Темная роза

– Генрих! – радостно воскликнула Анна. Она не сделала книксена – в интимной обстановке она вела себя с ним вполне непринужденно, и ему это нравилось. Только два человека в целом мире могли звать его просто по имени – королева Екатерина и леди Анна Рочфорд. Быть королем – дело довольно одинокое, и так приятно иметь хоть одну живую душу рядом с собой, на той высоте, где приходится обитать. – Как я рада видеть тебя! У тебя какие-то новости?

– Самые лучшие, – объявил король, беря ее за руки и торжествующе глядя ей в глаза. – Сегодня епископы дали ответ – они согласны поддержать обвинение против духовенства.

Анна не могла вымолвить и слова, но на ее лице проявились все ее чувства.

– Итак, почти все готово, леди. Они лишаются своих привилегий, а также более не подчиняются Риму – Шапюи утверждает, что теперь у священников не больше прав, чем у сапожника!

– Больше, – улыбнулась Анна, – сапожник, который уже не способен тачать сапоги, теряет звание сапожника, а священник, каким бы плохим ни был, остается священником. Так что я бы больше доверяла сапожнику.

– И быстрее продвигала бы его по службе? – добавил король. – Да, наш друг Томас знает свое дело. Он довольно успешно ставит заплаты на души, не так ли? Так что, как только он получит свой пост, он сделает из нас прекрасную пару.

– Неужели? – спросила Анна, – Неужели мы станем мужем и женой?

Генрих прижал ее руку к свои губам и, не отпуская ее, нежно сказал:

– Да, моя дорогая. Обещаю тебе, что ждать осталось недолго. И тогда ты будешь целиком принадлежать мне, а я – тебе.

Затем он взял ее вторую руку и, не сводя с Анны глаз, поцеловал ее маленький изуродованный мизинец. Это было высочайшее выражение его любви, знак того, что он любит даже ее несовершенства, и высочайшее проявление любви Анны, позволявшей ему сделать это, так как она сама почти не могла прикасаться к своему искривленному пальцу.

– Осталось совсем недолго, – повторил король, – сегодня я говорил с Дю Белле. Осенью мы встретимся в Кале с королем Франции, и он готов принять тебя как королеву. И ты, разумеется, получишь титул.

– Еще один титул? – рассмеялась она. Король махнул рукой.

– Свой собственный титул, – пояснил Генрих, – не просто часть титула твоего отца. Ты получишь личный титул, так что весь мир увидит, как я люблю и ценю тебя. Особенно пусть Франциск поймет это.

– Но если я поеду во Францию, то мне нужно...

– Сотня новых платьев, – закончил за нее король, смеясь. – Ну, ну, ты их получишь. Подумаем об этом позже. Посмотри, как сияет сегодня солнышко, укоряя нас за то, что мы сидим взаперти. Я целый день во дворце. Идем и поиграем в шары, чтобы размяться. Джордж и Хэл становятся слишком нахальными, потому что я уже неделю или две не задавал им жару.

– Этого не может быть. Они же просто обязаны признавать, что ты не только их король, но и лучший в мире игрок в шары.

– За исключением, может быть, твоего кузена Тома? – иронически спросил король.

Но Анна не поддалась на провокацию, а только весело пожала плечами:

– Кто знает, каким игроком стал Том, пока он не вернется из Франции? Ведь там в шары не играют.

– Мы выясним это, – пообещал король, – у меня есть для тебя еще кое-какие новости: мастер Уайат скоро вновь появится при дворе. Как тебе это нравится?

Наградой ему была улыбка Анны:

– Ты сам это знаешь. Мой любимый кузен! Как мне его не хватает!

– И мне, – искренне согласился король, – он единственный, кому я позволяю время от времени обыграть меня в шары, и только из-за моей любви к нему.

Общество направилось в парк, под лучи солнца, и Нанетта еще раз подумала о том, как одиноко быть королем.

Морлэнд навевал все больше грусти на Пола, становясь обиталищем теней, тишины и воспоминаний, а ведь некогда здесь звучал смех и кипела жизнь. В доме не было хозяйки. На этот пост назначили одну из старших служанок, она руководствовалась указаниями Пола и управляющего, и дела шли, но это было не совсем то. Искривленная, почти бесполезная рука сковала активность Пола – когда-то лучшего лучника, лучшего теннисиста, лучшего игрока на лютне на много миль вокруг. Он был и лучшим танцором, но теперь в Морлэнде не устраивали танцы, так как не с кем было танцевать. Все чаще он думал о Нанетте, которая танцует при дворе и участвует в маскарадах, смеясь и шутя, поет. Для него она стала олицетворением того, что он потерял в жизни, и по ночам ему снилось, что Нанетта приезжает в Морлэнд, принося с собой все то, чего здесь не хватало.

Пол проводил много времени верхом и охотясь, так как в седле он мог забыть свое увечье. Он по-прежнему мог охотиться с соколами, но что-то такое в смерти мелких птах начинало угнетать его, так что он все реже навещал своих птиц, передав их Эмиасу и внукам, которые начинали знакомиться с аристократическими науками. Его ближайшим спутником в эти дни стал Джеймс Чэпем, и оба вдовца часто выезжали на охоту на оленя, кабана или барсука. На зайцев в Морлэнде не охотились уже больше века.

Прошло не так уж много времени до новой ссоры между Полом и Эмиасом. На этот раз, летом 1532 года, причиной стала религия. После смерти Елизаветы Эмиас отказался от азартных игр и шлюх и почти перестал пить, зато стал фанатичным христианином. Он четырежды на дню выслушивал мессу, а в праздники и чаще проводил много часов в молитве и медитации, отравляя чрезмерным благочестием даже невинные удовольствия своих близких.

Летнюю атаку парламента на церковь, которую Пол, как и большинство людей, счел давно назревшей и благотворной реформой, Эмиас воспринял как ужасное кощунство, предвещающее неслыханные бедствия вследствие Божией кары и грозящее каждому согласившемуся с ней вечным проклятием. Он непрерывно бранил Кромвеля, парламент, Совет и короля и в самых непристойных выражениях отзывался о королевском разводе. Пол делал все для того, чтобы сгладить впечатление от его выпадов, но Эмиас из-за его вмешательства только начинал громче кричать, и Пол жил в вечном страхе, что его обвинят в сообщничестве с Эмиасом. Хорошо бы он только выступал против нападок на священников, но ставить под сомнение приоритет власти короля и перейти на сторону осуждавших развод значило почти наверняка оказаться под угрозой ареста за измену.

Более того, хотя Пол с материнским молоком впитал презрение к дому Тюдоров, он не был сторонником правления королевы и полагал, что королеве Екатерине давно следовало отречься и удалиться в монастырь. Он был другом Болейнов и Норфолков, и его собственная племянница могла пострадать из-за того, что ее родственники выступили против развода. Так что он то и дело ругался с Эмиасом, что только добавляло неудобств в жизни в этом холодном доме.

Единственной отрадой Пола были дети – они недолюбливали отца, хотя и относились к нему с должным почтением. Так как только их дед проявлял к ним внимание и любил их, то и они выказывали ему предпочтение, смешанное с искренним уважением. Он наблюдал за тем, как они учили уроки, прислушивался к их болтовне, играл с ними в часы отдыха, следил, как они натаскивают соколов, рассказывал им разные истории, когда они, полусонные, укладывались вместе с щенками на пол у камина вечером. Дети всегда просили его рассказать о Робин Гуде, маленьком Джоне и гиганте Джеке.

Пол учил Роберта ездить верхом и драться на турнире, готовя его к тому дню, когда ему придется на настоящем турнире в честь какого-нибудь праздника защищать честь черного льва на своем шлеме. Он поправлял хватку лука у Эдуарда и его стиль борьбы, когда тот схватывался с пажом старших мальчиков, Барнаби. Он учил молодого Пола играть на лютне и арфе и совершенствовать песенки, сочиненные им самим. Для Элеоноры он мало мог что сделать, только разве держать ее на колене, пока рассказывал очередную историю, и исправлять ее французское произношение. Она не отличалась большим умом или талантами, зато была доброй и, кроме того, единственной женщиной, оставшейся в семье в Морлэнде, так что она одна могла оказать на них благотворное женское влияние.