Страница 9 из 11
– Не бойся, станете жить спокойно на месте, будет Гюрги ночевать у тебя в ложнице, пойдут у вас детки. Он добрый, хотя и строптивый.
Елена смотрела, широко раскрыв глаза и боясь спросить, что такое «строптивый». Надо запомнить, чтобы спросить у Жданки. Мономах догадался сам:
– Гюрги не терпит, когда не по его делают.
Это Елена уже понимала, закивала головой:
– Я делаю, делаю… по его…
– Ну и ладно, ну и молодец.
Это для Ростова просто свадебный пир, это для Мономаха женитьба еще одного сына, коих много, это для Руси брак одного из многих и многих князей, а для самих Гюрги и тем более Елены – самое важное в жизни. Вернее, оно еще не стало самым важным и теперь предстояло понять, станет ли… Князь Владимир понимал, каково это – жить с нелюбой или нелюбым. Так хотелось, чтобы сложилось у сына, ведь сноха и собой хороша, и неглупа, и нрав имеет добрый, просто Гюрги еще рано жениться.
Но Мономах ждать не мог, он задумал большое дело – собрать всех князей на половцев и прекрасно понимал, что если это удастся, то он сам может из похода и не вернуться. Как тогда жить младшим сыновьям? Андрей еще слишком мал, чтобы для него что-то делать, а вот Гюрги уже почти взрослый.
В очередной раз задумавшись над этим, Мономах вздохнул, ничего, перемелется, мука будет. Может, и лучше, что не тронуто сердце сына любовной маетой, полюбит сразу свою женку. Так-то лучше, чем тянуться душой к одной, а жениться на другой. Только бы в Суздале все сложилось…
Елена за время пути замучилась. Как ни хорош санный путь, а все равно тряско и беспокойно. Спать надоело, возок крытый, чтоб не обдувало студеным ветром, потому ничего не видно, когда вставали на ночлег, едва распрямляла ноги и затекшую от сидения спину. Вокруг стеной стоял темный лес, лежали огромные сугробы и казалось, никогда не придет весна, снег никогда не растает. От этого на душе у юной княгини становилось совсем тоскливо. Она слышала рассказы, что есть земли, где снег лежит всегда, так не хотелось думать, что ее везут именно туда. А как же травы, рыба в воде подо льдом, что едят звери, птицы?
Жданка успокаивала:
– Нет, и снег растает, и ручьи побегут, и трава зазеленеет, дай срок. И летом жарко будет. Просто сейчас зима.
Жданка очень старалась, чтобы ее хозяйке было удобно и та ни в чем не нуждалась. На остановках требовала, чтобы их устроили получше, нажимая на то, что княгиня молода, к долгой езде и холодам не привыкла, запросто может занедужить.
Это понимали все, этого боялись, потому лучшее место всегда доставалось не князьям, а княгине с ее служанками. Но Елена не была требовательна, она стойко сносила все тяготы долгой дороги, ни на что не жалуясь, даже тогда, когда князь Владимир нарочно приходил к снохе с вопросами. Один вопрос был у Елены: почему ей тоже нельзя в седле. Мономах смущался, как сказать, что это не принято на Руси, к тому же молодая еще, может себе что повредить женское, как бы потом не жалеть.
Однажды все же сказал, Елена изумленно приподняла красивую черную бровь:
– Но у нас и девушки, и женщины верхом ездят, и ничего…
– Холодно, – чуть смутился Мономах. – Даже мы часто в сани садимся, чтобы не обморозиться.
Разговаривать со снохой было трудно, приходилось звать Жданку, да и о чем говорить? Но Мономах все равно старался, прекрасно понимая, что Гюрги сейчас совсем не до жены, со своими делами бы разобраться.
Суздаль встретил своего князя порошей, сметающей снег с верхушек сугробов, звоном колокола на звоннице единственной оставшейся целой церкви и лаем немногих собак. Приезд стольких гостей, да еще и князя, конечно, был для Суздаля событием из ряда вон выходящим, все население городка высыпало на улицы в праздничном облачении, мужики кланялись, срывая шапки с голов, но тут же выпрямлялись, с любопытством разглядывая санный поезд и самого Мономаха. Им бы на Гюрги прежде всего смотреть, но пока никто не знал, что именно этот рослый и еще нескладный отрок и есть их новый князь, потому разглядывали, оценивая, Владимира Всеволодовича.
Гюрги поразило количество большущих сугробов, словно бы на их месте когда-то были дворы и дома. Отец кивнул:
– Так и есть, не все успели новые хоромы поставить, большинство суздальцев в землянках зимует.
Вот успокоил, так успокоил! В Ростове бояре ворчат, точно псы на чужака, здесь народ в землянках. Нечего сказать, хорошо княжество…
Суздаль был маленьким, совсем маленьким, еще не отстроившимся после разорения сначала князем Олегом Святославичем, а потом вот булгарами. Но об этом Гюрги думал, только пока подъезжали, а немного погодя забыл и о размерах города, и о том, что тот за непроходимыми лесами. Все заслонил собой боярин Георгий Шимонович. С первого взгляда молодой князь понял, что перед ним настоящий наставник, у которого все в порядке, на все есть ответ, и что и как делать, он знает.
И сам тысяцкий тоже понял, что это его подопечный, хотя разговора с князем Владимиром пока не было. Но вот посмотрел Шимонович на Гюрги и нутром почуял, что с этим долговязым отроком, только что ставшим взрослым (скорее по названию, чем по сути), ему придется возиться, наставлять, ругать, воспитывать.
Георгия Шимоновича уже предупредили, что князь сыновей везет, все приготовил к встрече, были и столы богатые накрыты, и банька вовремя истоплена, и для ночлега приготовлено.
Навстречу дорогим гостям спустился с крыльца не только Георгий Шимонович, но и его наложница-половчанка, крещенная Марьей. Поклонилась, как полагается, поднесла чарку на блюде, облобызалась с Мономахом. Князь с усмешкой глянул на боярина: ишь какова! Тот также взглядом ответил, мол, вот так-то!
А красавица, скользнув темными глазами по молодому князю, но успев оценить его пока нескладную юношескую фигуру, обещавшую стать весьма крепкой, направилась к повозке, в которой ехала Елена. Княгиня, услышав родную речь, рот раскрыла от изумления. Вот радость-то! Обнаружить в далекой заснеженной, укрытой от людских глаз непроходимыми лесами земле половчанку, да еще и при боярине! Елена почувствовала, как камень свалился с души, взрослая, опытная женщина, да еще и почти своего рода, могла стать прекрасной наставницей. Так и получилось, Шимонович наставлял Гюрги, а его наложница-половчанка – молодую княгиню.
– Как ты тут? – Мономах обвел взглядом окрест терема, хотя было понятно, что имел в виду всю землю.
– Понемногу, – развел руками Шимонович, и Юрий ему не поверил. Понемногу здесь не было, двор вычищен, везде порядок, даже на подъезде чувствовалось, что живет хозяин. И приткнуться к такому как-то надежно и спокойно. На душе заметно полегчало…
Зато немного кольнуло ревностью у самого князя Владимира, уж слишком явно сын спешил под опеку боярина. Но разумный Мономах себя переборол, сам же решил этого сына сюда привезти, чего ж теперь к кому-то ревновать.
– Георгий Шимонович, поговорить хочу с тобой о князе молодом.
Боярин чуть усмехнулся в усы:
– Спешен тот разговор? Чаю, не ноне ехать дальше собрался или в Киев возвращаться, князь Владимир Всеволодович? Может, банька сначала да за стол, а там и беседа легче пойдет?
Конечно, так и сделали. Но прежде убедились, что пристроена юная княгиня. Это оказалось легче, чем думали, ею с удовольствием занялась наложница боярина. Узнав о такой удаче, Мономах даже порадовался:
– Вот и славно, так хорошо получается. А то Гюрги по-половецки ни слова, а женка его по-русски – лишь чуть.
Шимонович улыбнулся:
– Да нужны ли слова мужу с женой? Ничего, привыкнет и говорить научится.
Глядя, как о чем-то разговаривают два сына, оглядывая двор и терем, Мономах чуть вздохнул:
– Не рано ли женил да в князья определил? Вот о том и хотел речь вести, Георгий Шимонович.
Тот снова усмехнулся:
– Догадываюсь. Не бойся, князь, не обидим твоего сына, в обиду ростовским боярам не дадим, и что сам знаю и разумею, всему научу.