Страница 1 из 30
Два любящих сердца
Пролог
В висках ломилась боль, а перед глазами плыл мерзкий, рваный алый туман. На языке стыла горечь, и язык выплевывал ее, содрогаясь от отвращения, сгустками беспомощной, злой ругани, от которой становилось еще тошнее.
Дрянь. Мерзкая, дешевая шлюха.
Он не видел, куда бежит. Кажется, то мягкое и вскрикивающее, что он нетерпеливо отбрасывал в сторону, было людьми. Какие, к черту, люди!
За все двадцать шесть своих неполных лет он никогда еще не шел вот так по улице, среди обычных людей. Обычно ему доводилось смотреть на них из окна лимузина. Конечно, когда он до этого снисходил.
Быть может, именно поэтому — от недостатка опыта — он сейчас так неловко расталкивает этих людей локтями?
Или виной всему алый туман, застилающий его глаза?
Гадина. Лживая тварь. Шлюха.
Крепкие руки схватили его за плечи, потом еще одни, еще и еще… Многорукий Некто настойчиво пытался остановить молодого человека, но тот отчаянно сопротивлялся, сбрасывая с себя эти бесчисленные руки, стремясь вперед, только вперед. Как можно дальше от того ужаса, который навсегда впечатался в сетчатку глаз, въелся кислотой в мозг, не дает дышать, мыслить, не дает даже просто открыть глаза.
Тварь. Тварь. Дешевка…
Потом руки все-таки совладали с обезумевшим парнем — и тут обнаружилось, что принадлежат они не одному мифическому чудовищу, а двум вполне симпатичным, только очень большим парням. Тони и Питу. Его телохранителям.
Тони бережно подхватил хозяина под обмякшую, безвольную руку.
— Все нормально, босс. Все уже закончилось. Пойдемте к машине. Не надо вам сейчас на улице. Лучше домой…
И тут алый туман исчез, а на его место пришла четкая, яркая, цветная до отвращения картинка.
Рыжая грива разметалась по подушкам. Белая кожа особенно прозрачна на фоне темно-синего бархатного халата. ЕГО халата. Розовый сосок обнаженной груди. Изгиб шеи. И тонкие руки обнимают в пароксизме бешеной, похотливой страсти мужчину.
ДРУГОГО мужчину. Того, который навалился на нее сверху, мычит и страстно стонет, жадно лапая тело, которое до сего момента, как предполагал один идиот, может принадлежать только одному человеку. Тому самому идиоту.
Молодой человек с силой провел по глазам рукой. Телохранитель невольно вытянулся в струнку, когда на него абсолютно бесстрастно и спокойно уставились два ярко-синих лазера — глаза его хозяина.
— В аэропорт. Шлюху — вон. Проследи, Тони. И чтоб не смела взять с собой ни единой тряпки. Дом убрать. Запереть.
— Слушаю, босс.
— Если там будет еще… кто-то — объясни ему, что он там лишний. Слов можешь не тратить.
— Слушаю, босс.
— Пит, со мной. Сядешь за руль.
Через пару мгновений площадь опустела. Только задумчиво потирал ушибленное плечо какой-то человек, бормотавший себе под нос:
— Где-то я его видел… Такое ощущение, что на нем была корона… Хотя этого быть, разумеется, не может… Где же я его видел?..
Еще один пролог
Полгода спустя
— НЕЕЕТ!!!
— Ничего, моя дорогая, от этого никто не умирает… почти. Дышите глубже!
— Я больше не могу!
— А больше и не надо. Все у нас отлично… Сестра, быстро — реанимация, аппарат — вы знаете…
— Доктор! Что с моим ребенком?!
— А что с вашим ребенком? Все прекрасно с вашим ребенком. Просто вы немного поторопились, моя дорогая, и теперь нам потребуется немного помощи… Да, моя прелесть? Вот какие глазки у нас! Ой, как мы кричим замечательно! Моя дорогая, у вас прелестная дочь. Ее отец будет счастлив…
— У нее нет отца.
— Но, миссис…
— У НЕЕ НЕТ ОТЦА! Он отказался от нее. От нас.
— Э-э… милая, вы знаете, сейчас все ваши чувства так напряжены…
Огромные, мрачные черные глаза уставились на доктора. Он невольно поежился. Удивительное сочетание — светло-рыжие волосы, молочно-белая кожа без всяких веснушек и черные, словно сама преисподняя, глаза. Из-за них она выглядит старше своих двадцати двух…
— Доктор, я прошу вас заполнить все документы на мою девичью фамилию. Это не расстроенные нервы, не каприз и не прихоть.
— Да, разумеется, как пожелаете, я просто немного удивлен, ведь ваш муж…
— Мой муж — сволочь, негодяй и бесчестный человек. Мы ему не нужны. Ему никто не нужен.
— Вы уверены?
Горькая усмешка исказила пересохшие, искусанные губы молодой женщины.
— О да, доктор. О да…
1
Об это молчание можно было зажигать спички. Если не бояться взрыва.
Трое мужчин застыли вокруг стола в позах египетских сфинксов. На их лицах читалось тоскливое выражение ужаса и покорности — так могли бы выглядеть приговоренные к смертной казни. Правда, одеты все трое были прекрасно, выглядели в целом замечательно, на запястьях поблескивали золотые часы, одинаковые «паркеры» подрагивали в ухоженных пальцах…
Еще в комнате находилась женщина. Тоже вполне холеная, строго и дорого одетая. Ее лицо не выражало ничего. В основном потому, что пальцы женщины замерли над клавиатурой пишущей машинки — а стало быть, была эта женщина секретаршей и к смерти ее никто не приговаривал.
Кроме этих четверых в комнате находился еще один человек. Высокий, темноволосый, очень широкоплечий мужчина лет тридцати с небольшим. Одет он был в просторную светлую рубаху и потертые голубые джинсы, на ногах — кроссовки, однако, несмотря на эту кажущуюся простоту, при взгляде на него сразу становилось ясно, кто здесь главный.
Мужчина повернулся от окна, в которое он смотрел, и обвел присутствующих спокойным и холодным взглядом синих глаз. На висках темные волосы были слегка припорошены сединой.
— Если нет вопросов — вперед. Труба зовет, время не ждет и так далее. Я жду отчета через два дня.
— Но…
Вообще-то это было не совсем «но». Скорее, слабое эхо возможного отголоска потенциального «но». Оно вырвалось из губ одного из троих мужчин, невысокого, худенького, в очках. Всякий, взглянувший на этого человека, предположил бы, что перед ним адвокат — и не ошибся бы.
Мужчина у окна вздернул правую бровь.
— В чем дело, Серж? Мне казалось, я все объяснил предельно четко. К тому же это не новость.
— Да уж…
— Вот именно. Ты, если мне не изменяет память, слышишь об этом уже восемь лет.
— Да, Алессандро, но я…
— Прекрати мычать. У тебя есть возражения — возражай, только не мычи.
Серж тоскливо оглянулся на коллег, но те благоразумно отвели глаза. Кому охота общаться со смертником? Адвокат вздохнул и ринулся в пучину.
— Алессандро, я дорожу твоим доверием и твоей дружбой…
— Напрасно. Я никому не доверяю и друзей у меня нет.
— Хорошо. Тогда… я дорожу своей карьерой и своей работой.
— Как только мне надоест тебя слушать, ты лишишься и того и другого. Дальше что? Только коротко.
— Он не согласится.
— Посмотрим.
— Не на что смотреть. Он не изменит своего мнения. Его не устраивает твой образ жизни.
— Ха!
— Не «ха». В сущности, это было его единственным условием.
— Так скажи, что я изменился в лучшую сторону.
— Ты считаешь Гаэтано Спардзано идиотом?
— Нет. Сукиным сыном я его считаю. Старым сукиным сыном, торгашом и хитрецом.
Серж с шумом втянул воздух и распахнул пухлую кожаную папку, лежащую перед ним на столе. Яркие обложки глянцевых журналов пестрым ковром рассыпались по полированной поверхности.
— Алессандро. Позволь мне напомнить, что единственным условием Гаэтано Спардзано было…
— Я помню. Изменение моего образа жизни и социального поведения.