Кровь и пепел

– Нет или…

– Или. – Глаза Ворона усмехнулись, я все же разглядела их цвет – как у всех голубой. Или это только пока здесь Лушка?

– Что мне-то делать?

– Живи пока, видно, твое время еще не пришло.

– На Русь скоро придут татары…

– Может быть.

– Я из-за этого здесь?

Его глаза сменили цвет, и снова я не могла понять, какие они. Ворон стоял ко мне лицом, и я точно видела, что теперь его губы не шевелятся.

– Тебя прислали Светлые Силы. Ни к кому больше не ходи, жди своего часа.

Я покорно кивнула:

– Хорошо.

Кажется, он заложил в мою многострадальную башку программу покруче Воинтихиной, и в Лушкину тоже, потому что мы топали домой так, словно никогда и не собирались ходить к Ворону. Сестрица рассуждала сама с собой:

– И никакой он не колдун, ничегошеньки у него нет! Чего боятся? Живет себе мужик бобылем и живет…

Да уж, этот мужик показал тебе только то, что хотел показать. Оглянувшись, я увидела, что и без того едва заметная тропинка на глазах зарастает травой и кустарником. Это осенью-то! Теперь ни я, ни Лушка найти дорогу к Ворону не сможем, он закрылся от меня и моей любопытной сестрицы. Ну и ладно, сама разберусь.

Мы ушли не так уж далеко, когда я вдруг бросилась к Лушке, хватая ту за руку:

– Смотри! Чего это?

Сестрице замеченное мной тоже не слишком понравилось – на дереве были прилажены череп и рога.

– Обозначение владений колдуна…

– Ворона?

– Не, кого-то другого. Я здесь этого не видела, может, новый кто появился? Это худо, кто знает, что за человек.

– А колдун человек?

– Настька, ну ты че? Он же колдун. Пойдем отсюда.

Вот интересное ощущение – рядом со своей более юной сестрицей я становилась ведомой и вообще послушной телкой. Даже если сбросить со счетов то, что я в этом мире слепой котенок, все равно, из поведения Лушки ясно, что моя Настя держалась похоже, в их паре Лушка стопроцентная заводила. Как, собственно, и во всем остальном. Да уж, Лушка явно Анеина дочь, с этим не поспоришь.

Но я и не собиралась спорить, мне пока выгодней держаться ведомой. Насколько пока? Пока не освоюсь в этом мире, чтобы понять, как из него слинять обратно в свой привычный. Конечно, я буду с тоской вспоминать чистую, прозрачную как слеза воду в реке и ручье, чистый воздух, чистый лес, дом, в котором потрясающе пахнет деревом, льняную рубашку, в которой не жарко и не холодно, еду с совершенно иным вкусом…

Но жить все равно предпочту в загазованной Москве на двенадцатом этаже с сыплющими искрами от наэлектризованности вещами, зато с кондиционером, массой прибамбасов для уюта в доме и примочек для уюта тела. А душа? Но ведь ей уютно при постоянном беспокойстве и необходимости ежеминутно решать сотни вопросов, которые за меня никто не решит. Оказывается, от размеренной, неторопливой жизни тоже можно устать. Удивительно, но мне очень хотелось вернуться туда, где с утра по сигналу мобильника приходится вскакивать, мчаться под душ, наспех пить кофе и потом часа два торчать в пробке, проклиная все на свете, – дорожное движение, московское правительство и тысячи идиотов, которым лень проехаться утром на метро! Мне страшно не хватало телефона, достающего утром, днем, вечером и даже ночью, не знающего ни выходных, ни праздников, не хватало истерик агентов из-за срывающихся сделок, сложных переговоров, банковских счетов, автомобильных пробок, супермаркетов, суеты и даже выхлопных газов! Среди всего этого лесного великолепия мне катастрофически не хватало душной Москвы. Я до слез, до истерики хотела домой. Или хотя бы надежды поскорее туда вернуться. Но надежда таяла с каждым днем, даже надежда просто вернуться, без поскорее…

Век тринадцатый

Жизнь в городе текла своим чередом, козляне пару дней поболтали о странностях воеводиной дочки и забыли, своих забот невпроворот. Не один летний день год кормит, в первые дни осени тоже. Бабы добирали в лесу последние летние ягоды, уже пошла брусника, а там и до кисленькой клюквы недалеко… Носили огромными корзинами грибы… Весь Козельск и округа уставлены козлами с надетыми на них снопами хлеба. Может, потому и прозвали Козельском, а вовсе не из-за козлов?

Хотя таковых тоже хватало, причем в людском обличье. И не всегда козельских, пришлые частенько забредали. Два таких появились непонятно откуда, замученная лошаденка едва тянула здоровенный воз, груженный до самого верха. Сказались купцами, причем византийскими, мол, от самого моря этот воз везут, а потому приморились сильно. Но охранники у ворот оказались бдительными, стали интересоваться, куда везут, потребовали, чтоб показали, что под рогожами… Пришлось подчиниться: с вооруженными людьми спорить опасно.

Лушка предложила сходить за поздней малиной, мол, знает, куда никто не ходит, а потому там малина чуть не до первых морозов есть. Стоял не просто теплый, а по-настоящему жаркий денек, и забраться в лесную тень вообще-то хотелось, к тому же я просто не знала, чем себя занять, а потому сразу согласилась. На нытье Любавы, чтобы взяли с собой, Лушка строго ответила:

– Мала еще!

Это звучало смешно, между сестрами разница в возрасте года в четыре. Хотя в такие годы это не всего четыре, а целых четыре. Ушли мы одни. Выходить пришлось через те ворота, в которых остановили воз двух пришлых, и как раз в то время, когда дружинники разбирались с содержимым. Меня насмешила разница в облике двух купцов один был невысокий и кряжистый, словно дуб, а второй длинный и тощий. Именно длинный, а не рослый, потому что вся его фигура производила впечатление несуразности: длинные руки, длинные ноги и сплошные углы на месте суставов… Сначала я подумала о Дон Кихоте и Санчо Пансо, но тут же мысленно обругала сама себя, Дон Кихот никак не мог быть вот таким дурным, он хоть и внешне нескладный, но толковый. А этот бестолково суетился, пытаясь развязать рогожу, чтобы показать содержимое воза.

Сам воз стоял чуть наискось, так что протиснуться между ним и воротами оказалось довольно трудно, мало того, крепыш еще и не упустил возможности прижать идущую впереди Лушку Но девчонка не растерялась, завизжав так, словно мужик уже залез ей под подол. Дружинники отреагировали быстро, и оба мужичка едва не лишились жизни. Я проскользнула мимо уже свободно. Отскочив чуть в сторону, Лушка внезапно остановилась:

– Давай посмотрим, чего с ними сделают?

– Пойдем, зачем тебе?

– Интересно же, а вдруг тати?

Мужики оказались не татями, но и явно не купцами, они не смогли объяснить, что же на возу. Под рогожами ровными рядами стояли прочно перевязанные и переложенные горшки.

– Чего внутри-то?

Оба лжекупца забормотали что-то невнятное… В это время их лошаденка пыталась дотянуться до упавшего с чьего-то воза клочка сена, видно, изголодала бедная. Охрана забеспокоилась. Старший кивнул более молодому:

– А ну позови Ветеря…

Тот бросился выполнять приказ. В это время первый охранник принялся развязывать один из горшков. Видно, поняв, что попались, купцы вдруг дали стрекача! Первой среагировала Лушка, она ловко подставила подножку крепышу, и тот растянулся в пыли. Его товарищ, уже сделавший два шага дальше, вернулся, шустро помог подняться Лушкиному обидчику, и оба припустили с такой скоростью, что не на всякой лошади догонишь. Вид улепетывавшего мужика, который только что пытался лапать Лушку, показался таким уморительным, что мы покатились со смеху, хотя надо было догонять.

Охранник поднял голову от горшков на возу и с изумлением уставился на облачко пыли, укрывавшее двух приятелей.

– Чего это они?

Лушка развела руками:

– Знать, воз-то чужой…

– Да уж, – почесал затылок дружинник.

В это время подошел старший, выслушал всю историю, вздохнул, ему явно не хотелось самому разбираться со всякими бесхозными возами и лошадьми. Но делать нечего, пришлось. Было решено лошадь накормить, а воз до возвращения воеводы поставить в дальнем сарае, потому что дружинник заявил, что из горшка пахнет какой-то гадостью.