Страница 6 из 22
И голос был сугубо английский.
Фарнон поглядел на меня долгим изучающим взглядом и весело улыбнулся.
– Идемте в дом. Я покажу вам, что и как.
3
В дни былой славы длинная пристройка позади дома предназначалась для слуг. В отличие от комнат по фасаду там все было темным, узким и тесным.
Фарнон подвел меня к первой из нескольких дверей, открывавшихся в коридор, где висел запах эфира и карболки.
– Это, – сказал он, и глаза его таинственно заблестели, словно он указывал мне вход в пещеру Аладдина, – наша аптека.
В дни, когда еще не было пенициллина и сульфаниламидов, аптеке принадлежала весьма важная роль. От пола до потолка по стенам тянулись ряды сверкающих банок и бутылей. Я с удовольствием читал знакомые названия: эфир, настойка камфары, хлородин, формалин, нашатырь, гексамин, свинцовый сахар, линиментум альбум, сулема, вытяжной пластырь. Хоровод этикеток действовал успокаивающе.
Я был среди старых друзей. Сколько лет им отдано, сколько трудов положено, чтобы постичь их тайны! Я знал их состав, действие, применение и все капризы их дозировки. У меня в ушах зазвучал голос экзаменатора: "Доза для лошади? Для коровы? Для овцы? Для свиньи? Для собаки? Для кошки?"
Эти полки содержали весь арсенал ветеринара в его войне с болезнями. На рабочем столе у окна красовались орудия для приготовления из них нужных лекарств – мензурки, колбы, ступки, пестики. А под ними за открытыми дверцами шкафчика – пузырьки, груды пробок всех размеров, коробочки под пилюли, бумага для заворачивания порошков.
Мы медленно обходили комнату, и Фарнон с каждой минутой оживлялся все больше. Глаза его сверкали, он так и сыпал словами. То и дело он протягивал руку и поглаживал бутыль на полке, взвешивал на ладони лошадиный болюс <Лекарственная форма мягкой консистенции, которую вводят лошадям через рот специальным прибором – болюсодавателем>, доставал из коробки баночку с пастой на меду, ласково похлопывал ее и бережно ставил на место.
– Поглядите-ка, Хэрриот! – неожиданно закричал он так, что я вздрогнул. – Адреван! Прекрасное средство от аскарид у лошадей. Но дороговато! Десять шиллингов коробочка. А это пессарии <Антисептические противовоспалительные свечи для профилактики эндометрита (воспаления слизистой оболочки матки)> с генциановым фиолетовым. Если засунуть такой пессарий в матку коровы после чистки, выделения обретают прелестный цвет. Так и кажется, что от него есть польза. А этот фокус вы видели?
Он бросил несколько кристаллов йода в стеклянную чашечку и капнул на них скипидаром. Секунду все оставалось как было, а потом к потолку поднялось клубящееся облако фиолетового дыма. При виде моего ошарашенного лица он расхохотался.
– Прямо-таки черная магия, верно? Так я лечу раны на ногах у лошадей. Химическая реакция загоняет йод глубоко в ткани.
– Неужели?
– Точно не скажу, но такая теория существует, а к тому же, согласитесь, выглядит это впечатляюще. Самый твердолобый клиент не устоит.
Некоторые бутылки на полках не вполне отвечали этическим нормам, которые я усвоил в колледже. Например, та, которая была украшена этикеткой "Бальзам от колик" и внушительным рисунком бьющейся в агонии лошади. Морда животного была повернута вверх и выражала чисто человеческую муку. Кудрявая надпись на другой бутыли гласила: "Универсальная панацея для рогатого скота – безотказное средство от кашлей, простуд, дизентерии, воспаления легких, послеродовых параличей, затвердения вымени, и всех расстройств пищеварения". По низу этикетки жирные заглавные буквы обещали: "Не замедлит принести облегчение".
Фарнон находил, что сказать почти обо всех лекарственных средствах. У каждого было свое место в его опыте, накопленном за пять лет практики; у каждого было свое обаяние, свой таинственный ореол. Многие бутыли были красивой формы, с тяжелыми гранеными пробками и латинскими названиями, выдавленными по стеклу, – названиями, которые известны врачам уже много веков и успели войти в фольклор.
Мы стояли, глядя на сверкающие ряды, и нам даже в голову не приходило, что почти все это практически бесполезно и что дни старых лекарств уже сочтены. В ближайшем будущем стремительный поток новых открытий сметет их в пропасть забвения, и больше им не вернуться.
– А вот тут мы храним инструменты.
Фарнон провел меня в соседнюю комнатушку. На полках, обтянутых зеленой бязью, были аккуратно разложены блистающие чистотой инструменты для мелких животных. Шприцы, акушерские инструменты, рашпили для зубов, всевозможные зонды и – на почетном месте – офтальмоскоп.
Фарнон любовно извлек его из черного футляра.
– Мое последнее приобретение, – пророкотал он, поглаживая гладкую трубку. – Удивительная штучка. Ну-ка, проверьте мою сетчатку!
Я включил лампочку и с любопытством уставился на переливающийся цветной занавес в глубине его глаза.
– Прелестно. Могу выписать вам справку, что у вас там все в порядке.
Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу.
– Отлично, я рад. А то мне все казалось, что в этом глазу у меня намечается катаракта.
Настала очередь инструментов для крупных животных. По стенам висели ножницы и прижигатели, щипцы и эмаскуляторы, арканы и путы, веревки для извлечения телят и крючки. На почетном месте красовался новый серебристый эмбриотом, но многие орудия, как и снадобья в аптеке, были музейными редкостями. Особенно флеботом <Прибор для рассечения вены и кровопускания с целью лечения интоксикаций, ламинита, отека легких и других заболеваний животных> и ударник для "отворения крови" – наследие средневековья, хотя и теперь порой приходится пускать их в ход и густая струя крови стекает в подставленное ведро.
– По-прежнему непревзойденное средство при ламините <Ревматическое воспаление копыт; чаще наблюдается у лошадей при чрезмерном скармливании им богатых белками кормов>, – торжественно провозгласил Фарнон.
Осмотр мы закончили в операционной с голыми белыми стенами, высоким столом, кислородным баллоном, оборудованием для эфирной анестезии и небольшим автоклавом.
– В здешних местах с мелкими животными работать приходится не часто, – Фарнон провел рукой по столу. – Но я стараюсь изменить положение. Это ведь куда приятнее, чем ползать на животе в коровнике. Главное – правильный подход к делу. Прежняя доктрина касторки и синильной кислоты совершенно устарела. Наверное, вы знаете, что многие старые зубры не желают пачкать рук о собак и кошек, но пора обновить принципы нашей профессии.
Он подошел к шкафчику в углу и открыл дверцу. Я увидел стеклянные полки, а на них скальпели, корнцанги, хирургические иглы и банки с кетгутом в спирту. Он вытащил носовой платок, обмахнул ауроскоп <Прибор для исследования наружного слухового прохода у животных> и тщательно закрыл дверцы.
– Ну, что скажете? – спросил он, выходя в коридор.
– Великолепно! – ответил я. – У вас тут есть практически все, что может понадобиться. Я даже не ожидал.
Он прямо-таки засветился от гордости. Худые щеки порозовели, и он начал что-то мурлыкать себе под нос, а потом вдруг громко запел срывающимся баритоном в такт нашим шагам.
Когда мы вернулись в гостиную, я передал ему просьбу Берта Шарпа:
– Что-то о том, что надо бы просверлить корову, которая работает на трех цилиндрах. Он говорил о ее мошне и об опухании… я не совсем разобрался.
– Пожалуй, я сумею перевести, – засмеялся Фарнон. – У его коровы закупорка соска. Мошна – это вымя, а опуханием в здешних местах называют мастит.
– Спасибо за объяснение. Приходил еще глухой мистер Муллиген…
– Погодите! – Фарнон поднял ладонь. – Я попробую догадаться… Собачку выворачивает?
– Очень сильно выворачивает, сэр.
– Ага. Ну так я приготовлю ему еще пинту углекислого висмута. Я предпочитаю лечить этого пса на расстоянии. С виду он смахивает на эрделя, но ростом не уступит ослу, и характер у него мрачный. Он уже несколько раз валил Джо Муллигена на пол – опрокинет и треплет от нечего делать. Но Джо его обожает.