться в машину, если я этого не хочу, Гвидо Доминциани! — вне себя от ярости крикнула Корделия.

— Пять.

Она скрестила руки и вздернула подбородок. Гвидо вынырнул из машины, и, как всегда, при виде него сердце ее забилось чаще, а в горле сразу пересохло. Даже в этом состоянии она не могла не залюбоваться его потрясающей фигурой в светлом костюме.

К ним приближалась группа туристов. Заметив это, Гвидо сделал вид, что глубоко озабочен, и, с преувеличенной бережностью подхватив Корделию на руки, громко сказал:

— Тебе нельзя утомляться, любимая... нужно немного полежать. — И он добавил ей на ухо: — Причем со мной рядом.