Страница 2 из 10
– Слушай, а на каком языке они пишут? Может, ему чего приписать гадкое?
– На уйгурском, вернее, пишут-то на монгольском, а буквы уйгурские.
– Жаль…
– Думаю, у Батыя найдутся знающие русский язык…
На холме догорал огромный погребальный костер на месте города, упоминать даже имя которого запрещено. Чтобы остальные царевичи не видели позора кешиктенов, Батый приказал им двигаться на юг в степи отдельными рукавами, не останавливаясь нигде. Мало ли какой еще «Злой город» попадется по пути…
А вот что делать самому – не знал. Преследовать ушедшую от «Злого города» дружину или плюнуть на нее и тоже уйти в степь на свежую траву?
Хан смотрел на развалины «Злого города» и размышлял. Он вынужден был признать, что задумавший эту каверзу урус достоин уважения. Вообще, все, что делалось этим эмиром в голубом плаще, Бату-хан готов признать выдающимся, ведь урусы выманили тумены Субедея и самого Бату к проклятому городу очень вовремя – точно под разлив рек, а потом так ловко разыграли окончание осады. Этого хитрого и умелого уруса хан даже готов поставить вместо Субедея! Если бы тот согласился…
Джихангиру принесли странную стрелу, на нее был насажен клочок ярко-голубой ткани с какими-то знаками.
Батый смотрел на стрелу и понимал, что просто боится взять ее в руки. Сделал знак своему нукеру, тот взял, поднес ближе. Нет, ничего не случилось, значит, не отравлена.
– Откуда она?
– Урус подобрался близко, выстрелил в сторону ставки. Странная стрела, как послание. Мы поспешили принести.
– Где сам урус?
– Убит. Он стрелял в сторону ставки… – Кебтеул словно просил прощения, хотя воины сделали то, что должны сделать, – любой, поднявший оружие в сторону джихангира, должен быть немедленно убит, кто бы он ни был!
Батый потянулся за стрелой. Да, конечно, это послание. На изнанке ярко-голубого клочка ткани (мгновенно всплыл в памяти именно такой плащ их эмира Урмана, стало не по себе) какие-то урусутские буквы. По знаку джихангира кебтеул метнулся за советником, знавшим язык и письмо урусов.
Батый пригляделся к наконечнику стрелы, на нем выцарапаны две буквы с одной стороны и две с другой.
Советник появился почти мгновенно, никто не мог заставлять ждать джихангира.
– Что здесь написано?
Подслеповато щуря глаза, старик прочитал:
– Привет от Евпатия Коловрата и князя Романа.
Зубы Батыя заскрипели. Эти урусы просто издевались над ним!
– А на наконечнике что за буквы?
– К. Р. Е. К. Это первые буквы имен – князь Роман и Евпатий Коловрат.
– Иди…
Джихангир сидел, задумавшись и стиснув зубы от злости. Итак, это вызов, вызов ему после гибели стольких воинов в проклятом городе, после стольких безуспешных попыток убить проклятых Урмана и Евпата! Неужели они действительно бессмертны?
– Позвать шаманку!
Старуха приползла, страшно кряхтя. Она плохо перенесла зиму, хотя все время была в тепле и сытно накормлена. Сказывались и старость, и то, что вокруг чужая земля. Воевать с чужими богами очень тяжело, шаманка сумела оградить джихангира от ночных кошмаров, и на том спасибо. Двое других ее помощников погибли еще зимой, на одного напала рысь, когда отлучился в кусты по надобности, а другой увяз в болоте, вытащить не смогли.
– Где урусутский багатур Еупат и эмир Урман? Они могли воскреснуть?!
Шаманка усмехнулась:
– Я говорила Субедею, но он не послушал. Еупат погиб, когда вы побили их из камнеметов. Он не воскресал. Эмира Урмана под Коломной не убили, это не его голову принесли тебе на копье. Зато именно он убил хана Кюлькана.
Батый даже застонал…
– Но эмира Урмана ты можешь не бояться, он погиб у Козелле-секе.
– А это?
Старуха взяла в руки стрелу, понюхала кусочек ткани на ней, посмотрела наконечник и усмехнулась:
– Это женщина. Но она воин, и она бросила тебе вызов. Этой женщины ты должен опасаться, она хочет убить тебя. – Шаманка вскинула маленькие подслеповатые глазки: – Это женщина из твоего сна, теперь она пришла наяву.
– Что?! – Хан даже вскочил. При одном упоминании о страшной колдунье-урусутке, расцарапавшей ему во сне лицо, становилось не по себе. – Ты можешь погубить ее?
– Нет, ее защищают духи этой земли. Одной против всех не справиться. Она не из этого мира, но она смертна, и ты должен победить ее, иначе…
– Что иначе?
– Если ты победишь, то у твоих ног будет весь мир.
– А если нет?
Шаманка чуть заметно усмехнулась:
– Тогда ты будешь у ее ног.
Батый сел, снова задумался. Гоняться за урусуткой сейчас просто невозможно, кони истощены, люди измучены. Зима была слишком тяжелой. Как ему сейчас был нужен совет Субедея, но…
Шаманка, видно, поняла его раздумья, снова усмехнулась:
– Уходи в степь, воинам и лошадям нужно отдохнуть. Она никуда не денется, если ты не станешь гоняться за ней, эта женщина придет сама. Плащ эмира Урмана у нее. Уйди из урусутских земель, и она оставит тебя в покое хотя бы на время. Наберись новых сил, тогда убьешь ее и двинешься дальше к последнему морю.
– Ты говорила об этом Субедею?
– Не все, но многое. Он не послушал.
– Ты знаешь, где она?
– Не очень далеко, но тебе пока не стоит за ней гоняться, – повторила старуха. – Не позволяй сейчас ей увлечь тебя за собой. Копи силы. Все чуть позже. Она смертна. Все они смертны.
– Иди…
На следующий день войско снялось с места и, оставив позади развалины «Злого города», ушло в степь, обходя стороной остальные города по пути.
Эта торопливость спасла Кром, Домагощ, Мценск, Дедославль, Курск, а главное, спасла Брянское княжество и на некоторое время остальные Черниговские и Киевские земли. Там явно расслабились, чисто по-русски решив: пронесло! Вместо того чтобы крепить свою оборону, вооружаться и собирать новые и новые дружины и ополчение, на оставшихся пока нетронутыми русских землях порадовались и… продолжали почти беспечно жить.
Русского человека не переделать, гром не гремел, потому и креститься никто не собирался. Бардак продолжался. Никто не собирался извлекать никаких уроков из трагедии зимы 1237–1238 годов. Князь Ярослав Всеволодович, узнав, что Владимир Суздальский стоит бесхозным, шустренько метнулся туда и стал великим князем, по закону, конечно, но как-то… Галицкий князь Даниил Романович взял власть в бесхозном Киеве, но особо крепить его не стал, покрутился, оставил город на своего воеводу Димитра и отбыл восвояси, понятно, свой Холм ближе к телу…
Князья делили Русь, оставшийся в живых народ выбирался из лесов, хоронил убитых, восстанавливал деревни и привычно клял степняков, забыв о том, что для начала – не мешало бы своих собственных князей. Те, кого страшный вал не коснулся, даже радовались, ведь ничто не радует так, как неприятность соседа.
И не было против монгольского вала никакого спасения. Оставалось одно – просто убить Батыя в надежде, что с его гибелью все сойдет на нет само по себе. А для начала выманить его обратно в степи.
В первый вечер Вятич сделал странную вещь, он подхватил кусок снятой с зайца шкурки и бросил его в огонь. По всей округе разнесся противный запах паленой шерсти. Даже лошади, и те прянули ушами, уж очень воняло.
– Зачем? – Я поморщилась. – Вонять же до утра будет.
Сотник кивнул:
– Это и нужно. Не сидеть же, ожидая появления волков? А так они запах паленой шкуры издали учуют и не подойдут.
– А почему мы этого у Евпатия не делали?
– Потому что к утру и мы с тобой будем пахнуть, а татары не дураки, эту вонь, как волки, услышали бы и нас обнаружили. Мы даже в костры что рубили? То, что горит без дыма.
– А-а…
– Учись, студент.
Поинтересоваться, откуда он знает такие слова, Вятич снова не дал, начал разговор о чем-то другом, отвлекая.
Началась наша походная жизнь. В следующие месяцы мы почти все время провели в лесу, просто большинство деревень, мимо которых мы позже проходили, были либо разорены, либо едва влачили существование, потому рассчитывать приходилось на самих себя. Но мне не привыкать, если уж выжила зимой у Евпатия Коловрата и потом с Романом, мотаясь по татарским тылам, то летом и вовсе не трудно…