Темная роза

Однако еще некоторое время, пока парламент не покончит со всеми формальностями, а также пока папа не утвердит Кранмера в должности архиепископа Кентерберийского, бракосочетание должно было держаться в тайне, но ближний круг, конечно, был в курсе, и его члены говорили о «близком» венчании короля и маркизы Пембрукской с неумеренным ликованием. Это стало еще одной шуткой, понятной лишь посвященным, у которых уже сложился особый тайный язык.

Все остальные думали, что новая свадьба короля состоится только на Пасху, но в середине апреля страну облетела новость, подтвердившаяся в письме Нанетты в Морлэнд.

«Как вы, должно быть, слышали, – писала она, – в понедельник было объявлено, что брак короля и леди Екатерины недействителен, и что в январе он женился на нашей любимой маркизе. Во вторник герцог Норфолк и герцог Саффолк отправились к леди Екатерине сообщить ей это, а также то, что отныне ее титул – вдовствующая принцесса Уэльская. Если она примет этот титул, то ей оставят большой дворец, положат приличное ее статусу содержание, и она сможет жить вместе с ее дочерью, леди Мэри.

Это последнее было предложено для того, чтобы убедить ее согласиться, если не подействуют остальные аргументы. Невозможно себе представить большую щедрость короля, но неблагодарная дама отказалась и заявила, что лучше она будет побираться и выпрашивать кусок хлеба у чужих дверей, чем примет этот титул, хотя она не сомневается, что король в любом случае обеспечит ее. Когда мы узнали об этом, то просто были вне себя от гнева – возможно, некогда Екатерина была доброй и богобоязненной женщиной, но ныне нельзя не признать, что она упряма и неблагодарна сверх меры, чем и вынудила страдать нашу госпожу.

Между тем вдовствующая принцесса не могла, разумеется, препятствовать действиям короля, и в воскресенье моя госпожа посетила церковь уже в статусе королевы, сопровождаемая шестьюдесятью фрейлинами, разодетая в парчу и в бриллиантовой короне. Ее сопровождала герцогиня Ричмонд, я же шла за ней рядом с Мэри Уайат. Моя госпожа возносила молитвы, как королева, а затем состоялся прием, на котором все, преклонив колени, приветствовали ее как королеву.

Коронация же состоится в мае, так что осталось очень мало времени для подготовки, но наследник появится уже в сентябре, и король не хочет, чтобы его возлюбленная королева страдала от жары во время церемонии, когда ребенок должен вот-вот появиться на свет. Она выглядит еще прекраснее, и король любит ее до самозабвения. Мне кажется, что все ее беды кончились, и мой долг перед ней практически исполнен – я должна остаться с ней до момента рождения сына, принца, которого мы все с нетерпением ожидаем, а после, полагаю, я могу приехать домой. Мне нравится придворная жизнь, но иногда мне не хватает тишины нашего поместья. Мы с Томом Уайатом часто говорим об этом, и он полагает, что на земле нет ничего дороже того, что он называет «зеленой жизнью» – в отличие от золотой».

Пол прочел это письмо с жадностью, которую невозможно было скрыть. Она может вернуться! При этой новости жизнь в нем словно возродилась, и апрельское солнце, казалось, ярче заискрилось за окнами. Он послал за управляющим, решив затеять весеннюю уборку – давно назревшую, так как после смерти Елизаветы домом никто не занимался. Домашние должны были переехать в Твелвтриз, а в Морлэнде все нужно было ободрать до голых стен, вычистить и освежить, подправить краски на гербах и орнаменте, выколотить гобелены, постирать и высушить простыни и постельное белье, постелить новые циновки, столовое золото, серебро и олово следовало вычистить и отполировать, пока они не начнут сиять, и надо было заказать буфет для зимней гостиной, чтобы выставить напоказ лучшие образцы, как это стало входить в моду при дворе.

Да, еще необходимо заказать новый гобелен для его спальни, на случай приезда Нанетты, решил Пол, – ведь «райский сад» его прабабушки останется висеть в большом зале, а на гобеленах, висевших в спальне сейчас, были только красно-голубые орнаменты, что не могло отвечать вкусу придворной дамы, личной фрейлины английской королевы. Это должно быть что-то очень роскошное и дорогое, но при этом утонченное и многозначительное, чтобы понравиться Нанетте – что-нибудь с единорогами, белыми зайцами и девами. Прямо сегодня нужно отправиться в Йорк к лучшему гобеленщику!

Ну и, конечно, ей нужна новая лошадь – лучше всего, подумал он, купить белую – и собственная гончая, чтобы охота стала интересней. Он помнил, что в одном из ее писем упоминался маленький спаниель, но, разумеется, у нее должна быть большая гончая, лучше всего, из потомства Александра. Он поведал о своих планах Эмиасу, и тот сделал кислую мину. Эмиас не одобрял нового брака короля, считая его незаконным, и, пока Пол не пригрозил ему, отказывался прекратить называть леди Екатерину королевой, клялся, что не признает никого, произведенного из утробы королевы Анны, и, следуя какой-то своей внутренней извращенной логике, рассматривал возвращение Нанетты как часть нового порядка вещей, что, безусловно, не добавляло ему радости.

Похоже, признаки возрождения распространились из Морлэнда по всей округе – никогда еще, как в этом году, не появлялось столько двоен у овец, и никогда еще фруктовые деревья не цвели так пышно, предвещая обильный урожай осенью. Установилась теплая и солнечная весенняя погода, все цвело и росло, птицы пели так громко, как никогда, лебеди на пруду вокруг Морлэнда высидели пять птенцов, а зайцы прыгали на закате под самыми стенами дома. У Кэтрин, племянницы Пола, вышедшей замуж за молодого Джона Баттса, родился сын, названный Самсоном, а из Кале пришло известие, что и ее сестра Джейн ожидает летом первенца. Арабелла Невилл, жена Эзикиела, тоже оказалась беременна, чему оба были рады, так как это случилось впервые за пять лет их брака. Арабелла связывала это чудо с осенним паломничеством к часовне Святой Девы в Уолсингаме, ибо зачатие приходилось как раз на это время. Эмиас, в своей роли хранителя семейного благочестия, поддерживал эту точку зрения, и Пол, тоже радовавшийся этому событию, не стал иронизировать на тему того, что бывшая королева Екатерина совершила больше паломничеств к этой часовне, чем лет Эмиасу, но все безрезультатно.

Этот прилив энергии заставил Пола подумать и о будущем своих внуков – Роберту исполнилось тринадцать, и ему уже требовалось общение со сверстниками из аристократических семей. Торговля тканями тоже шла хорошо, несмотря на возвращение к старой системе работы, а при появлении большого приплода у овец, похоже, можно было рассчитывать и на хороший доход от шерсти, так что Пол полагал, что они могут позволить себе послать Роберта в школу. После некоторых раздумий выбрали Винчестер – это была хорошая школа недалеко от Дорсета, где жили кузены Кортней и дядя Пола, Джон, который был в свое время изгнан из семьи за женитьбу на женщине очень низкого происхождения, но потом реабилитировался благодаря второму браку с богатой и родовитой вдовой, чье поместье, расположенное в Дорсете, было присоединено к землям Кортней.

С одиннадцатилетним Эдуардом хлопот было меньше – он продолжит обучение под руководством своего наставника, а также некоторое время будет проводить с Джеймсом Чэпемом, изучая его ремесло и вообще все, чему можно было научиться у этого джентльмена. Похоже, Джеймс скоро собирался снова жениться, что положило бы конец этому договору, заключенному при женитьбе на Маргарет, но так или иначе, любой опыт был бы полезен Эдуарду и тем самым – семье. Наконец, самый младший – Пол. Эмиас хотел, чтобы он стал священником, и, несмотря на общую атмосферу антиклерикализма, Пол считал, что для третьего сына такая карьера вполне годится. Возможно, семье больше пригодился бы юрист, но Эмиас не хотел, чтобы карьеру сына выбирал кто-то помимо него, так что Пол решил, что не будет большого вреда, если мальчик год поучится в колледже Святого Уильяма, где некогда учился и дядюшка Ричард. У семилетнего Пола был прекрасный голос, и, похоже, он смог бы петь в соборе, что было бы большой честью для семьи.