Черный жемчуг

– Грудь ужасно болит, но в целом, думаю... – Ральф попытался сесть и вскрикнул от боли, вызванной этим движением.

– Ради Бога, поторопитесь! – крикнул Эдуард, удерживая двух коней. – Нас могут застать в любую минуту.

– Я перевяжу вам руку, – сказала Аннунсиата, лихорадочно размышляя, где бы добыть материал, а потом быстро приподняла верхнюю юбку. Ей не оставалось ничего другого, как освободиться от нижней юбки, и Аннунсиата молча прокляла женскую одежду, которую так долго снимать и надевать. Наконец она вытянула из-под подола тяжелое льняное полотно.

– Господи! – в возгласе Эдуарда слышались беспокойство и раздражение.

– Подождите! – вновь прикрикнула Аннунсиата, обматывая юбкой плечо Ральфа. – Кони здесь? – а затем повернулась к Ральфу: – Вам не больно? Попробуйте двинуть рукой.

– Кони нервничают, но не слишком. Поторопитесь же!

Аннунсиата взялась за сломанную руку Ральфа, покусывая губы, чтобы не расплакаться от того, что она казалась мягкой и неживой, и просунула ее в повязку, перекинутую через шею Ральфа. Он застонал от боли, и Аннунсиата поняла, что он сдерживается из последних сил, но ему не удается молчать. Грубый скрежет сломанных костей заставил ее вздрогнуть, но девушка взяла себя в руки и постаралась как можно надежнее закрепить руку на груди Ральфа.

– Теперь все, – произнесла она. Ральф внезапно отвернулся, и его вырвало.

– Простите, – пробормотал он.

– Вы можете подняться? – спросила она, встала и обхватила его, ощущая, как тяжесть мужского тела навалилась ей на плечо.

– Что с вашей рукой? – спросил ее Эдуард.

– Ничего, – нетерпеливо отмахнулась она.

Ральф поднялся. Аннунсиата помогла ему выбраться из рва, и Лис фыркнул и метнулся в сторону, испуганный белой повязкой. Аннунсиата поняла, что Ральфу не совладать с Лисом с одной рукой и, вероятно, со множеством сломанных ребер. В стороне ждал Нод, переминаясь с ноги на ногу. Если уж Ральфу необходимо ехать, пусть лучше садится на Нода. Слава Богу и Святому Фрэнсису за то, что на свете существуют смирные пони!

– Вы поедете на пони, – сказала Аннунсиата Ральфу, – а я – на Лисе.

– Но как же вы... – начал Эдуард, и тут же понял, что ему не сдержать двоих коней, да еще таких взволнованных. Аннунсиата взглядом заставила его смолкнуть.

– Нам не остается ничего другого.

Она помогла Ральфу сесть верхом – к счастью, Нод был достаточно мал ростом, чтобы Ральф мог безболезненно вскарабкаться ему на спину. Кивая головой, Нод тут же направился по дороге домой – все, что оставалось делать Ральфу, это удерживаться на его спине. Аннунсиата с сомнением посмотрела, как он кусает зубы от боли, а потом повернулась к Эдуарду и двум коням. Лис выглядел громадным, к тому же плечо Аннунсиаты заболело сильнее, как только прошло онемение от удара. Девушка взялась за поводья, и Лис прижал уши и задергал головой. Эдуард и Аннунсиата переглянулись. Конь Эдуарда, Байярд, был не менее норовистым.

– Подсадите меня, – попросила она. – Он слишком высок.

Встав на согнутое колено Эдуарда, Аннунсиата забралась в седло и подобрала поводья.

– Едем, – решительно сказала она.

Эдуард сел верхом и двинулся вперед. Нод послушно побрел вслед за ними. Аннунсиата пыталась успокоить ноющую руку, прижав ее к груди, но тряска по тропе вызывала мучительную боль. Лис вел себя спокойнее, чем она ожидала – видимо, он еще не оправился от испуга, и все же езда на нем была нелегким делом, особенно когда управлять приходилось только одной рукой. Стиснув зубы, Аннунсиата думала только о том, как бы не упасть.

Аннунсиата вздрогнула, когда Эллин взялась за ее изорванный рукав, чтобы засучить его, но строгий взгляд Эллин заставил девушку прикусить губы, чтобы не выказать слабости.

– Не хочется сочувствовать вам, – укоризненно произнесла Эллин.

– А я и не прошу, – отрезала Аннунсиата, и внезапно у нее вырвался крик: Эллин вновь прикоснулась к руке. Ткань на рукаве пропиталась кровью, которая уже успела засохнуть, но вновь заструилась из потревоженной раны.

– Не знаю, чего вы добивались этим, – ворчала Эллин. – Поехать ночью, без седла, как... Боже милостивый, да что вы сделали с рукой?

Повернув голову и бросив взгляд на собственное плечо, Аннунсиата почувствовала тошноту. Большой лоскут кожи был сорван и болтался, как огромный язык, покрытый свежей кровью, а рука вокруг ужасной раны совершенно почернела.

– Должно быть, Лис ударил меня копытом, когда поднимался, – ответила Аннунсиата, стараясь говорить беспечным тоном. – Ой!

– Стойте смирно, несносная девчонка! – грозно прикрикнула Эллин.

– Ты делаешь мне больно!

– Должна же я посмотреть, не сломана ли рука. Постойте, – Эллин ощупала сустав и повернула его, и Аннунсиата опять взвизгнула от боли.

– Ты и в самом деле ее сломаешь, если будешь так вертеть! Оставь меня, со мной все в порядке.

– И поделом! Говорят, что за непослушными детьми приглядывает сам дьявол, но тут он, видимо, недоглядел. Ну что же, боль заставит вас надолго запомнить эту ночную поездку, хорошо еще, что все обошлось. Но вы хотя бы подумали – да нет, вы бы ни за что не стали думать, вы никогда не рассуждаете здраво. Кто женится на вас, когда вы сумели так опозориться?

– Я могу выйти замуж за любого, за кого захочу, – решительно заявила Аннунсиата.

Эллин окунула тряпку в таз с горячей водой, который держала испуганная горничная, и осторожно начала обмывать рану. Аннунсиата собралась с силами и сдержала крик, но Эллин, втайне одобряя ее поведение, не выразила свое одобрение вслух.

– Видать, вы и вправду считаете так, мисс, – бормотала она, рассматривая рану и осторожно промывая ее. – Вы считаете себя лучшей невестой во всем Йоркшире, но посмотрим, что вы скажете, когда все отвернутся от вас. Уж поверьте мне, ни один мужчина не захочет взять в жены дикую кошку! Мужчинам нравятся скромные, благовоспитанные девушки, так что если вы не измените свое поведение, вы никому не будете нужны, даже мастеру Киту.

– Выйду я замуж или нет – мне все равно, – ответила Аннунсиата.

– Неправда, вам совсем не все равно.

– А я тебе говорю, что меня это не заботит. Я не хочу замуж. Я хочу жить одна и радоваться. В замужестве нет ничего забавного.

– Забавного! – воскликнула пораженная Эллин. – Да что вы такое говорите, мисс! Забавы! Вы выйдете замуж, только не так, как вам хочется, если не станете скромнее.

– Нет, не выйду, – настаивала Аннунсиата. – Мама же не... ой! – Она схватилась за щеку, поскольку Эллин вложила в пощечину всю свою силу. Щека сразу же покраснела, на ней проступил отпечаток пальцев, и Аннунсиата уставилась на Эллин полными слез глазами.

– Это за ваши слова, скверная девчонка! Никогда больше не говорите так, слышите меня? Никогда!

Аннунсиата открыла рот, но промолчала. Она еще никогда не видела Эллин в таком гневе, и решила не упускать случая поговорить с ней. После длинной паузы Аннунсиата вкрадчиво спросила:

– Ты ведь не знаешь, кто был моим отцом?

В глазах Эллин промелькнуло неожиданное сочувствие, но она тут же повернулась к горничной, которая, несомненно, переживала самый невероятный вечер в своей жизни, и сказала:

– Может, знаю, а может – нет. А теперь подождите, я перевяжу вас.

Эллин крепко перебинтовала раненое плечо, а потом отослала горничную вылить окровавленную воду из таза, когда открылась дверь, и в комнату вошла Руфь, мать Аннунсиаты. Ее лицо было суровым, мертвенная бледность проступала под загорелой кожей. Казалось, за эту ночь она сразу постарела. Холодно оглядев дочь, Руфь обратилась к Эллин:

– Ты закончила?

– Да, госпожа. Перелома нет, но громадная рана прямо на...

– Найди шаль, чтобы прикрыть разорванный рукав на время. Ральф хочет повидать ее. Пойди с ней и подожди, а когда она вернется, уложи ее спать. Завтра утром мы уезжаем домой, и там, – она наконец обратила взгляд на Аннунсиату, и этот взгляд горел гневом, – там я устрою тебе порку, которой ты заслуживаешь за эту выходку.