Страница 36 из 93
— Меня дома ждут.
Эти четверо по-прежнему переживают еженедельный кошмар: воскресный вечер с мамочкой и папочкой, ростбиф и трехцветное мороженое, прочее веселье и игры, пока у кого-нибудь не поедет крыша.
— Так опоздай, — сказал я. — Взбунтуйся наконец.
— Я обещала встретиться с Гэвом — выпьем по кружечке, а потом он пойдет к ребятам. Я с ним и так мало времени провожу, того и гляди, решит, что я хочу завести любовника. Я просто заехала проверить, как ты.
— Давай и его возьмем с собой.
— На мультики?
— Как раз его уровень.
— Заткнись, — миролюбиво сказала Джеки. — Не любишь ты Гэвина.
— Во всяком случае, не так, как ты. Впрочем, сильно сомневаюсь, что ему это нужно.
— Ты мерзавец, вот ты кто. Слушай, а с рукой у тебя что?
— Я спасал рыдающую девственницу от банды нацистов-сатанистов на мотоциклах.
— Да я серьезно. Ты не упал тогда? Ну, когда ушел. Ты был немного… ну, не в стельку, конечно, но…
Тут зазвонил мобильник — тот, которым пользуются мои мальчики и девочки под прикрытием.
— Поглядывай за Холли, — сказал я и достал телефон из кармана. Имени нет, и номер незнакомый. — Алло!
Смущенный голос Кевина произнес:
— Э… Фрэнк?
— Прости, Кев. Ты не вовремя. — Я нажал отбой и спрятал телефон.
— Это Кевин?
— Ага.
— Ты не настроен с ним беседовать?
— Да. Не настроен.
Джеки с огромным сочувствием посмотрела на меня.
— Все будет хорошо, Фрэнсис. Правда.
Я не ответил.
— Послушай, — сказала Джеки с воодушевлением, — пойдем со мной к родителям, когда отвезешь Холли. Шай протрезвеет, захочет перед тобой извиниться, а Кармела приведет детей…
— Вряд ли, — ответил я.
— Ну, Фрэнсис, почему?
— Папа-папа-папа! — Разрумянившаяся Холли, как всегда вовремя, спрыгнула с качелей и поскакала к нам, высоко поднимая колени, как лошадка. — Я просто вспомнила, и пока не забыла: можно мне белые сапожки? Такие с мехом по краю, и две молнии, и мягкие, и вот досюда!
— У тебя есть обувь. Когда я считал в прошлый раз, у тебя было три тысячи двенадцать пар туфель.
— Не-е-е, они не такие! Эти особенные.
— Посмотрим. Чем они особенные? — Если Холли хочется чего-нибудь помимо необходимого и не на крупный праздник, я заставляю ее объяснять причину; я хочу, чтобы она усвоила разницу между необходимостью, желанием и фантазиями. И очень приятно, что, несмотря на это, она обращается ко мне чаще, чем к Лив.
— У Селии Бэйли такие есть.
— И что еще за Селия? Ты с ней танцами занимаешься?
Холли посмотрела на меня как на тупого.
— Селия Бэйли. Она знаменитая.
— Рад за нее. А чем?
Взгляд стал еще безнадежнее.
— Она звезда.
— Охотно верю. Актриса?
— Нет.
— Певица?
— Нет! — Я тупел на глазах. Джеки наблюдала это разоблачение, пряча улыбку.
— Астронавт? Гимнастка? Героиня французского Сопротивления?
— Папа, перестань! Она из телика!
— Точно так же, как и астронавты, и певцы, и те, кто умеет разговаривать подмышками. А эта дама чем занимается?
Холли угрожающе подбоченилась.
— Селия Бэйли — модель, — сообщила мне Джеки, решив спасти нас двоих. — Ты ее наверняка знаешь. Блондинка, пару лет назад — спутница владельца ночных клубов, потом он ей изменил, она раздобыла его переписку с его новой пассией и продала в «Стар». Теперь она знаменитость.
— А, эта… — сказал я. Джеки оказалась права, я действительно знал ее: местная фифа, чьи главные достижения — любовная связь с упакованным выше крыши маменькиным сынком и регулярные выступления в дневных телепрограммах, где она с душещипательной искренностью и со зрачками с булавочную головку рассказывала, как победила в схватке с героином. Вот что сегодня в Ирландии выдают за суперзвезду.
— Холли, милая, это не звезда, это ломтик пустого места в платье не по размеру. Что она вообще сделала стоящего?
Дочь пожала плечами.
— Что она умеет делать хорошо?
Дочь еще раз пожала плечами — с нескрываемым раздражением.
— Тогда за каким чертом она нужна? Почему ты хочешь быть на нее хоть в чем-то похожей?
Холли обессиленно закатила глаза.
— Она красивая.
— Господи! — Это меня действительно поразило. — Да у этой девицы не осталось ничего натурального цвета — уж не говоря о размерах. Она на человека-то не похожа!
У Холли чуть дым не пошел из ушей — от бессилия и краха надежд.
— Она модель! Тетя Джеки сказала же!
— Она даже не модель. Один раз снялась в дурацкой рекламе питьевого йогурта. Это совсем другое.
— Она звезда!
— He-а, не звезда. Кэтрин Хэпберн — звезда. Брюс Спрингстин — звезда. А эта Селия — громадное ничто. Талдычила, что она звезда, вот горстка кретинов в маленьком городишке ей и поверила. Это еще не значит, что ты должна быть среди этих кретинов.
Холли покраснела, упрямо выпятила подбородок, но пока сдерживалась.
— Все равно. Я хочу белые сапожки. Можно?
Я понимал, что распаляюсь сильнее, чем требует ситуация, но на попятный не пошел.
— Нет. Если начнешь восхищаться тем, кто действительно сделал что-то значительное, то я куплю тебе что захочешь. Я вовсе не желаю тратить время и деньги, чтобы превратить тебя в клон тупоголового чучела, которое считает главным достижением продажу своих свадебных фоток гламурному журналу.
— Я тебя ненавижу! — закричала Холли. — Ты тупой и ничегошеньки не понимаешь, и я тебя ненавижу!
Она от души пнула скамейку рядом со мной и бросилась прочь, не обращая внимания на боль в ноге. Какой-то мальчишка уже занял ее качели. Холли, кипя от злости, уселась по-турецки на газон.
— Господи, Фрэнсис, — вмешалась Джеки. — Не мне учить тебя воспитывать ребенка, я ничего в этом не смыслю, но ты полегче не можешь?
— Нет, не могу. Ты что, думаешь, я ради забавы решил испортить ребенку вечер?
— Она только хотела пару сапожек. Какая разница, где она их видела? Ну да, Селия Бэйли — идиотка, спаси ее Господи, но безвредная же!
— Вот уж нет. Селия Бэйли — живое воплощение всего, что неправильно в этом мире. Она так же безобидна, как бутерброд с цианидом.
— Ох, перестань, пожалуйста. Тоже мне, проблема! Через месяц Холли забудет про эту Селию напрочь, начнет фанатеть от какой-нибудь девочковой группы…
— Все не так просто, Джеки. Я хочу, чтобы Холли понимала, что есть разница между правдой и бессмысленным дерьмовым трепом. Со всех сторон ей непрерывно твердят, что реальность на сто процентов субъективна: если действительно веришь, что ты звезда, то заслуживаешь рекордного контракта — умение петь при этом не учитывается; если веришь в оружие массового поражения, то не важно, существует ли оно на самом деле; и что слава — суть и единственный смысл всего, потому что ты не существуешь, пока на тебя не обратят внимания. Моя дочь должна понять: не все на свете определяется тем, сколько об этом говорят; или насколько ей самой хочется, чтобы это было правдой; или сколько зрителей пялятся на экран. Где-то в глубине, за всем, что принято считать реальным, должна быть какая-то настоящая чертова реальность. Видит Бог, никто другой Холли этому не научит. Этому научу ее только я. Если по ходу дела она будет дуться — так тому и быть.
— Ты прав… — Джеки неодобрительно поджала губы. — Мне лучше заткнуться?
Мы с ней умолкли. Качели освободились, Холли вскарабкалась на сиденье и старательно вертелась, закручивая цепочки в жгут.
— Шай прав в одном, — сказал я. — Страна, где восхищаются Селией Бэйли, вот-вот вылетит в трубу.
— Не буди лиха… — цыкнула на меня Джеки.
— Да я-то что? Если хочешь знать, я совсем не против краха.
— Господи, Фрэнсис!
— Джеки, я воспитываю ребенка. От одного этого у любого поджилки затрясутся. Плевать даже на то, что я воспитываю ее в мире, где ей постоянно твердят: думай только о моде, славе и целлюлите, не замечай закулисных игр и вообще — купи себе что-нибудь симпатичное… Я столбенею на каждом шагу. Пока Холли была маленькая, я еще как-то справлялся, но с каждым днем она взрослеет — и мне все страшнее. Считай меня двинутым, но иногда мне просто хочется, чтобы она воспитывалась в стране, где людям приходится думать о чем-то более насущном, чем крутые тачки и Пэрис Хилтон.