Саркофаг

По коридору, освещая путь факелами, шли двое охранников, Акимыч и еще парочка работяг, тащивших большой дымящийся бак, пахнущий чем-то вкусным и сытным. По пути вся процессия останавливалась, бригадир выкрикивал чьи-то имена… что-то кидал в темноту… или, наоборот, оттуда – через решетки – протягивались руки.

– Я сбегаю возьму! – радостно оживился Арнольд.

Молодой человек расслабленно махнул рукою:

– Давай.

Спрыгнув с нар, парнишка подбежал к решетке, около которой уже толпилось с полдюжины таких же «ударников»…

– Так… третье звено! – зычно произнес бригадир. – Алибек, Растяпа, Василий… Растяпа – тебя-то как угораздило в передовики угодить? С испугу, наверное… А ты что там руки тянешь? О, кто это? Хвостик! С новым-то напарником, смотрю, и работать по-новому начал. На, на, получи на двоих…

Что-то схватив, подросток забрался на нары:

– Нате, дядя Макс, кушайте на здоровье! Приятного аппетита.

– А что это? – Молодой человек брезгливо принюхался. – Кукуруза что ли?

– Она и есть! Вкуснотища! У мм…

– Да уж, вкусно, не спорю… Однако откуда же она здесь? Ведь не растет же!

– Как же не растет? – прожевав, усмехнулся Арни. – А фирма «Лето»? Там ведь чего только не выращивали! И не все в тумане прахом пошло, нашлись… хозяева. Наши им – морковку, капусту, свеклу с картошкой, они вот – огурчики, помидорчики, кукурузу.

– Эх! – Быстро управившись с порцией, Максим покачал головой. – Хорошо, но мало. Кстати, а кто это – «наши»? Николай Николаевич что ли?

– Николай Николаевич – в том числе, – как-то уклончиво отозвался Арнольд. – Кроме него, есть и другие хозяева. Жуть!

– Жуть? – Молодой человек напрягся и понизил голос. – Это ты про тех, у кого три…

– Тсс!!! – Арни ладонью заткнул собеседнику рот, зашептал: – Про них запрещается говорить… если кто услышит, донесет…

– Поня-атно…

– И вообще в бараке болтунов не любят…

– А ну, тихо все! – словно бы в подтверждение его слов громко распорядились из коридора. – Спать! Услышу разговоры – живо всех на погрузку отправлю. И не только морковку… турнепс тоже надо грузить, и картошки – целые залежи.

Максим почему-то долго не мог уснуть, хотя, казалось, должен бы, ан нет, ворочался с боку на бок на жестких досках, думал – мысли терзали его, словно голодные вши, кои, кстати, здесь тоже имелись в достатке. Так что не спалось г-ну Тихомирову, не спалось, все думалось: а как же так получилось, что он сюда провалился? Выбрался-таки в свою эпоху. Как? Несомненно, это должно быть связано с цветиками-семицветиками на седьмом километре, и фура ведь тоже как-то пробилась. Седьмой километр или где-то рядом. Там, скорее всего, где-то в кювете и растут эти самые волшебные цветы… росли… в середине семидесятых. И, может быть, есть и сейчас – стоит внимательно поискать.

Да, поискать – легко сказать, да не просто сделать! Охрана – ее-то куда девать? К шоссе стопудово не пустит. Придется что-то придумывать… Что бы? Быть может, притвориться, будто бы живот схватило – понос, мол. Тем более тут это со многими бывает, и довольно часто. Да, так и сделать – согнуться, побежать к кустам… лучше не одному, а за кем-нибудь, чтоб охрана на двоих отвлекалась. К седьмому километру, по всем прикидкам, морковные рабы должны были придвинуться дня через три-четыре – как будут работать, сколько грядок уберут. Вот тогда и… Вдруг да найдутся цветики-семицветики?

Ну, допустим, найдутся и даже, очень вероятно, сыщутся, и что? Ну, провалится Максим опять в тот морок, в середину семидесятых годов, где ни еды, ни питья, ну, пересидит какое-то время, а дальше? Опять же – обратно? Прямо в лапы охраны… И уж на этот раз председатель с беглецом возиться точно не будет – накажет сразу же, чтоб было неповадно всем.

В общем выходило, что на волшебные цветки надеяться сейчас не стоило, ну разве что там, в прошлом, поискать их в каких-то других местах, не у поля. Не факт, что отыщутся, вовсе не факт! Да и времени там – в обрез… И потом, что так, что эдак, что в лоб, что по лбу – бежать-то все равно нужно было здесь, бежать и во всем разобраться. Попытаться отыскать самолет – ну куда-то же он делся? Вряд ли разбился – ведь приземлился уже, и Олеську отыскать, и пилота вполне возможно. Было бы, если хоть что-нибудь узнать про самолет! Местные не знали, Макс уже спрашивал и Арнольда, и Профессора – вообще ничего такого не видели. Так что же тогда получается, летательный аппарат сгинул? Ни в прошлом его нет, ни в будущем! Но ведь куда-то он попал… И вот это загадочное исчезновение, как ни горько, придется пока записать в загадки.

И еще вопрос – кокон! Мерзкий туманный колпак… докуда он вообще тянется? До Пушкина, Павловска, дальше? Уж это-то местные должны были знать.

Макс спросил про туман утром, при построении: у Арни, у Профессора, еще у кого-то. Да, докуда именно накрыл город колпак, знали многие, первые месяцы пытались пробиться – всех заворачивало сразу за Павловском… ага! Значит, не до Москвы. У столицы наверняка свой колпак. Размер питерского кокона Максим установил довольно быстро: он захватывал Лисий Нос, Парголово, Всеволожек, Колпино и Стрельну. Так что теперь дело оставалось за малым – обрести свободу, отыскать своих и попытаться во всем разобраться. Не может быть, чтобы в Петербурге да не было умных людей! Наверняка же кто-то – какие-нибудь ученые – думали, рассуждали, ставили эксперименты… Наверняка в городе существует какое-то сопротивление трехглазым и всем тем, кто с ними или за ними. Надобно этих людей найти.

Надобно как можно скорее уйти в город.

Глава 4

УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА

Но облик женщины порой неуловим —

И тот же и не тот, он словно за туманом.

Если бы в ангаре имелась доска почета, то уже через месяц после своего пленения Максим Андреевич Тихомиров непременно бы там висел. Естественно, в виде парадной фотографии – в черном пиджаке и при галстуке. И с каким-нибудь дурацким лозунгом поверху, типа «Слава великому советскому народу – строителю коммунизма» или «Россия, вперед!». Впрочем, председатель и так Макса уже не раз отмечал, в пример ставил. Будь среди морковных рабов народец более боевой, давно бы устроили новоявленному ударнику «темную», начистили бы морду, и правильно бы сделали – нечего тут выпендриваться да других подставлять. Так, верно, и было бы, но не с теми людишками, что имелись, – бывшими бомжариками и вообще людьми до крайности опустившимися. Иное дело – в бригаде плотников, но те жили своим углом, отдельно.

Сказать по правде, собирать морковку, а потом и капусту, турнепс и прочее Максиму отнюдь не было в тягость, тем более – с таким проворным напарником, как Арнольд-Хвостик. Нет, молодой человек вовсе не выделывался перед всеми (перед кем выделываться-то?!), он однозначно стремился пустить пыль в глаза начальству – тому же Акимычу и Николаю Николаевичу. Что, в общем-то, и получалось. Бригадир «трудолюбивого Макса» с напарником из числа других выделял и даже позволял некоторые вольности типа короткого отдыха где-нибудь под кустом у шоссе.

Пользуясь случаем, Максим проверил все кюветы и ближайшие к седьмому километру овраги. Увы – никакие цветики-семицветики там не произрастали. А потому молодой человек продолжал деятельно трудиться, выказывая полнейшее благорасположение начальству и охранникам, особенно тем, кто частенько заступал в ночную смену. Дядю Ваню уже так и звал – «дядя Ваня», Лешика же называл уважительно – «Алексей», ну, а Акимыча – «Акимыч», к нему все так обращались.

У напарников появилось свободное время – в ангаре они уже не засыпали сразу, валясь без задних ног от усталости, как остальные рабочие-доходяги. Сидели, разговаривали, иногда даже болтали с охраной или с тем же Акимычем, неожиданно оказавшимся большим любителем потрепать языком. Болтали про «старую» жизнь, в коей Акимыч преподавал в одном из городских ПТУ («лицеев», как сии учебные заведения себя с гордостью именовали) слесарное дело, о чем охотно рассказывал, правда, все его рассказы сводились к одной теме – про выпивку: «Сидим мы, главное дело, с Игорьком – это мастер наш, думаем, где бы выпить?», «Взяли мы как-то с Михалычем жбан, не подумали, дурьи башки, главное дело – надо было сразу два брать», «Идем мы домой бухие, я-то разведен уже был, а Игорь-то нет, так его жена…» И вот все в таком духе – Максим даже посмеивался про себя: вот они, преподаватели, а мы потом удивляемся, чего это у молодежи все «бухло» да «бухло» в башке, на телевизор да на рекламу сваливаем…