Шевалье

– Теперь, Джемми, – твердо заявила Аннунсиата, – я наблюдала за тобой и надеюсь, что ты не будешь использовать меня для практики перед будущими более серьезными завоеваниями.

– Миледи, – ответил он, пристально глядя ей прямо в глаза, – что может быть более серьезным, чем моя попытка завоевать ваше сердце?

– Твоя попытка сломить добродетель вон той молодой леди, – ответила Аннунсиата, показывая веером на томную красотку, с которой Джемми заигрывал.

Джемми искоса посмотрел на нее и произнес:

– О, она вся – манерность, настолько притворна, что я чувствую себя очень неловко. Почему молодые девушки не могут вести себя естественно? Хихиканье и игра с веером, смотрят все время в сторону, Как они мне надоели!

– Джемми, тебе только шестнадцать лет, ты еще не можешь устать от жизни. И еще. Как могут быть девушки естественными, если мир требует от них совсем другого? Им твердят с самой колыбели, несчастные создания, что единственная цель их жизни – выйти замуж, а для этого им надо быть как можно неестественнее и притворнее. Что ты им предлагаешь?

– Ставлю свою новую лошадь, что вы никогда такой не были, – ответил Джемми, сжимая ее руку. – Почему молодые женщины не могут быть похожи на вас? Вы разумно говорите о вещах, которые всем интересны.

– Я воспитывалась в другом мире, – уточнила Аннунсиата.

Джемми вздохнул.

– Я знаю. Если бы я только мог родиться пятьдесят лет назад, когда был настоящий двор и настоящий король, славные битвы и приключения и такие женщины, как вы!

– Таких женщин, как я, никогда не было, – рассмеялась Аннунсиата.

Глаза Джемми просияли в ответ.

– Я знаю, но если бы я родился на пятьдесят лет раньше, я бы мог на вас жениться, если бы вы согласились.

Лишь на мгновение сердце Аннунсиаты вздрогнуло. Она сказала себе, что для женщины ее возраста смешно и неприлично допускать такие слова, а тем более такие слова от ребенка на полвека младше ее. Но он был внуком Мартина, с кровью Мартина в венах, и, несмотря на то, что эта кровь была разбавлена промежуточными поколениями, Мартин смотрел на нее из этих глаз, даже более ясных, чем у него самого.

– Если бы я была на пятьдесят лет моложе, Джемми, я бы не позволила никому обладать тобой.

Джемми усмехнулся, поклонился ей и повел ее еще на один тур.

– Что вы думаете о моих шансах на скачках завтра? – спросил он ее через минуту.

Их разговор перешел на всегда волнующий предмет – на лошадей.

На следующий день Матт устроил как часть свадебного торжества скачки на ровном поле, которое лежало на границе между Морлэндом и Шоузом. Так как оно было ближе к Шоузу, чем к Морлэнду, Аннунсиата предложила Матту воспользоваться ее домом для отдыха перед скачками и для бала после них. Все приглашения были приняты. Аннунсиата с удивлением заметила, что те, кто раньше был склонен избегать ее общества по религиозным мотивам из-за ее якобитских симпатий или сомнительного прошлого, нынче желали посетить ее и очень хвалили и восторгались ее домом.

Скачки вышли замечательные и гораздо лучше организованные, чем тогда, когда их начинал устраивать Ральф много лет назад. Разница в лошадях также была очень заметна. Они все стали более легкого сложения и быстрее в беге. Среди участников совсем не было крестьян, выставляющих своих ломовых лошадей против верховых. Джемми скакал на лучшей отцовской лошади, привязав ленту Аннунсиаты, как когда-то давно Мартин скакал на лучшей лошади Ральфа с ее лентой, обвязанной вокруг его руки. Аннунсиата сидела под тентом и следила за всадниками, чувствуя прилив счастья и странную усталость, будто она не спала всю ночь. Она наслаждалась скачками, но не испытывала склонности к азартному волнению за Джемми. Графиня также не нашла сил встать и бурно выражать радость, когда он прискакал первым к победе. Когда Джемми спешился и поручил свою лошадь конюху, то прибежал к тому месту, где она сидела, и упал перед ней на колени. Ее пылающее лицо расплылось в улыбке. Он вернул Аннунсиате ее ленту и получил ее похвалу.

Когда он снова удалился, подошел Матт.

– Надеюсь, мой мальчик не причиняет тебе беспокойства. Я боюсь, что он может забыться. Если он оскорбит тебя, ты должна сказать мне.

– Он забавляет меня, Матт, и совсем не беспокоит.

Китра села, положила свою тяжелую голову на ее колено и уставилась в ее лицо, как обычно делают собаки. Аннунсиата сказала:

– Чем старше я становлюсь, тем больше сжимается время. Я сижу здесь и с трудом вспоминаю, какой сейчас год, на каких скачках я присутствую, чей сын участвует в скачках. Это доставляет мне своеобразное удовольствие.

Когда Матт оставил ее одну, Хлорис приблизилась к ней, посмотрела через ее плечо и сказала:

– Вы устали, моя госпожа. Может быть, вам лучше лечь в постель, а не идти на бал.

– Ерунда, – ответила Аннунсиата, – я хозяйка. Как я могу не присутствовать на балу?

– Тогда, может, вы немного отдохнете до начала бала? Пойдемте сейчас, я раздену вас и вы полежите часок другой, пока не настанет время одеваться у обеду.

– Только чтобы доставить тебе удовольствие, – ответила Аннунсиата, покорно вздохнув.

Но она была рада предлогу для отдыха. Графиня очень устала. Когда она встала, то встретилась глазами с Хлорис и прочитала в них тот же вопрос, который мучил ее саму – означает ли это начало конца?

Отдых, однако, пошел Аннунсиате на пользу. Бал проходил хорошо и, вероятно, продолжится до позднего вечера. «Я – из семьи Палатинов, – сказала она себе, когда спустилась с лестницы. – У меня хороший вид, здоровый желудок и сильное сердце. Я доживу до великого возраста. По сравнению со своей тетушкой Софи, я всего лишь подросток. Во мне еще много сил».

Матт сидел слева от нее, рядом с Сабиной. Аннунсиата одобрительно кивнула ей через его голову. Она любила Сабину и еще больше стала любить, когда та доверила ей, что всю жизнь любила Матта.

– Ты достойная Морлэнд, – объявила Аннунсиата, – и ты станешь хорошей хозяйкой дома.

«А Матт, – думала Аннунсиата, – становится сейчас вполне нормальным человеком, потому что он возмужал, хотя это заняло много времени. Оставив в прошлом слепую влюбленность в Индию и горечь ее обмана, он стал великодушным, искренним, честным человеком, в каком как раз нуждается Морлэнд. Он никогда, – размышляла Аннунсиата, – не сможет состязаться со своим отцом, но он сохранит семью Морлэндов». Джемми – с другой стороны она осторожно наблюдала, как Джемми кокетничает одновременно с двумя девушками, – у Джемми есть потенциальная сила. Но та же самая сила может оказаться разрушительной для Морлэнда, если ее должным образом не направить. Она могла бы контролировать его, но она не будет всегда здесь. Вдруг Аннунсиата почувствовала страстное желание пожить еще десять или пятнадцать лет, чтобы все сделать наверняка. Что произойдет с Морлэндом и с семьей, имело для нес очень большое значение.

Расстелили сукно. Внесли сладости и фрукты. Кивнув Гиффорду, Аннунсиата отпустила всех слуг, кроме небольшой горстки, чтобы они смогли сами пообедать. Разговор оживился. Аннунсиата так увлеклась им, что не заметила, как вошел слуга и стал что-то тревожно говорить Гиффорду. Не заметила она и подошедшего к ней Гиффорда, пока он не кашлянул громко и отчетливо прямо ей в ухо.

– Не будете ли вы любезны выйти в зал, моя госпожа? Кое-что требует вашего внимания, – пробормотал он.

Аннунсиата взглянула на него, но не уловила в его глазах ничего. Однако она знала, что ему можно верить, и он не будет беспокоить ее по пустякам. Она извинилась и вышла за ним.

В большом зале графиня увидела кучу багажа и нескольких незнакомцев, по всем признакам прибывшим в гости надолго.

– Что происходит? – спросила удивленная Аннунсиата.

Тут ближайший незнакомец обернулся – это оказалась женщина лет тридцати, в опрятном походном костюме и с большой шляпой с перьями, под которой усталое, но красивое лицо заставило сердце Аннунсиаты замереть, а потом заколотиться сильнее.