Страница 57 из 93
— Я бы тоже, — согласился я. — Что еще?
— А еще — почему нет отпечатков на первой странице записки? Протирать вторую часть смысл есть: Кевин не хотел, чтобы копы обнаружили его пальчики на прощальном письме, если возникнут подозрения и Рози объявят в розыск. Но первая страница? Кевин достал ее из тайника, где она пролежала годы, хотел использовать ее как прощальную записку самоубийцы и признание — допустим; но начисто протирать ее и класть в карман рукой в перчатке? Чтобы никто не связал его с запиской?
— А что на это говорит Кеннеди?
— Он называет это мелким отклонением — ничего важного, такое бывает в любом деле. Кевин протирает обе страницы в первую ночь, прячет половину, а когда достает из тайника, не оставляет отпечатков — они остаются не всегда. В общем-то это похоже на правду, вот только… Мы говорим о человеке, который собирается покончить с собой. Он фактически признается в убийстве. И плевать, какой ты крутой, ты будешь потеть, как су… как сумасшедший. А если потеешь, оставляешь отпечатки. — Стивен покачал головой. — Так что на этой странице отпечатки должны были быть, и точка.
— Давай представим на секундочку, что мой старый друг детектив Кеннеди впервые в жизни лопухнулся и Кевин Мэки не убивал Рози Дейли. Что мы тогда имеем?
Стивен посмотрел на меня.
— Мы считаем, что Кевина тоже убили?
— Сам решай.
— Если не он вытер записку и положил ее в карман, это сделал за него кто-то еще. Значит, убийство.
Внезапно меня окатила предательская волна приязни, я готов был обнять мальчонку за шею и взъерошить ему волосы.
— Очко в мою пользу, — сказал я. — И что нам известно об убийце?
— Мы считаем, что это был один и тот же человек?
— Искренне надеюсь на это. Да, райончик у нас еще тот, однако два убийцы на одной улице — это уже перебор.
Начав излагать собственные соображения, Стивен куда меньше стал меня бояться. Он подался вперед, положив локти на стол, и так увлекся, что напрочь забыл об остатках бутерброда. В его глазах вспыхнул новый, жесткий огонек — такой жесткости я не ждал от милого робкого новичка.
— Ладно, тогда, если верить Куперу, это, вероятно, мужчина. Возраст, допустим, от тридцати с лишним до пятидесяти; значит, ему было от пятнадцати до тридцати, когда умерла Рози; в хорошей форме — и тогда, и сейчас. Значит, парень с мышцами.
— С Рози — да, — согласился я. — С Кевином — не обязательно. Если придумать, как заставить его наклониться над подоконником — а Кев не страдал подозрительностью, — одного легкого толчка хватило бы. Мышцы не нужны.
— Значит, если нашему мужчине было от пятнадцати до пятидесяти, когда он добрался до Рози, значит, теперь ему от тридцати с лишним до семидесяти.
— Увы. Что еще можно придумать, чтобы сузить круг поисков?
— Убийца вырос в окрестностях Фейтфул-плейс, — напомнил Стивен. — Он знает номер шестнадцатый изнутри: когда он понял, что убил Рози, то здорово офигел, но вспомнил о бетонных плитах в подвале. И, по общему мнению, с номером шестнадцатым лучше всех знакомы те, кто подростком жил на Фейтфул-плейс или по соседству. Возможно, сейчас он там больше не живет — узнать, что обнаружено тело Рози, можно было разными путями, — но когда-то жил.
Впервые за всю мою карьеру я вдруг сообразил, почему ребята из убойного так любят свою работу. Когда выходишь на охоту под прикрытием, хватаешь все, что попадается в невод; и чуть ли не самое главное умение — решить, что использовать как наживку, что швырнуть обратно в море и что шандарахнуть по башке и отнести домой. А тут все иначе. Эти ребята выслеживают гнусного хищника и сосредоточиваются на нем, как на любимой женщине. Они отлавливают во тьме нужный силуэт, а все остальное, что попадается в невод, — ненужная дрянь. Это, конечно, круто и очень лично: вот я — а вот он, где-то там, и мы ждем, когда он сделает неверный шаг. В этот вечер в убогой забегаловке я впервые ощутил эту тесную связь.
— Главный вопрос не в том, как он узнал, что нашли Рози, — сказал я. — Сам же говоришь, об этом сообщили всем, кто жил когда-то в Либертис. Главный вопрос — как он после стольких лет узнал, что Кевин для него опасен. По-моему, об этом убийце мог сказать только один человек — сам Кевин. Или они поддерживали связь, или столкнулись в эти безумные выходные, или Кевин сдуру сам попытался вычислить убийцу. Если сможешь, попробуй выяснить, кому Кевин звонил в последние сорок восемь часов — по мобильному, по домашнему, кому посылал сообщения; кто звонил и писал ему. Я ведь правильно понимаю, что детектив Кеннеди запросил все распечатки?
— Конечно, запросил, только они еще не пришли.
— Если мы узнаем, с кем Кевин разговаривал в эти выходные, мы найдем нашего парня…
Я понес чемоданчик Снайперу, а Кевин взвился и сбежал, увиделись мы с ним уже в пабе. В промежутке он мог встретиться с кем угодно.
— И вот еще, — продолжил Стивен. — По-моему, это жестокий человек. Ну, то есть понятно, склонность к насилию и все такое, но я имею в виду не только эти два случая… Велика вероятность, что на него есть протокол или по крайней мере данные.
— Интересная теория. Это почему же?
— Эти убийства отличаются друг от друга. Второе — спланированное, пусть даже всего за несколько минут, а вот первое — почти наверняка случайное.
— И что? Сейчас он старше, лучше держит себя в руках, думает наперед. В первый раз он просто ошалел.
— Ну да, но к этому я и веду: он ошалел, и это с ним осталось навсегда.
Я поднял бровь — мне-то все было понятно, но хотелось послушать его доводы. Стивен нерешительно чесал ухо, подбирая слова.
— У меня две сестры, — начал он. — Одной восемнадцать, и если ее разозлить, она орет так, что всей улице слышно. Другая — ей двадцать, — если входит в раж, швыряет в стену что попало — ручки и прочую мелочь. И так было всегда, с самого раннего детства. Если младшая швырнет что-нибудь об стену, или старшая начнет визжать, или кто-то из них нападет на человека, я удивлюсь. Люди шалеют так, как привыкли.
Я выдавил в ответ одобрительную улыбку — мальчик заслужил похвалу — и собрался спросить, как он сам шалеет, но тут меня накрыло.
…Тупой стук головы Шая о стену, распахнутый рот, обмякшее тело под папашиными руками. Крик ма: «Смотри, скотина, что ты наделал, ты его чуть не убил». Хриплый папашин голос: «Будет знать». И Купер: «Нападающий схватил ее за шею и несколько раз ударил о стену…»
Что-то в моем лице напугало Стивена; наверное, я уставился страшным взглядом.
— Что случилось? — спросил он.
— Ничего, — ответил я, набрасывая куртку.
…И уверенный голос Мэтта Дейли: «Люди не меняются…»
— Отлично работаешь, детектив. Серьезно. Свяжись со мной, как только придут телефонные распечатки.
— Ладно, свяжусь. Но вы точно…
Я достал двадцатку и протянул через стол Стивену.
— Вроде как гонорар. Дай знать, как только эксперты найдут неизвестных с отпечатками на чемоданчике или если детектив Кеннеди сообщит, когда собирается закрыть расследование. И помни, детектив: все исключительно между нами.
Я ушел.
Стивен держал в руках двадцатку и смотрел мне вслед разинув рот.
16
Следующие несколько часов я снова шагал — вдоль по Смитс-роуд, мимо поворота на Фейтфул-плейс — так, вероятно, шел Кевин, когда проводил Джеки до машины в субботу вечером. Почти всю дорогу я видел задние окна верхнего этажа номера шестнадцатого, откуда Кевин совершил свой прыжок, иногда через стену виднелись даже окна первого этажа; я миновал дом и верхний конец Фейтфул-плейс, обернулся и увидел фасад целиком. Горели уличные фонари, так что мое приближение стало заметно любому, притаившемуся внутри, зато для меня окна заливал мутный оранжевый свет — не разберешь, что происходит в доме. Если бы кто-нибудь окликнул меня, ему пришлось бы орать так, что слышала бы вся улица. Кевин пошел в номер шестнадцатый не потому, что заметил что-то блестящее, а потому, что кто-то назначил моему братишке встречу.