Страница 8 из 29
152. Шенников A.A. Земледельческая неполная оседлость и «теория бродяжничества». – В кн.: Этнография народов СССР. Л., 1971.
153. Шнитников A.B. Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария. – Записки Геогр. об‑ва СССР. Новая серия. 1957, T.XVI.
154. «Юань‑чао би‑ши» («Секретная история монголов»). Т. 1. М., 1962.
155. Юшков СВ. Феодальные отношения и Киевская Русь. – Ученые записки Саратовского Гос. ун‑та. Т. 2, вып. 4, 1924.
156. Якубовский А. Ю. Феодальное общество Средней Азии и его торговля с Восточной Европой в X–XV вв. – Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Вып.З, ч. 1. Л., 1932.
156а. Bacot J. Reco
157. Chava
158. Christiansen Ε. The Northern Crusades. The Baltic and the Catholic Frontier 1100–1525. London, 1980.
159. Cumont F. La propagation du manichéisme dans l'Empire Romain. Poissy, 1909.
160. D'Ohsson С Histoire des Mongols. II. Hague et Amsterdam, 1834.
160a. Fe
161. Grousset R. L'Empire des steppes. Paris, 1960.
162. Jakobson R. The Puzzles of the Igor'Tale, on the 150 A
163. Moravcsik S. Zur Frage hu
164. Needham J. Science and civilisation of China. III. Cambridge, 1959.
165. Pelliot P. Chrétiens d'Asie Centrale et d'Extrême‑Orient. T'oung Pao, 1914.
166. Pelliot P. Le vrai nom de Seroctan. T'oung Pao, vol. 29, 1932.
167. Saeki P.Y. The Nestorian documents and Relicts in China. Tokyo, 1951.
168. Segur Ph. History of Russia and of Peter the Great. London, 1829.
169. Theiner. Vetera Monumenta historiae Hungariae illustrantia. Romae, 1857, I.
170. The Mongol Mission. Ed. C.H.Dawson. N.Y., 1955.
171. Toynbee A.I. A Study of History. N.Y.‑Toronto, 1946.
172. Tumler P.M. Der Deutsche Orden. Vie
173. Vernadsky G. Kievan Russia. New Haven, 1951.
174. Vemadsky G. The Mongols and Russia. New Haven, 1953.
175. Zajaczkowski A. Zwiazki jezykowe polowecko‑slowenskie. Wroclaw, 1949.
[1] Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М.. 1981, стр. 10, 27; Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М.. 1973. стр. 26. 31. 98–99, 122. 154, 163, 165; Козлов В. И. О биолого‑географической концепции этнической истории. – «Вопросы истории», 1974, № 12..
С другой стороны, академическая общественность не осталась одинока в своем благородном марксистском негодовании. С прямым печатным доносом на Л. Н. Гумилева выступил в журнале «Наш современник» автор романа‑эссе «Память» В.Чивилихин. Изложив свой взгляд на историю Великой степи как на историю насилий и убийств, творимых на базе неразвитых производительных сил, автор эссе призывал к запрещению «человеконенавистнической» теории пассионарности, к наказанию ученого, посмевшего отвергнуть идею об извечной вражде Руси и Степи.
Вся эта кампания тяжело сказалась на судьбе трудов и на личной судьбе Л. Н. Гумилева. Поскольку научные оппоненты не решились на открытую и развернутую дискуссию с автором ни по «черной легенде», ни по пассионарной теории этногенеза, началась неофициальная, но жесткая кампания замалчивания гумилевских работ. В течение 15 лет коммунистические идеологи из ЦК и Академии блокировали публикации работ Л. Н. Гумилева, лишали гумилевские идеи права на свободное обсуждение. Сколь плотной была эта блокада, легко увидеть даже из библиографии гумилевских работ [54а]. В советской научной печати 1975–1986 годов с великими трудами пробили себе дорогу 2–3 крошечных статьи по одной‑две странички. Уделом Л. Н. Гумилева стали небольшие журнальные и газетные публикации да тезисы докладов на научных конференциях, которые седовласый мэтр поневоле писал подобно молодому аспиранту.
Может быть, читателю покажется лишним упоминание в предисловии к книге обо всех этих печальных «делах давно минувших дней». На первый взгляд, сегодня история идеологической травли Л. Н. Гумилева 10‑летней давности и правда кажется анахронизмом. С конца 80‑х годов книги и статьи Л. Н. Гумилева пошли и до сих пор идут к читателю широким потоком. Так стоит ли ворошить прошлое? По моему глубокому убеждению, об этом прошлом не то что говорить и писать – кричать стоит во весь голос. Ведь за названными выше фактами, за формулировками типа «блокировали», «арестовали», «не обсуждали», «не печатали» скрывается подлинная научная и личная т р а г е д и я г е н и я.
Для самого Льва Николаевича Гумилева имя его научной идеи – «Черная легенда» – усилиями приверженцев коммунистической утопии поистине превратилось в символ судьбы. О нем самом сотворили другую «черную легенду», точно так же замешанную на идеологической лжи.
Взгляды Л. Н. Гумилева на взаимоотношения Руси и Степи именовались в ней «самообманом»[1], он сам – поборником агрессоров и завоевателей[2]. В академических кругах стало правилом хорошего тона при упоминании о Гумилеве реагировать снисходительной улыбкой. Не имея возможности отказать Л. Н. Гумилеву в квалификации и эрудиции, оппоненты старательно формировали образ престарелого сына двух поэтов, который из‑за любви к аплодисментам и давления литературного таланта решился ни с того ни с сего оспаривать очевидные истины о татаро‑монгольском иге и социальной природе этноса, известные даже школьнику.
Но когда коммунистические запреты рухнули, общественный интерес к идеям Л. Н. Гумилева поставил мощную точку в споре о ценности и значимости его работ, творцам «черной легенды» о самом Льве Николаевиче пришлось трансформировать ее содержание. Зато теперь вы можете услышать, что Л. Н. Гумилев являлся чуть ли не убежденным марксистом, который в своих работах не уставал цитировать основоположников «великого учения», хотя каждому непредубежденному человеку понятно, насколько принужденный характер имело упоминание «классиков» в советской историографии. Зато теперь последняя, посмертная статья Л. Н. Гумилева [Alma Mater, «Вестник высшей школы», 1992, № 7–9, стр. 6–14] появляется на свет Божий с предисловием доктора исторических наук А. Я. Дегтярева. И кто помнит, что этот‑то А. Я. Дегтярев, будучи главой парткома ЛГУ, а в последствии секретарем ЦК КПСС по идеологии, отнюдь не скрывал негативного своего отношения к Л. Н. Гумилеву и его идеям, многое сделал для усложнения жизни Льва Николаевича? И потому помнить истину необходимо не только применительно к татаро‑монгольскому игу, но и к самому Л. Н. Гумилеву. И не в том дело, что вчерашние гонители Льва Николаевича сегодня зачастую стремятся выглядеть его ценителями. Обсуждать моральные императивы былых работников партийной «номенклатуры» бессмысленно, ибо совести в обычном человеческом понимании у них не доищешься. Но всем нам нелишне четко представлять себе очевидное: Л. Н. Гумилев заплатил за свое право писать и говорить то, что он думает, непомерную цену. Все совершенное против него оппонентами из компартии и Академии наук – п р е с т у п л е н и е, оправдывать которое ссылками на условия времени или искреннее заблуждение, безнравственно.
Ничуть не меньшей безнравственностью, на мой взгляд, выглядят многочисленные и разнообразные попытки политизировать идеи и имя Л. Н. Гумилева, изобразить его чьим‑то сторонником в сегодняшней общественной суете.
Даже прямо сталкиваясь с политическими высказываниями самого Л. Н. Гумилева, не стоит торопиться с выводами. Всякий, знавший Л. Н. Гумилева лично, я думаю, согласится со мной, если я рискну утверждать, что Лев Николаевич почти всю жизнь был человеком крайне далеким от политики. Его отстраненность от событий дня сегодняшнего имела под собой по крайней мере два веских основания: фанатичную преданность науке и личный печальный опыт контактов с коммунистическим режимом.