Страница 10 из 29
Разумеется, необходимость в небольших эмоциональных корректировках никак не соотносится с научной ценностью гумилевской «Черной легенды». «Черная легенда», еще при жизни автора ставшая событием в нашей научной жизни, должна и восприниматься в качестве такового. Она, безусловно, является выдающимся вкладом в постижение истины, знаменуя собой крушение целого пласта мифов отечественной истории.
Тем более ценной для читающей публики выглядит инициатива издательства, взявшего на себя труд и коммерческий риск, связанный с публикацией сборника работ столь острой общественной тематики. К числу несомненных достоинств вновь публикуемой книги относится и то обстоятельство, что издательство и составитель не ограничились только работами Л. Н. Гумилева. Читатель обнаружит в сборнике «Черная легенда» широкую и неоднозначную панораму мнений многих авторов – от пассажей А.де Кюстина до малоизвестных и красноречивых оценок К.Маркса, посвященных основной теме книги. Примечательно, что высказывания антиевразийской направленности в равной мере характерны для западноевропейских мыслителей с полярными политическими взглядами, для деятелей культуры, принадлежащих к разным историческим эпохам (не в меньшей мере сказанное относится и к российским западникам – от «ультрапатриота»‑марксиста А.Кузьмина до космополита А.Янова).
Познакомившись с книгой, читатель без труда убедится в главном: глубокая антипатия западноевропейцев к обитателям Евразии есть атрибутивный компонент западноевропейского мироощущения. Как и всякий другой устойчивый эмоциональный настрой, такая антипатия лежит за пределами сферы сознания и порождается естественной разностью двух суперэтносов.
Разумеется, сборник работ Л. Н. Гумилева «Черная легенда» не ставит своей целью корректировать личные пристрастия читателей, но он безусловно поможет им получить новые знания об окружающем мире и месте человека в нем.
В. Ю. Ермолаев, кандидат географических наук
Часть первая
Происхождение «черной легенды»
Миф и действительность[3]
Память и истина
То, что науке свойственно развиваться – общеизвестно, но как она развивается, ясно далеко не всем. Обыватель, без профессиональной подготовки, полагает, что основой знания является его личная память: чем больше он запомнил, тем он ученее. А так ли это? Никто не запомнит всего, что он в жизни видел. Это невозможно, не нужно, и даже вредно, так как в поле зрения наблюдателя попадаются объекты важные и мелкие, приятные и досадные, воспринятые правильно или искаженно, сохранившиеся полно или отрывочно. Все это неизбежно мешает построить адекватную картину происходившего и оставляет, после процесса воспоминания, только впечатление, а отнюдь не знание.
Но это еще не самая большая беда. Наблюдатель всегда видит реальные вещи – феномены, но не соотношения между ними; он наблюдает элементы систем, а не системные связи, которые, как известно, составляют основу любого феномена, особенно при быстром его изменении. Так, мы считаем горы вечными, потому что геологические процессы относительно человеческой жизни идут медленно, а жизнь насекомых – эфемерной, но в обоих случаях мы неправы. Любая системная целостность развивается во времени, и нет ничего неизменного, хотя личная память фиксирует только моменты, создавая аберрацию их стабильности. А это создает заведомую ошибку. Значит, только помнить мало. Надо еще думать!
Но бывает хуже: запоминается не наблюденный факт, а свое ошибочное восприятие. Иными словами: не то, что было, а то, что показалось. И нет способов проверки, кроме одного: приемов исторической критики. А это скорее антипамять, однако она дает неплохие результаты, помогая отделить достоверную информацию от сомнительной и заведомо ложной. В древности искусством проверки не обладали; аутентичный текст принимали на веру. Так и родились мифы об Атлантиде, Шамбале, амазонках, морских змеях и, как ни странно, о народах нашей страны.
Беды, порожденные мифами, т.е. предвзятыми мнениями и переходящими ошибками, неисчислимы. Одна из главных заслуг Науки в ее способности вскрывать застарелые предубеждения, никогда не доказанные и как будто не требующие доказательств. Это значит, что Наука уничтожает ошибки Памяти, а когда она не в силах это осуществить, то торжествует Ложь и течет кровь.
Каждого русского человека, знакомого с историей международных отношений за последние триста лет, неизменно приводило в изумление то отношение к России, которое в странах Западной Европы считалось вполне естественным и даже единственно возможным: недоброжелательное и несколько пренебрежительное. Ведь даже в Париже, в школе восточных языков, фигурировал русский, и выражение «поскреби русского и найдешь татарина» было, как бы, не требующим доказательств. А отношение к «татарам», под которыми подразумевались все кочевники Великой степи, было почему‑то отрицательным. Их не то чтобы не уважали, но ставили ниже китайцев, индусов и арабов, не задаваясь даже вопросом: а за что им такая немилость? И это отношение распространялось на русских, причем очень давно: со времен Ивана Грозного и Алексея Михайловича.
Конечно, такое настроение ведущих социальных слоев Западной Европы было несправедливым, научно необоснованным и попросту предвзятым, но сам этот факт был в аспекте мировой политики отнюдь не безразличен. Давление общественного мнения на решения правительств всегда имеет значение, даже если это «мнение» глубоко ошибочно. Еще Пушкин посвятил два стихотворения опровержению той странной антипатии, которую проявили «клеветники России» в 1830 г. во время польского восстания. Но ведь и до этого, при освобождении Украины в 1648 г.
или во время Ливонской войны XVI в. было то же самое. Очевидно, это не случайно. У такого стойкого заблуждения должны быть глубокие причины.
Отметим весьма характерное с точки зрения этнологии: неявное отождествление в глазах не только средневековых западноевропейцев, но и китайцев – народов России и Монголии, сливавшихся для них в нечто целое, хотя раздробленное и неосязаемое. Иными словами, категория «суперэтнос» была для средневекового наблюдателя не абстракцией, а очевидностью. Следует добавить, чтобы не погрешить против истины, что и в мусульманских странах родство тюрок и славян представлялось не требующим доказательств. Так считал, в частности, и величайший историко‑географ из Туниса – автор первой этнологической концепции – Ибн Халдун (11, стр. 326]. А раз так, то естественно задаться вопросом: что же сближало степных и оседлых предков нашей страны еще задолго до добровольного вхождения «под власть белого царя» калмыков и казахов, и что делало для них одинаково чуждыми «Поднебесную» и католическую Европу – цивилизованный мир. Может быть, эта близость – продукт воображения иноземцев, а может быть, – закономерная и устойчивая взаимная симпатия двух суперэтносов? Без этнологии, видимо, не обойтись.
Друзья и недруги Великой степи
Суперэтнос, условно названный нами «хуннским», включал не только хуннов, сяньбийцев, табгачей, тюркютов и уйгуров, но и многие соседние этносы иного происхождения и разнообразных культур. Мозаичность этнического состава отнюдь не препятствовала существованию целостности, противопоставлявшей себя иным суперэтносам: Китаю древнему (IX в. до н.э. – V в. н.э.) и Китаю раннесредневековому – империи Тан (618–907 гг.), Ирану с Тураном (250 г. до н.э. – 651 г. н.э.), халифату, то есть арабо‑персидскому суперэтносу, Византии (греко‑славянской) и Западной (романо‑германской) Европе; особняком стоял Тибет, который в сочетании с Тангутом и Непалом тоже следует рассматривать как самостоятельный суперэтнос, а не периферию Китая или Индии. Все эти суперэтнические целостности взаимодействовали с циркумкаспийской Евразией (Великой степью), но по‑разному, что весьма влияло на характер культуры и вариации этногенеза как степных, так и окрестных суперэтносов. В чем было различие этих контактов? Решить поставленную задачу традиционными приемами столь же просто, как и бесплодно. Можно перечислить все войны и мирные трактаты, а также межплеменные распри, что, кстати, уже сделано, но это будет описание ряби на поверхности океана. Ведь воюют государства, то есть социальные целостности, а не этносы, которые являются звеньями геобиоценозов, вследствие чего они более консервативны. Войны часто идут внутри этнической системы, а с чужаками сохраняют «худой мир», который не всегда лучше «доброй ссоры». Поэтому целесообразно избрать иной путь. Комплиментарность – вот та база, на которой не просто проходят, но осуществляются судьбы взаимодействующих этносов и суперэтносов, а иногда и отдельных персон. Уточним сие понятие.