Царь Грозный

– Мой сын по праву великий князь! И все вы недостойны его видеть, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду своей матери!

Знал грех за собой великий князь Василий Иванович, хорошо знал! Мог бы с пристрастием расспросить Шигону, отчего такая спешка с разводом, почему княгиня не желает принимать постриг? Да и сам мог бы ее об этом спросить! Ему-то Соломония сказала бы о будущем ребенке. А если бы сказала, неужто бросил задумку о новой жене? Василий старался гнать от себя такую мысль, хорошо понимая, что не бросил. Судьба бедной Соломонии была решена задолго до того, как она почувствовала, что тяжела. Зря княгиня молила Господа ниспослать ей сына, не нужен он был своему отцу!

Прошел год, новая княгиня Елена завела на княжеском дворе свои порядки, многие принялись скоблить подбородки, подводить брови, разряжаться в пух и прах. А Василию становилось скучно с молодой женой. Глинская умна, но хитрым умом, не способным никого и ничего понять, кроме своей выгоды. С первых дней принялась просить, чтобы выпустил из узилища ее дядю Михаила Глинского, матушку свою Анну Глинскую и братьев в Москве с выгодой пристроила, земель им много отдали взамен тех, что в Литовском княжестве потеряны были.

А еще Телепнева все норовит одарить и приласкать. Иван Телепнев, слов нет, воевода не из последних, но вот уже за спиной шептаться начали, что, мол, третьим в опочивальне будет! На каждый роток не накинешь платок, сначала князь не слышал болтовни, пока был влюблен в молодую жену, но постепенно пообвык и стал замечать совсем другое. Что изворотлива Елена, лжива, себялюбива. Что ей не нужен ни сам Василий, ни его любовь, а нужно только положение великой княгини, нужно восхищение и богатые подарки. Дай ей и ее матери Анне волю, так всю казну в свой карман заберут или по пустякам растратят! Хитрые, властные, ненавидящие все русское, мать и дочь быстро стали нелюбимы в Москве. Случись с ними что, так никто не пожалеет, только обрадуются.

Василий вздохнул, вспомнив, как москвичи всегда встречали Соломонию, как к ней спешили хоть прикоснуться все, кого допускали к княжеской чете в монастырях… От Елены носы воротят, вслед шипят проклятия, Анну Глинскую и вовсе ведьмой считают. Выходит, ворожившую ради рождения сына Соломонию осудил, а на ведьминой дочери женился? Василий понимал, что людская молва ему Соломонии не простит.

Оставалось надеяться, что молодая жена все же не окажется бесплодной, в чем князь иногда начинал сомневаться. Мысль о том, что бесплоден он сам, Василию даже в голову не приходила.

Беспокоились не только великий князь с молодой княгиней. Не меньше переживала мать Елены Анна Глинская. Никто не знал, чего ей стоил выбор именно такой доли для дочери. Она была еще красива и достаточно молода, чтобы снова выйти замуж после смерти мужа, можно было уехать к отцу в Сербию, но Анна отправилась в Москву. И никому ничего объяснять не стала. Говорили, что просто хочет поддержать брата мужа Михаила Глинского, шепотом болтали даже о тайной связи Анны с родственником. К удивлению уже повзрослевшей дочери, мать не опровергала слухов. На вопрос почему, махнула рукой:

– Пусть лучше об этом болтают, чем о другом!

О чем другом – не объяснила и больше об этом говорить не стала. Никто не ведал об истинной причине.

В Европе полыхали костры инквизиции, которая добиралась и до Литвы. Когда Глинские, поссорившись с новым польским королем Сигизмундом-Августом, перешли на службу к московскому государю, мать Анны даже вздохнула свободней:

– Езжай за мужем, там будет легче.

С собой Анна Глинская кроме детских вещей везла большой ларец, заглядывать в который не позволялось никому. Если честно, то о содержимом не знала и сама владелица, ведь ключей у нее не было. Охраняла ларец старая служанка, но выпытать у той не пробовали, старуха была глухонемой. Сколько лет женщине – не знал никто, даже сама Анна, которая получила ее вместе с приданым от матери, сказавшей просто:

– Она тебе поможет, когда придет время…

Старуха откликалась на имя Софья, спала где придется, когда ела и пила, и вообще, где обитала, не ведал никто, но в нужный момент всегда оказывалась рядом с заветным ларцом, ключи от которого и хранила. Однажды насмешники попытались отобрать ключ у старухи, чтобы посмотреть, что же там. Потом здоровенные парни клялись, что такого ужаса не испытывали никогда. Сначала их охватил столбняк, не могли пошевелить ни рукой, ни ногой, потом вдруг по одному движению желтой жилистой руки Софьи они один за другим стрелой вылетели через открытое окно в кусты малины, едва не свернув себе шеи! И еще несколько минут лежали пластом, с трудом приходя в себя. Слуги в один голос объявили:

– Ведьма!

Гореть бы старухе на костре вместе со своей хозяйкой, но как раз в это время Глинские вдруг отправились в Москву. Проводив семейство, многие перекрестились с облегчением, по округе давно ходили слухи о связи всех женщин в роду Анны с нечистой силой.

В Московии сначала жилось не лучше и не хуже, чем в Литве. Для Анны Глинской и Литва не родина, она дочь сербского государя Стефана, замужество за богатым литовским князем Глинским считалось удачным, но все складывалось не так, как ожидалось.

Еще по пути в Москву на первый ночлег в новой стране устроились в большом доме. Хозяева за хорошую плату охотно уступили его проезжим, правда, оговорив, что, прежде чем постояльцы уедут, придется проверить, не унесли ли чего. Тогда Глинская сняла с пальца большой перстень и подала хозяйке:

– Это оставляю в залог…

Помогло, присматривать перестали. Комнат было достаточно, чтобы отдельная маленькая осталась княгине. Туда притащили и ларец. Слуги ворчали, что больно тяжел. Чтобы не было дурней, решивших, что там золото, княгиня сама объяснила:

– Там книги!

Наконец все улеглись. Дом затих. Анна, убедившись, что дочери спят, кликнула свою помощницу:

– Софья…

Та появилась словно ниоткуда, просто возникла рядом с ларцом, держа в руках ключи. Было время, когда княгиня боялась Софью, но быстро поняла, что без нее не обойдется. Махнула рукой на ларец:

– Открой.

И чуть не свалилась с лавки, на которой сидела. Софья отчетливо произнесла:

– Для чего?

– Ты?! Ты… говоришь?!

Та лишь коротко кивнула.

– А… чего же молчала до сих пор?..

– Ни к чему! Хочешь знать будущее?

Анна тут же забыла об изумлении от того, что старуха вовсе не глухонемая, закивала:

– Мать сказала, что ты сможешь показать, но только когда будем в Московии…

Софья насмешливо посмотрела на свою подопечную, достала из глубоких складок юбки большой ключ и вставила в замок. Анна не удержалась, чтобы не заглянуть ей через плечо, но ничего особенного не увидела. Там действительно лежали толстенные фолианты, старательно завернутые в какие-то тряпицы. Были три свертка, которые Софья трогать не стала, зато извлекла с самого дна зеркало, тоже завернутое в ткань, и большую свечу.

Маленький кургузый столик, явно не для книг, с трудом вместил все вытащенное Софьей. Анна понимала, что мешать не стоит, и только молча наблюдала за приготовлениями. Только когда служанка махнула рукой, подзывая ее к столику, подошла на трясущихся ногах, с трудом справляясь со страхом.

– Сними крест, мешать будет, – коротко велела старуха. Анна противиться не стала, не впервой снимать христианский оберег, приступая к ворожбе, она так и князя Глинского к себе приворожила.

Пламя свечи колебалось, отбрасывая на стены огромные тени, но было не до него. Софья скомандовала:

– Смотри!

Все вдруг поплыло, и Анна не сразу поняла, то ли у нее в голове, то ли в зеркале. Немного погодя изображение стало четким и быстро меняющимся. С трудом успевая осознать, что видит, Глинская вглядывалась в зеркало. Мелькали сцены богатой свадьбы, потом рождение какого-то мальчика, потом разъяренная толпа, крушащая все на своем пути, потом и вовсе что-то непонятное… Молодая женщина на троне? Потом рослый молодой человек, облик которого показался Анне знакомым… а потом и вовсе реки крови, трупы, крики, людские толпы… рослый человек, бьющий посохом более молодого… и снова его облик что-то напомнил Глинской… тело мальчика, залитое кровью… кровь, кровь, кровь повсюду, кровь и еще бунт…