Мстительница

Дебора догадывалась, что у Симона на уме, и избегала его всеми возможными способами. Он не понравился ей уже тогда, когда Тим впервые привез его к ним в дом, и с тех пор не нравился все сильнее и сильнее. Вдобавок ко всему, она винила его в смерти брата, ведь он был его другом и находился рядом с ним… Однако она держала свои мысли при себе, предполагая, как они расстроили бы ее мать, которая все еще горько оплакивала своего единственного сына. Не поняли бы ее и младшие сестренки, для которых Симон был воплощением красоты и мужественности. Дебора не могла объяснить, почему испытывает к нему отвращение, почему считает его злым и опасным, почему вздрагивает от страха каждый раз, стоит Симону прикоснуться к ней, но при одной мысли стать его женой она трепетала от ужаса. Что-то было в нем… аура… от него исходил такой запах гнили, что она не понимала, как другие не чувствуют его.

Ее дедушка и отец были поначалу по делам в Австралии, но вскоре возвратились, и граф не мог не обратить внимания на состояние его любимой внучки, которая очень напоминала ему его жену и была такой же тихой и замкнутой, как она, предпочитавшей тень открытому солнцу. Иногда ему приходило в голову, что она не от мира сего с ее чистотой и застенчивостью, и он боялся за ее будущее. В Австралии граф Марчингтон не без задней мысли присматривался к ее молодым кузенам, однако ни один из них, по его мнению, не мог составить ее счастье. Его внучке нужен был ласковый заботливый муж, да и австралийский климат ей никак не подходил.

Обнаружив Симона Герриса в Марчингтоне, он вознегодовал, так как никогда не любил его и не доверял ему, а когда увидел, что Симон открыто преследует его внучку, то вовсе потерял покой. Когда же он попытался поговорить об этом с Деборой, она отмолчалась, ведь ей-то было известно, как ее матери дорого его присутствие в их доме. Симон словно возвращал к ней ее любимого Тима, после смерти которого она так горевала, что боялись, как бы она тоже не умерла. Но граф на этом не остановился, решив разобраться в том, что происходило в Марчингтоне.

Наблюдая за Симоном, он делал свои выводы. Подобно Деборе, он сразу невзлюбил Симона, но так как жизненного опыта у него было больше, чем у его внучки, то он сразу распознал в Симоне патологию. Граф знал… чувствовал ее. За свою долгую жизнь ему не раз приходилось встречать людей, прогнивших изнутри.

Обычно в начале августа он уезжал в Шотландию, но на сей раз остался в Марчингтоне.

Дебора обрадовалась. Несмотря на непоколебимую уверенность, что ей удастся противостоять настойчивым ухаживаниям Симона, все же она боялась его и рядом с дедушкой чувствовала себя сильнее.

А Симон начинал терять терпение. Ему очень нужна была богатая невеста, но его гордость требовала, чтобы она к тому же не унижала его своим происхождением.

Он знал, что отвратителен Деборе, и приходил от этого в ярость. Что она о себе думает? Если не считать происхождения и богатства, то в ней и нет ничего. Она даже не очень-то хороша собой, размышлял он, глядя, как она играет в крокет с сестрами.

Симон предпочитал спортивных высоких девушек с мальчишескими фигурами, то есть с плоской грудью и длинными ногами, и не пытался изменить свои вкусы, как не пытался вернуться к мужчинам-любовникам после того, как раз и навсегда порвал с ними после смерти Тима. Ему хватило ума понять, что вещи, допустимые в школе или в замкнутом сообществе Оксфорда, могут очень осложнить его дальнейшую жизнь. К тому же он осознавал необходимость женитьбы. Вот женится, тогда… Дебора раздражала его своим упрямством. Он знал, что весьма привлекателен физически… по крайней мере, банальная пухленькая Дебора ему и в подметки не годилась. Ей надлежало восхититься его вниманием и с благодарностью упасть в его объятия, а она позволяет себе кочевряжиться.

Ему остается лишь переспать с ней… если она не хочет сдаваться по доброй воле. Как-нибудь подвернется удобный случай… Симон решил, что венчание должно состояться не позднее Рождества в марчингтонский часовне, и тотчас вспомнил, как Тим хотел использовать ее… и его трагическую смерть.

Ничего, он заставил ее заплатить за причиненное ею зло… побирушку, ставшую причиной гибели его друга. Симон помнил, каково было держать ее в руках. Правда, она почти не плакала, но он чувствовал ее страх… и этот страх возбуждал его. Он наслаждался, беря ее и владея ею. Однако с Деборой так нельзя… Никакого насилия, хотя было бы неплохо проучить и ее… Еще успеется.

Дебора не походила на большинство современных девушек. Для нее доступность противозачаточных таблеток не означала сексуальную свободу, более того, она была доброй католичкой. Вновь и вновь проворачивая это в голове, Симон волновался, так как, похоже, судьба решила дать ему шанс.

Вся семья собиралась провести уик-энд у дяди Деборы, но в последнюю минуту Дебора простудилась и решено было оставить ее дома. Симон заявил, что он на уик-энд уедет домой, и Дебора вздохнула с заметным облегчением.

Уехал он за два часа до отбытия семейства, однако уехал недалеко… всего лишь, чтобы его не было видно с дороги, но чтобы сам он не мог не заметить машину Дебориных родителей.

Для полной уверенности помедлив лишний час, он вернулся в Марчингтон.

Вечер еще не наступил, но быстро темнело из-за собравшихся на небе грозовых туч, и время от времени громыхал гром. Дворецкий впустил Симона, удовлетворившись его объяснением, будто он забыл ключи.

Однако вместо своей комнаты он пошел в библиотеку и налил в два стакана любимый графом густой портвейн. В один он высыпал порошок, купленный им у собрата-студента. Это был довольно сильный наркотик, который, подавляя волю, вселял в человека ощущение необыкновенного могущества и свободы и действовал довольно быстро.

Симон, естественно, знал, где находится спальня Деборы, и без стука вошел в нее. Девушка дремала, но едва открыла глаза и заметила его, как села в постели, дрожа от ужаса.

— Я забыл ключи, — сказал он, улыбаясь, однако не сумел обмануть ее. — Смотри, я принес тебе портвейн.

Он сел на край кровати и, поставив один стакан рядом с Деборой, принялся медленно пить из другого стакана.

В доме оставались только слуги. Дебора дрожала, из-за его наглости потеряв всякую способность соображать. Ей даже в голову не приходило, что он может так поступить. Ее мутило, когда она потянулась за стаканом… Может быть, от портвейна станет лучше… Она почувствует себя лучше… У нее не было сомнений относительно того, что собирался сделать Симон… она читала это в его глазах… ей не хватит сил остановить его… Даже если она закричит, никто ее не услышит. Он неплохо рассчитал время. Ужин остался позади, и слуги смотрят телевизор в своей гостиной.

Дебора хотела было молить о пощаде, но слова застряли у нее в горле. Он не пожалеет ее… У него вообще нет к ней никаких чувств, поняла она, заглянув в его глаза и увидев в них уготованную ей судьбу. Он хочет добиться своего и ни перед чем не остановится.

Он выпил свой портвейн, а она — свой, жалея, что мало выпила… жалея, что не может выпить еще, чтобы отключиться.

— Ты ведь знаешь, что сейчас будет, правда?

Он понизил голос до шепота, от которого у нее мурашки побежали по коже. Ей показалось, что он гипнотизирует ее, и у нее закружилась голова. Симон отвернул одеяло, и она тяжело вздохнула от отвращения и ужаса.

Но и Симон, глядя на округлости ее грудей, тоже боролся с отвращением. Закрыв глаза, он стал вспоминать Тима, и внутри него вспыхнул знакомый огонь. Раздавленная его тяжелым телом, Дебора понимала, что разум и чувства больше ей не подчиняются. Удивительно, но страх куда-то испарился, а на его месте возникло туманящее голову возбуждение. Тяжело дыша, она беспокойно заерзала под ним, словно подгоняя его… Под воздействием наркотика Дебора превратилась в существо, исполненное лишь физических желаний. Ей страстно захотелось ощутить его внутри себя, и она с готовностью приняла его. Неужели этого она боялась?

Конечно же, Дебора не могла заменить Тима, но в ее руках были ключи от многого из того, что Симон хотел иметь. Прежде, чем дать ей уснуть, он воспользовался ее состоянием и проделал с ней все, что знал… уча ее сексуальному наслаждению. Его поразило, с какой готовностью эта замкнутая холодная девушка принимала свой позор и свое унижение, и он надеялся, что она ничего не забудет, когда действие наркотика закончится.