Саркофаг

– Скоро. В рамках «Зарницы» пройдут.

– А в поход когда?

– Ив поход скоро. Вот родительский день переживем, тогда…

– У

-У-У,

– Максим Андреевич, а вас наша вожатая, Ира, искала – строевую порепетировать. Говорит, вы обещали.

– Обещал – да.

– Так пойдемте, Ира на старом стадионе ждет, с отрядом.

Господи, старый стадион!

Так там же этот, художник. Шагая вместе с девчонками, Тихомиров облегченно вздохнул – а ведь чуть не забыл про парня!

Хорошо – напомнили… сами того не желая.

– А ну, построились все, пятки вместе, носки врозь. Р-равняйсь, смирно… На первый-второй рассчитайсь! Где командир?

Вышедшая из шеренги девочка отдала салют:

– Анютина Аня.

Да-а… парней, конечно, не нашлось. Ну понятно, вожатая-то девчонка. Ей, наверное, с девочками удобнее.

– Давай, Аня, командуй…

Зря Максим сомневался: голос у Ани оказался истинно командирский, зычный и громкий, аж уши закладывало, да и ребята слушались ее беспрекословно.

– Отряа-а-ад… Нале… ву!!! Шаго-ом… марш! Песню запе… вай!

Прошагав по старым колдобинам четыре круга, пионеры утомились, и вожатая поспешно махнула им рукой – отдыхайте.

– Отряа-ад… Стой! Раз-два… Вольно! Разойдись!

Тихомиров уважительно покачал головой:

– Здорово у тебя, Аня, получается.

– У меня папа – полковник, Максим Андреевич.

– А… ну, если полковник, тогда понятно…

И снова Максим едва не забыл про художника, вспомнил, когда пионеры, услышав позывные на ужин, гурьбой рванули в столовую. Уже полпути прошел вместе с вожатой их, Ирой, – тише воды ниже травы девчонкой-чертежницей, выглядевшей ничуть не старше своих нынешних подопечных-акселератов. Было очень похоже, что в лагере этой несколько заторможенной с виду девушке не очень-то нравилось, она просто несла свой крест: в комитете комсомола сказали – никуда не денешься.

– Обычно я летом подрабатываю…

Нет, все же Тихомирову и эту тихушницу удалось вызвать на разговор.

– Подрабатываете?

– Ватман домой беру, чертежи…

Ватман…

Черт! А художник-то?

– Вы, Ира, идите, а я догоню…

Слава богу, парнишка оказался на месте – там же, где и был, у поваленного забора. Стоял себе перед мольбертом, увлеченно рисуя… даже не заметил, как Максим подошел…

– Эй, Пикассо! Давай сворачивайся и на ужин… Ого! Здорово у тебя деревья получились! И вот – сарайчики…

– Это, Максим Андреевич, не сарайчики – это машины.

– Вижу, что машины… Ого!

Тихомиров замолк, увидев на одном из разложенных для просушки листов (мальчишка рисовал акварелью) фургон с рекламой фруктовых соков. Тот самый фургон, из будущего.

Мало того!

Максим ведь, любопытствуя, заглянул художнику через плечо:

– А это что у тебя?

– Да машина иностранная проехала, я таких и не видел… – чуть смущенно улыбнулся Антон. – Даже марку не определю. Вы ведь меня просили, если вдруг «москвич», там, увижу, «волгу»… вот я на дорогу и поглядывал, даже до нее дошел – рисовал все подряд машины. А вот ту, иностранную, ну никак не ухватить – слишком уж быстро проехала… Вот, что-то попытался изобразить. Не очень, наверное, похоже…

Очень! Очень похоже!

Тихомиров едва сдержал удивленный вскрик – на прикрепленном к мольберту юного художника листке явно угадывалась белая морда «газели»!

– Слышь, Антон… А куда эта машина проехала?

– Да не знаю… Но не к городу – точно.

– А давно?

– Час-два назад.

Глава 19

ЗЛОЕ ОЗЕРО

Ах, озеро, взгляни: один лишь год печали

Промчался…

Озеро

На следующий день Тихомиров снова отправился на прогулку к топким берегам озера, прозванного местными жителями Злым, и снова безрезультатно, словно кто-то специально посмеивался над всеми его поисками. Молодой человек никак не мог отделаться от ощущения, что за ним сейчас кто-то подсматривает, комментируя каждый шаг со злобной и циничной усмешкой, а он, Макс, перед этим «кем-то» – беззащитный и голый.

Тихомиров вернулся к обеду – нужно было еще успеть провести общелагерный кросс, обязанностей физрука с него никто не снимал. Антон-художник устроился с мольбертом все там же, за старым стадионом, рисовал лес…

– Что, понравилось место? – Максим тормознул рядом, прислонил к березе велосипед.

– Очень! – обернулся мальчишка. – Тут лес такой… луга… Максим Андреевич, а на озеро с вами можно? Ну, вы ведь оттуда приехали?

– Оттуда, оттуда, – сквозь зубы отозвался физрук. – Там, знаешь ли, болото, мон шер. Не вздумай один соваться!

– Да я и не думаю. Просто с вами прошусь.

Пришлось пообещать взять… Не сейчас, дня через три… шесть… десять.

До обеда Максим прошелся по всем отрядам, дал ценные указания насчет кросса – куда бежать, куда не бежать, что делать, а что не делать, ну и все в таком духе. Затем, пообедав у себя в комнате (ушло полбанки свиной тушенки и пачка галет), потрепался с Женькой, зашел и в столовую, где, улучив момент, взял чью-то неполную тарелку, поставил на поднос, принес за свободный стол… типа обедал.

Нет, не удалось в одиночестве – девчонки-вожатые налетели да разные там кружководы-библиотекари.

Ах, Максим Андреевич, вы что-то совсем плохо едите. И в столовую как-то редко ходите, что, не нравится, как местные повара готовят? Нравится? А чего ж тогда… Что-что вы говорите? К кроссу наши готовы! И к смотру строя и песни – тоже. Ну, вы ж лично смотрели, Максим Андреевич! Максим Андреевич, а когда чемпионат лагеря по футболу будет? А то мальчишки спрашивают… А, скоро, значит. А в поход вы им когда обещали? По отрядам… А что, общелагерного не будет что ли? А конкурс спортивных стенгазет? Как это, не к вам вопрос, коли они спортивные? Ирочке, вон, хорошо, у нее в отряде парнишка есть, художник, Антон Горелов, он все время с красками за старым стадионом крутится, верно, Ирочка?

– Ой!!! – Вожатая вдруг уронила ложку. – Антон! Я ж на обед его забыла позвать. Ой, побегу… он, поди, там, за стадионом.

– Да не волнуйтесь вы так, кушайте спокойно. – Воспользовавшись ситуацией, Тихомиров тотчас же выбрался из-за стола, опасаясь, как бы его не начали вдруг кормить насильно. – Мне как раз туда надо… Позову.

Уж сделайте милость, Максим Андреевич!

– Ой, девчонки, девчонки… Говорил же – просто Максим!

За старым стадионом юного Пикассо не оказалось! Не было его и на лугу, и у речки… неужели все-таки пошел к Злому озеру? Вообще-то не должен бы…

Положив велосипед на траву, Максим подошел к загоравшим на песке подросткам, не лагерным, местным.

– Художник? – те ничуть не удивились вопросу. – Да, видали, приходил такой, рисовал. В рубашке клетчатой, в кедах… Да-да, светленький. Хорошо рисует, кстати… Куда ушел? Хм, да мы и не обратили внимания…

– Он на дорогу пошел, – вспомнил один из подростков, длинноволосый и тощий, впрочем, они все тут были длинноволосые, да и толстяков средь этой молодежи не наблюдалось. – Да, на дорогу. Сказал, бурелом нарисует и это… голубую даль.

– Сиреневую даль, Тима, а не голубую!

– Ну сиреневую. Какая разница-то?

– Так, значит, к дороге пошел?

– Да-да, к дороге. Дяденька, а у вас случайно двух копеек не будет?

– На «Агдам» собираете?

– Что вы! Просто очень позвонить нужно.

– Ага, а автомат в лесу, на осине.

Тихомиров язвительно ухмыльнулся, однако двушку все-таки дал, не пожадничал:

– Звоните!