Страница 40 из 45
Она прижалась головой к моей груди.
— Иешуа, из Назарета пришло столько писем. Есть даже весть из Иерусалима. За тобой все следят с ожиданием, и не без причины.
— Выслушай меня, — сказал я.
Мне не хотелось ее отпускать.
— Пойди сейчас же и спроси своего свекра, нельзя ли вам отправиться с нами вместе в Назарет, чтобы отпраздновать бракосочетание Рувима и Авигеи. Тебе и малышу Тобиаху, который еще ни разу не видел дом своего деда, наш дом. Говорю тебе, твой свекор ответит согласием. Уложи свои наряды для свадьбы, и мы зайдем за вами обоими на рассвете.
Она стала возражать, произносить неизбежные слова о том, что ее свекор нуждается в помощи, что он никогда не позволит, но слова застыли у нее на губах. Она была охвачена волнением, поцеловала меня еще раз на прощание, подхватила Маленького Тобиаха и поспешно вышла из дома.
Остальные последовали за мной.
Как только я вышел за дверь, на меня в тревоге воззрился какой-то молодой человек. В нем чувствовалась сила, он был весь в пыли после работы, но с чернильными пятнами на пальцах.
— Все говорят о тебе, — сказал он, — по всему берегу. Говорят, Иоанн Креститель указал на тебя.
— У тебя греческое имя, Филипп, — сказал я. — Мне нравится твое имя. Мне нравится все, что я вижу в тебе. Идем со мной.
Он вздрогнул. Потянулся к моей руке, но дождался позволения, чтобы коснуться ее.
— Позволь мне взять и моего друга, который здесь, в городе, вместе со мной.
Я на миг остановился. Мысленным взором увидел его друга. Я знал, что это Нафанаил из Каны, ученик Хананеля, которого я встретил в его доме, когда приходил поговорить с ним. В соседнем дворе, за побеленной стеной, этот молодой человек собирал свои пергаменты, свитки и одежду, собираясь отправиться домой в Кану. Он все это время работал у моря и то и дело посматривал на Крестителя издалека. Его разум отягощали тревоги, его раздражало грядущее путешествие, однако он не мог пропустить свадьбу. Он никак не ожидал, что Филипп прибежит к нему, пока он старался преодолеть беспокойство и прогнать тревогу.
Я вышел на дорогу, удивляясь, сколько народу следует за нами. Дети прибегали, чтобы посмотреть на нас, взрослые шикали на них, хотя те всего лишь перешептывались и показывали пальцем. Я услышал свое имя. Снова и снова они повторяли его.
Нафанаил из Каны поравнялся с нами как раз тогда, когда мы собирались выйти на торную дорогу напротив таможенного поста, где суетливые путники замедляли шаг и сбивались в кучу.
Теперь нас окружала толпа зевак. Люди проталкивались, чтобы посмотреть на меня и сказать: да, это тот самый человек, которого они видели на реке, или: да, этот тот самый человек, который изгнал бесов из Марии из Магдалы. Другие возражали им: нет, это не он. Некоторые сообщали, что Крестителя вот-вот арестуют за то, что он собирает толпу, а другие возражали: нет, за то, что он разгневал царя.
Я остановился и склонил голову. Я слышал каждое произнесенное слово, я слышал все произнесенные слова, я слышал слова, только готовые сорваться с разомкнутых губ. Я позволил всем им умолкнуть, превратившись в сладостный ветер, который поднимался на далеком искрящемся море.
Вернулись только самые близкие звуки: Симон Петр рассказывал, что я исцелил его тещу одним только прикосновением руки.
Я повернул лицо к насыщенному влагой ветру. Он был приятный, легкий, напоенный тонкими ароматами воды. Мое обожженное тело впитывало воду даже из воздуха. Я был так голоден.
Далеко позади нас, как я знал, Филипп с Нафанаилом вступили в спор, и я снова позволил себе слышать то, чего не слышали остальные вокруг меня. Нафанаил не желал и отказывался идти дальше против своей воли.
— Из Назарета? — переспросил он. — Мессия! Ты хочешь, чтобы я в это поверил? Филипп, я жил на расстоянии броска камня от Назарета. И ты говоришь мне, что Мессия из Назарета? Что доброго может быть из Назарета? Нет, ты говоришь невозможные вещи.
Мой брат Иоанн развернулся и подошел к ним.
— Не может быть, но так и есть, — объявил он.
Мой юный брат был так порывист, так преисполнен благоговения, будто до сих пор стоял, омываемый водами чудесной реки, упиваясь Духом, посетившим воды в то мгновение, когда разверзлись Небеса.
— Он и есть тот самый, верно говорю тебе. Я видел это, когда он крестился. И Креститель сказал, сам Креститель произнес эти слова…
Я перестал слушать. Я позволил ветру унести их спор. Я поглядел на далекий сияющий горизонт, где бледные холмы сливались с синевой небес, и на облака над ними, похожие на паруса кораблей.
Нафанаил подошел, глядя на меня пристально, с подозрением. Я кивнул ему, и мы пошли рядом.
— Так значит, ничего доброго не может быть из Назарета? — спросил я Нафанаила.
Он залился румянцем.
Я засмеялся.
— Вот он, подлинный израильтянин, в котором нет Иакова, — сказал я.
Я хотел сказать этими словами, что в нем нет лукавства. Он без утайки говорил вслух то, что было у него на уме. Он говорил от души. Я снова радостно засмеялся.
Мы двигались по дороге в лениво ползущей толпе.
— Откуда ты знаешь меня? — спросил Нафанаил.
— Что ж, я мог бы ответить, что встречал тебя в доме Хананеля, где ты видел меня плотником.
Это его поразило. Он не мог поверить, что я тот самый человек. Он с трудом припоминал его, и то лишь потому, что, когда тот пришел, Нафанаил успел написать для Хананеля целую гору писем. Все медленно сходилось в его голове: заурядный, болезненного вида плотник тогда — и теперь, когда он смотрит на меня, в мои глаза, особенно в мои глаза.
— Но позволь мне сказать точнее, откуда я знаю тебя, — сказал я. — Я только что видел тебя под смоковницей, одного, ты сердился, бормотал себе под нос, увязывая книги и узлы для завтрашнего путешествия, сильно раздраженный тем, что тебе придется возвращаться домой на бракосочетание Рувима и Авигеи. И вдруг ты явственно ощутил, что нечто большее, нечто гораздо более важное, кажется, вот-вот произойдет с тобой здесь, у моря.
Он был потрясен. Он испугался. Иоанн, Андрей, Иаков и Филипп образовали вокруг него кольцо. Петр стоял в стороне. Все они с тревогой наблюдали за ним. Только я снова рассмеялся про себя.
— Разве я не знаю тебя? — спросил я.
— Рабби, ты — Сын Божий, — прошептал Нафанаил. — Ты — Царь Израилев.
— Потому что я видел тебя мысленно, под смоковницею, ворчащим, что столько узлов надо тащить с собой на свадьбу?
Я задумался на мгновение.
— Аминь, аминь, — сказал я и добавил, веря в то, что говорю: — Ты тоже будешь видеть небо отверстым, каким видел его Иоанн. Только ты не увидишь голубя, когда увидишь небо отверстым. Ты будешь видеть ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.
Я коснулся рукой груди.
Он был охвачен благоговением. Как и остальные, только они были охвачены всеобщим очарованием, все нарастающим ощущением чуда.
Мы подошли к таможенному посту.
Там сидел богатый сборщик мыта, [7]я видел его на реке, тот самый, которого так подробно описали мне как человека, что поддерживал на берегу Иосифа, тот самый, что привез его тело домой, в Назарет, для погребения.
Я подошел к нему. Те, кто ждал своей очереди платить пошлину, отступили. Скоро толпа стала слишком большой и слишком настойчивой. Погонщики лошадей, ослы, груженные товаром, телеги, уставленные корзинами, и корзины с рыбой — все это дожидалось отправки, и люди выражали свое недовольство тем, что приходится ждать.
Мои ученики придвинулись ко мне.
Мытарь что-то писал в своей книге, стиснув зубы, губы его были напряженно сжаты, когда он водил пером. Наконец, с большой неохотой оторвавшись от подсчетов из-за тени у своего локтя, которая не двигалась с места, он поднял голову и увидел меня.
— Матфей, — сказал я и улыбнулся. — Записал ли ты своим красивым почерком те слова, что сказал тебе мой отец, Иосиф?
— Учитель! — прошептал он.
7
Мыт — налог, пошлина за провоз товаров, прогон скота через внутренние посты.