Желание герцога

Лиллиан подняла на него взгляд. В карих глазах плясали золотистые отблески догорающего камина.

— Теперь ты не хочешь рассказать, что тебя так беспокоило, когда я нашла тебя в бильярдной?

Саймон напрягся, его мысли мгновенно вернулись к тем проблемам, с которыми он столкнулся. Оказалось, что его отец был совсем не таким человеком, как о нем думал Саймон. И у него есть по крайней мере один незнакомый ему брат в этом мире, а может, и не один.

Глядя на Лиллиан, Саймон обдумывал ее вопрос. В том, чтобы что-то рассказать этой женщине, был риск. Саймон чувствовал, что она очень близка ему, но ведь они знакомы всего неделю. Ему хотелось верить, что она никогда намеренно не раскроет секреты его семьи, но даже если она случайно шепнет правду не тому… осуждения общества им не избежать.

И хотя сам Саймон не считал пока возможным дать миру узнать истинное лицо своего отца, ему не хотелось, чтобы кто-то посторонний отнял у него эту возможность.

Однако острое желание поделиться своей болью не покидало его. Особенно с женщиной, которая доставила ему столько удовольствия.

— Я начинаю думать, что совершенно не знал своего отца, — тяжело вздохнул Саймон, еще крепче прижимая к себе Лиллиан.

Тепло ее тела немного успокоило волнение от тех ужасных фактов, которые он обнаружил.

— Как же так? — тихо спросила Лиллиан, отводя взгляд.

Саймон долго смотрел в потолок, потом покачал головой и продолжил:

— Ну а что ты знаешь о нем?

— Немногое, — неуверенно ответила Лиллиан. — Его все знали.

— Да, — нахмурился Саймон, — его репутация как общественного деятеля была известна всем. Его очень уважали за поддержку иногда спорных законов в парламенте и яростную защиту бедных. Но кроме этого, он был наделен выдающимися личными качествами. Люди считали его порядочным человеком, безупречным во всех отношениях. Даже праведным. Это давало ему силы в справедливой борьбе. Но теперь…

Саймон замолчал, чувствуя, как подступает горечь к горлу. Каким лживым было все это…

Лиллиан приподнялась на локте и посмотрела на Саймона. В ее взгляде читался неприкрытый интерес.

— Но теперь?..

Саймон задумался. Раскрывать правду было не только опасно, но в какой-то степени это все еще было похоже на предательство отца. Он вздохнул. Похоже, ему по-прежнему хотелось защитить старика.

— Теперь… — Он пожал плечами. — Теперь я сомневаюсь, была ли правда в том, чему он учил меня. И если бы я знал его истинное лицо, не знаю, полюбил бы я его когда-нибудь.

Лиллиан медленно кивнула, в ее взгляде промелькнуло сильное волнение, и осторожно легла рядом с Саймоном.

— Дети всегда думают, что родители не могут совершать неправильные поступки, — произнесла Лиллиан после долгого молчания. — Но, взрослея, мы осознаем, что у них есть сложности и им присущи разные человеческие качества. Это не очень утешительно, правда?

— Нет, — покачал головой Саймон, — совсем неутешительно.

Теперь Лиллиан смотрела куда-то вверх, взгляд стал рассеянным, словно она утонула в воспоминаниях.

— Я считала свою мать безупречной женщиной. Отец защищал нас с братом от ее многочисленных приступов тоски, поэтому я не замечала, какой беспокойной она была на самом деле. До тех пор пока мать не свела счеты с жизнью.

Саймон вздрогнул. Ему трудно было представить, какую утрату понесла эта замечательная женщина, сначала лишившись матери, а потом, испытав на себе жестокость людей, когда они стали подозревать правду и избегать ее.

— Самое ужасное заключалось в том, — продолжала Лиллиан, — что сначала я ненавидела мать за то, что она сделала. Я чувствовала себя обманутой, потому что она свела счеты с жизнью, вместо того чтобы мужественно встретить проблемы. Я считала ее поступок эгоистичным, потому что она оставила мужа без жены, а детей — без матери. Я много лет обвиняла ее.

Саймон отодвинулся и приподнялся на локте, чтобы посмотреть на Лиллиан. И хотя ее голос звучал ровно, в глазах, где царил тонкий эмоциональный мир, блестели слезы. Ранимость делала Лиллиан еще привлекательнее для него, потому что Саймон понимал: этой стороной своей жизни она редко с кем делилась. Лиллиан воздвигла стену, чтобы защитить себя, и точно так же повела себя с ним, когда они встретились впервые. Теперь он понимал ее нежелание знакомиться с ним и признать их влечение друг к другу.

Слава Богу, она все-таки сделала это.

— И как ты преодолела свой гнев?

Саймон взял ее за руку и смотрел на их переплетенные пальцы.

— Что ты имеешь в виду?

— Ни ты, ни я не можем просто поговорить с нашими родителями и разрешить проблему, которая причинила нам столько боли. Их нет в живых, и это осложняет дело.

— Все правильно, — медленно кивнула Лиллиан. — Разрешение проблемы ушло вместе с ними, оставив нам только боль.

Повисла долгая пауза, пока Лиллиан с хмурым лицом обдумывала его вопрос.

— Я совсем недавно преодолела свой гнев, — прошептала она наконец, — когда узнала настоящую причину, по которой она ушла из жизни. Мне кажется, я перенесла свой гнев на… на кого-то еще… На кого-то, кого я виню в ее смерти.

Саймон нахмурился. На ее лице появилось тревожное, даже виноватое выражение. Ему вдруг захотелось сделать все, чтобы оно пропало. Но это невозможно, как невозможно забыть собственную боль.

— Сомневаюсь, что в моей ситуации это поможет, — вздохнул Саймон. — Я считаю, что никто другой не несет ответственности за поступки моего отца. Но возможно, настанет день, когда я пойму их, и это ослабит мой гнев и ощущение предательства, которые я чувствую сейчас.

— Наверно, это так, Саймон, — прошептала Лиллиан, отвернувшись, и по ее голосу Саймон не мог понять чувств, которые овладели ею. — Уже очень поздно, Я должна вернуться к себе в комнату. Габби заподозрит что-нибудь.

Лиллиан повернулась, чтобы встать с кровати.

Саймон понимал, что она права, но тем не менее взял ее за руку и потянул к себе. Она не сопротивлялась, когда он накрыл ее своим телом и прижался к губам. Вздохнув, Лиллиан ответила на его поцелуй.

— Не уходи пока, — пробормотал Саймон, целуя ее  шею. — Останься еще на часок.

Его рука обхватила ее грудь, и Лиллиан застонала от удовольствия:

— О-один часок.

Еще раз оглядев тихий пустой коридор, Лиллиан повернула ручку и толкнула дверь, поморщившись, когда она со скрипом открылась, впуская ее в спальню. Там было тихо и темно, и Лиллиан с облегчением вздохнула, закрыв дверь и привалившись к стене. Она была в безопасности и вполне уверена в том, что никто ее не видел. Теперь надо только молиться, чтобы она смогла убедить Габби в том, что…

Лиллиан не успела закончить мысль, как из угла спальни послышалось неприятное царапанье по кремню и тут же загорелась свеча. Габби в халате, держа свечу, встала из мягкого кресла в гардеробной.

— Лиллиан, — покачала она головой и пошла ей навстречу. — Лиллиан!

Больше ничего говорить не надо было. Она с таким осуждением произнесла ее имя, что Лиллиан сразу поняла — Габби давно ждала ее. Она вздрогнула, когда подруга подняла свечу и стала рассматривать Лиллиан в тусклом свете.

— Лиллиан… Что ты делала? — широко раскрыв глаза, прошептала Габби, поставив свечу на ближайший столик.

Все волнения, чувство вины и смущение, которые одолевали Лиллиан последние дни, вспыхнули в ней с новой силой. В глазах появились нежданные слезы, и она упала в объятия подруги.

— Мы занимались любовью, — призналась она глухим голосом, уткнувшись в плечо Габби.

— О, Лиллиан, — выдохнула Габби, направляя подругу к канапе, куда они рухнули вместе. — Ты отдала ему свое тело?

Лиллиан кивнула, ожидая, что краска смущения сейчас зальет ее щеки. К ее удивлению, этого не произошло. Даже когда она думала о страстном вечере, который она провела в объятиях Саймона, она не чувствовала стыда. Вместо этого она дрожала от удовольствия и вновь пробуждающегося желания.