Страница 35 из 76
Самое смешное, что серу – мелкие желтоватые кристаллики, образующие налет на камнях, он действительно нашел. «М-да, – почесал затылок Семен, – все, как в школе учили. И в общем-то ее тут довольно много, хотя она, наверное, с примесями. Ценное, очень ценное сырье… Но мне-то зачем? Если только в костер подсыпать – она же горючая? Или изобрести порох… Была же у меня когда-то такая замечательная идея: найти руду, выплавить из нее металл, из металла выковать автомат Калашникова, наштамповать патронов с порохом… Помнится, от данной затеи я отказался, когда понял, что смогу сделать только дымный или черный порох, а он для автоматического оружия не годится – затвор заклинивать будет. Надо признать, что я был не прав: револьвер или наган, наверное, могут работать и на дымном порохе, только калибр надо сделать побольше. Мечты, мечты… Ладно, можно топать назад – зря столько сил потратил. Или все-таки наскрести этой дряни? Как говорит незалежная этническая родня: что Бог ни пошлет, все в торбу?»
Серы Семен все-таки наскреб – килограмма два, не меньше. Для этого, правда, ему пришлось полазить по окрестностям и слегка «раздеть» ни в чем не повинную березу ради изготовления кульков из бересты. Тащить их к лодке было неудобно, но Семен сначала терпел, прикидывая варианты использования добытого продукта, а потом, когда понял, что ничего путного не придумывается, выбрасывать их стало жалко – все-таки полдороги уже пронес!
То, к чему путешественник день за днем приближался, возникло впереди отнюдь не внезапно – горная цепь, хребет или еще что-то в этом роде. О наличии данного объекта говорила и карта, которую он когда-то рассматривал. Только то изображение, хоть и объемное, было весьма мелкомасштабным, да и внимание Семен на этом районе не акцентировал – запоминал на всяких случай все подряд. Так что простор для географических фантазий открывался широкий – на нем находилось место и для надежды, что все как-нибудь обойдется. Точнее – пройдется. Проходилось, однако, все хуже и хуже…
Дня через три после посещения серного месторождения Семен проснулся утром с чувством (или от чувства?) какого-то беспокойства. Точнее, он вроде бы ощутил некое изменение в окружающем мире – как будто он здесь не один. Такое, после долгого одиночества, с людьми иногда случается. В этот раз он ночевал в вигваме, поставленном по всем правилам, – пришлось изрядно повозиться, поскольку вечером накрапывал дождь и, по всем приметам, собирался не прекращаться, а усиливаться.
Так вот: за тонкими кожаными стенками шалаша кто-то перемещался и, кажется, издавал еле слышные звуки – явно не мышь, не лиса и не заяц, тем более что все они к его стоянке давно уже и близко не подходили. «Медведь? Или… опять саблезубы пришли?! Нет, не должны они тут водиться – в лесах для них крупной дичи явно не хватит. Ч-черт!»
Семен решил не повторять свою давнюю ошибку: этот мир, конечно, ему не враждебен – в целом, а вот в частностях… В общем, начал он с того, что тихо вылез из-под «одеяла» и, ежась от холода, стал надевать на себя сбрую – обвязку арбалетного крюка. Когда с этим было покончено, он взял арбалет и принялся натягивать тетиву в «позе лежа». Вроде бы удалось обойтись без нарушения тишины, если таковыми не считать собственное сопение и скрип лука. На сей раз дверной клапан был не зашнурован, а лишь придавлен некрупным камнем. Семен тихо отвалил его в сторону, встал на четвереньки… И подумал, что надо как-то усовершенствовать дверь вигвама, чтобы из нее можно было не выползать, а внезапно выскакивать с криком: «Стой, стрелять буду!» или просто «Хенде хох, сволочь!» А было бы оружие скорострельным, можно было бы сначала пострелять на звук. «Вот, помнится, в каком-то давнем году на Сабата-Хаяте пошли мы в маршрут… А в лагере парнишку оставили. И чтобы не страшно было, ружье ему дали с патронами. Вечером приходим: все в порядке, но патронов нет. Куда дел, спрашиваем. Расстрелял, говорит, – тут в кустах шуршал кто-то. Ах ты ур-род, а если бы это мы были?! Мораль сей басни такова: инструкции совершенно правы, категорически запрещая вести огонь по невидимой цели. А видимая – это та, которую видишь!»
Додумав эту утешительную мысль, Семен вложил в желоб болт, придвинул арбалет поближе, нащупал большим пальцем спусковой рычажок и, решительно приподняв затылком кусок кожи, выглянул наружу.
Нечто большое, двуногое, буровато-серого (или серо-бурого?) цвета метнулось в сторону от кострища и… исчезло, только тихо зашуршали прибрежные кусты.
Мощным рывком Семен выскочил (точнее – вывалился) наружу, подхватил арбалет и, прижав приклад к плечу, стал осматриваться, направляя оружие в разные стороны. Никого, конечно, он не увидел, ему быстро стало холодно и… стыдно: «Ну, прямо как герой дешевого кинобоевика, который, оказавшись в потенциально опасном пространстве, встает посередине и направляет во все стороны свой бластер или винтовку с термоядерными пулями. Глупость какая… Но что же это было?!»
Семен готов был признать увиденное продуктом собственного воображения, порождением мозга, изнуренного информационным голодом в условиях долгого одиночества. Однако осмотр места происшествия не дал возможности для такого признания: кто-то явно рылся в золе костра, переставлял посуду, а горшок, в который были сложены остатки печеной рыбы, оказался пустым, но по-прежнему был накрыт плоским камнем. Вот этот камень совершенно сбил Семена с толку, вплоть до того, что он даже начал сомневаться, клал ли в горшок рыбу. «Допустим, не клал, но зачем тогда накрыл его камнем? Я ведь его специально искал… Или я только ХОТЕЛ оставить заначку на завтра, подобрал даже камень вместо крышки, а потом задумался и все-таки съел ее? И, пребывая все в той же задумчивости, накрыл пустой горшок? М-да-а, опасные симптомчики… Но вот эту миску я совершенно точно поставил у костра, а теперь она лежит возле самой воды и к тому же дном кверху – я так посуду не оставляю!»
Поиски следов позволили обнаружить несколько вмятин на мягком грунте берега и возле кустов. Если признать их следами, то оставить их, пожалуй, мог только медведь, причем задними лапами. Для человеческих они были великоваты и почти вдвое глубже, чем те, что оставлял Семен своими мокасинами. Оставалось вспомнить пустячок: были эти вмятины вчера или появились утром? На последний вопрос уверенно ответить Семен не мог, поскольку следами накануне не поинтересовался. Пришлось в очередной раз посетовать на способ мировосприятия коренного горожанина: будь на его месте Черный Бизон или, скажем, Перо Ястреба, они бы смогли вспомнить местоположение каждого предмета, каждого следа.
Чем больше Семен думал, тем сильнее начинал во всем сомневаться. Единственное, что никак нельзя было сбросить со счетов, – это крышка. То есть накрыть горшок могла только человеческая рука. С другой стороны, съесть чужую печеную рыбу человек никак не мог даже с большой голодухи. Все, что Семен узнал о первобытном мышлении, свидетельствовало о невозможности такого деяния. И вовсе не потому, что все тут такие честные и знают, что воровать нехорошо. Просто любой продукт, прошедший какую-то кулинарную обработку, становится чем-то принципиально иным: вареная рыба – это вовсе уже и не рыба. Если данный продукт произведен тобой или твоими ближними, то он, конечно, съедобен. А вот если то же самое изготовил чужак, то употреблять это в пищу никому и в голову не придет. Вполне возможно, что традиция совместных трапез и угощения гостя происходит именно из этого предрассудка – вкушая чужую пищу, человек как бы говорит: «Я – ваш» или «Я признаю вас своими». Кстати, это распространяется не только на еду, но и на вполне несъедобные вещи: брать и пользоваться чужим орудием или украшением нельзя, поскольку оно, безусловно, несет чуждую «мистическую» нагрузку. Украденный или отнятый, скажем, нож резать не будет – в этом никто не сомневается. Когда-то, после своего «воскресения», Черный Бизон присвоил боевую палицу хьюгга. Но предварительно он выполнил магическую процедуру: уничтожил ее, превратив в просто палку и просто камень, а потом создал заново. Новая палица почти ничем не отличалась от прежней, но, по мнению Бизона, с прежней не имела ничего общего. Так что запрет «не укради», сделавший возможным возникновение частной собственности, изначально предохранял вовсе не владельца, а похитителя – что-то вроде правила техники безопасности типа «не пей, Иванушка, из копытца – козлом станешь».