Страница 16 из 18
Пока она была в ванной, я приготовил завтрак. Похоже было на то, что самообладание вернулось к ней полностью – мы сидели за столом и говорили на самые разные темы – начиная от ожидаемых мод наступающего зимнего сезона и сегодняшней погоды и кончая предположениями об истинных причинах визита Никсона в Китай. Это был легкий, непринужденный завтрак двух людей, чрезвычайно приятных друг другу, которым предстоит провести совместную уйму свободного времени в местности с ограниченным набором развлечений – пляжем, ресторанчиком с меню из восточных блюд и таким же трио, изредка, по заказу интеллигентных посетителей, разнообразившим дикую танцевальную программу Второй рапсодией Листа, и летним кинотеатром со своей небольшой, но постоянной фильмотекой.
Она похвалила кофе, допивая вторую чашку, к еде она не притронулась и сказала, что ей пора идти. Я попросил ее непременно написать мне из Трускавца, дав понять, что мне будет очень приятно получить от нее весточку. Она улыбнулась, это была довольно-таки грустная улыбка, и сказала, что может рассказать содержание этого письма прямо сейчас, так как никакие неожиданности в Трускавце ее не ждут, тетя, на которую она очень рассчитывала, ехать с ними отказалась (она не сказала о причинах отказа, и я не стал спрашивать, понимая, что у переутомленной жизненной дорогой тетки, пробывшей некоторое время наедине со своей дорогой кузиной, видимо, появилась острая жажда общения с другими, может быть, менее близкими, но более мобильными и жизнерадостными родственниками), сиделка, которая приходила к ним днем, на месяц уехать не может (я подумал, что скорее всего дело в ограниченных денежных возможностях), и, таким образом, в Трускавце ей предстоит довольно-таки однообразная жизнь, протекающая по уже давно известному распорядку. Я сказал, что для меня важно не содержание ее письма, а сам приятный факт его получения. И по-моему, эта фраза приличествовала моменту и была произнесена достаточно заинтересованным тоном, с оттенком сочувствия и в то же время без всякого намека на задевающую человека с самолюбием жалость. Я представил, как она катит кресло с парализованной старухой по аллее парка, по улицам, следуя по разработанному на месяц постоянному маршруту, с остановками у процедурных кабин, долгие унылые вечера, и мне стало ее искренне жаль.
Она безразлично кивнула:
– Напишу, – а потом, улыбнувшись мне, сказала: – Ничего не поделаешь, вслед за праздниками всегда следуют будни. Пошли. Мне ведь еще надо зайти в городскую кассу, там оставили мне билеты, кое-что купить на дорогу и уложить вещи.
Мы, не отпуская такси, зашли в городскую кассу и взяли билеты, и я запомнил номера вагона и их двухместного купе, а потом отвез ее домой.
– Мы попрощаемся здесь, – сказала она, когда мы вышли из машины и остановились у ее подъезда.
Мы поцеловались. Это был торопливый поцелуй на глазах у водителя и прохожих.
– Я тебя всегда буду помнить – сказала она.
– Я тоже буду тебя помнить. Я не прощаюсь сейчас с тобой. До встречи вечером на вокзале,
– Не надо, – сказала она. – Не приходи меня провожать. Я не хочу этого.
Это меня удивило, но потом мне пришла в голову мысль, что ей будет неприятно, если я увижу, как будут поднимать и вталкивать в дверь вагона кресло с ее матерью. Я не стал настаивать.
– Может быть, нужна моя помощь в чем-нибудь?
– Нет. Я бы сказала. Поцелуй меня и уходи.
– Я буду с нетерпением ждать твоего приезда, – сказал я. – Позвони, как только приедешь.
– Хорошо, – что-то в выражении ее лица показалось мне странным, и это не давало мне покоя. Странным и непонятным. Я думал над этим в машине всю дорогу до института, но так ничего определенного и не решил, потому, что никак не мог согласиться с собой в невозможном, в том, что при моих последних словах она посмотрела на меня с выражением на лице и в глазах явственного любопытства, и, что было бы невыносимым совсем, если бы все обстояло так, как мне показалось, с оттенком насмешливого недоверия и горечи.
Первой, кого я встретил в коридоре, была Седа, секретарша Директора. Длинноногое, милое и привлекательное создание – она поступила на эту работу приблизительно в одно время со мной. Внутриинститутская статистика утверждала, что среди вновь поступивших молодых сотрудников не было ни одного который не просидел бы в приемной шефа без надобности какое-то более или менее длительное время, безуспешно пытаясь наладить с ней более тесные контакты. Каждый год она брала месяц отпуска для того, чтобы сдать вступительные экзамены в институт, и каждый год возвращалась на работу раньше срока из-за проваленного экзамена. А потом, полтора или два года назад, она взяла отпуск на шесть месяцев, декретный, и это уже после того, как вышла замуж за особенно настойчивого молодого сотрудника.
– Ой! – сказала она. – Посмотрите, пожалуйста, кто пришел! Ужасно рада я!
– Имей в виду, – поздоровавшись и разузнав все последние новости, сказал я, – срок моего бюллетеня кончается только завтра, а я уже сегодня хоть и в конце дня, но все-таки пришел. Доведи это, соответствующим образом прокомментировав, до сведения шефа, это укрепит его веру в лучшие качества человечества.
– И зря пришел, – сказала Седа. – Сразу видно, что ты еще не выздоровел. А с другой стороны, тебе идет такая бледность и томность.
– Закон жизни, – философски сказал я. – В одном проигрываешь, в другом выигрываешь.
Она шла рядом со мной по направлению к нашей лаборатории и без остановки говорила о событиях последней декады, а я довольно-таки внимательно слушал, стараясь в этой шумной бессистемной лавине сведений не пропустить что-нибудь, представляющее интерес и для делового человека. И вдруг я увидел седые волосы: их было не очень много, несколько седых волосков. По правде говоря, они были и не очень заметны в ее пышных светлых локонах.
– Сколько времени мы уже работаем вместе?
– В этом году лет семь будет, – подумав, сказала она. – А почему ты спросил?
– Просто так. Как дела дома?
– Хорошо, – сказала она. – Все в порядке.
– Дачу свою оборудовали?
– Да. Надоело уже, каждую субботу и воскресенье только там и проводим.
– Как-нибудь приеду в гости.
– Не верю я тебе. Каждую весну обещаешь.
– Приеду, приеду.
– А зря ты на работу раньше времени пришел. Я на твоем месте пошла бы домой и полежала. Очень у тебя вид болезненный.
– Все понятно, – сказал я. – Ты, кажется, в медицинский поступала?
Свинюшка ты, – беззлобно сказала она. – А я его еще жалею. Вот твоя противная лаборатория, куда я отныне ногой не ступлю.
– Завтра же придешь, – пообещал я. – После того как весь ее коллектив явится к тебе и объяснит тот факт, установленный в результате многолетних исследований, что ты самая красивая среди всех женщин страны, не имеющих высшего образования. Так сказать – «мисс необразованная женщина», прости, точнее – «мисс – среднее образование». Теперь ты понимаешь, как бы ты погорела, если бы окончила институт и стала бы рядовым врачом? Потеряла бы сразу все!
– Очень интересный факт, – поразмыслив, сказала она и улыбнулась. – Приходите все вместе и еще раз подробно объясните мне это. Может быть, я вас всех за это чаем угощу.
Все было в порядке. Показания приборов и стабильность прохождения реакции точно соответствовали графику, не было ни одной неприятной неожиданности.
Медленно, но неуклонно наливались соком зрелости прекрасные плоды – Результат, Успех и Признание, первый сбор которых, по моим расчетам, должен был состояться месяцев через семь-восемь. И ребята были все на месте, и все были искренне рады моему приходу, что доставило мне такое же удовольствие, пожалуй, не меньшее, как чтение последних страниц лабораторного журнала.
И все-таки в атмосфере этой комнаты ощущалось наличие чего-то непривычного. Ярко светило солнце, но ласточки почему-то летали низко над самой травой, а издали доносились еле слышные, но отчетливые раскаты. Все трое сидели за лабораторным столом и дружно поддерживали беседу, стенограмма которой представила бы интерес для самого узкорафинированного научного журнала, настолько она была лишена слов и понятий, не имеющих самого непосредственного отношения к нашей работе. Я помолчал, давая им возможность разразиться по своей инициативе. Инициативы проявлено не было.