Любовь-волшебница

В спальне его ожидала ванна, и он торопливо вымылся, немилосердно скребя кожу, чтобы смыть впитавшийся запах смерти. Если бы еще достало сил не есть то, что стояло на столе! Но он не мог устоять. Голод просто раздирал ему внутренности. Бог весть что он может натворить, если не насытится хоть таким образом. Алпин вгрызался в кусок мяса, едва обжаренный с обеих сторон, с жадностью, которая граничила с отвращением. Налил себе вина пополам с кровью и встал у окна, глядя на освещенный факелами двор. Злоба немного отпустила его, успокоенная отвратительной подачкой, которая внушала ему страх. Может быть, совсем скоро сырого мяса и вина с кровью будет недостаточно, думал он.

Он замер, услышав, что кто-то вошел к нему в спальню. Уловил аромат Софи, но легче не стало. Ни к чему ей приходить в его спальню в такой момент. Она сделала несколько неуверенных шагов к нему, потом остановилась. Алпин сделал глубокий, медленный вдох и закрыл глаза, наслаждаясь ее ароматом. Она только что приняла ванну. Женственный аромат теплой кожи с капелькой лаванды. Если бы его спросили, он бы сказал, что так пахнет смех, теплое солнце, полевые цветы и надежда. Он почти ненавидел ее за это!

И там был еще один запах, который мучил его, становился все сильнее, отчего все мускулы его тела напряглись и болезненно заныли. Невидящими глазами он смотрел в окно. Софи пахла желанием. Алпин быстро допил вино, но оно служило для удовлетворения только одной потребности. Сейчас в нем бушевала другая, сродни голоду, разжигаемая ароматом женщины. Он вдохнул его поглубже, приоткрыв рот, чтобы чувства обострились еще больше, и кровь глухо застучала в жилах.

— Уходите, Софи, — сказал он. — Вам нельзя быть сейчас рядом со мной.

Прошла долгая минута, прежде чем Софи поняла, что он с ней заговорил. Едва она переступила порог его спальни и увидела, что он стоит возле окна, обнаженный, если не считать влажного полотенца, обернутого вокруг стройных бедер, она была как во сне. Девушка осторожно подошла поближе. Ладони горели от желания коснуться его широкой, мускулистой спины. Он был прекрасен. У нее защемило сердце.

— Я почувствовала, что вы вернулись, — сказала она, делая еще один шаг вперед. — Хотела убедиться, что вы вернулись целым и невредимым.

— Я все еще жив, если можно назвать это жизнью.

Она вздохнула, но решила на сей раз с ним не спорить.

— Я почувствовала.

— Что? Зверя во мне? Жестокость? Жажду крови? Или, — он взглянул на Софи поверх плеча, — простую похоть?

Алпин понял свою ошибку в тот же миг, когда его взгляд коснулся Софи. Она распустила волосы, и они густыми золотыми волнами спускались до самых бедер. На ней была только тонкая льняная сорочка, не скрывавшая изящных изгибов стройного тела. Огромные глаза не отрываясь смотрели на него, скорее зеленые, чем голубые. Софи была как нежный солнечный свет, и он жаждал обладать каждой клеточкой ее женственного тела.

Софи покачала головой:

— Я почувствовала, что нужна вам, но, может быть, это просто самомнение.

Он быстро повернулся к ней лицом, чтобы оглядеть ее всю.

— Нет. Вы действительно мне нужны, но я не позволю себе использовать вас для утоления моего голода.

— Из-за леди Маргарет?

— Нет.

— Тогда почему?

Софи постаралась не обнаруживать, как ее поразила его быстрая реакция, ведь он легко мог бы счесть это за проявление страха.

— Почему? — Он почти рычал, стоя так близко от нее, что ему пришлось сжать руки в кулаки, чтобы не схватить ее в объятия. — Посмотрите на меня. Я больше похож на волка, чем на человека.

Не такой уж у него звериный вид, подумала она, хотя глаза желтые, а не золотисто-карие, как обычно, странно искаженной формы, напоминают скорее глаза зверя, а не человека. Зубы тоже слегка изменились, она видела их хищный оскал. Изменения были небольшими, но внушали тревогу. Не то чтобы она опасалась, что он причинит ей вред. Она видела такие превращения и раньше, пусть менее отчетливо выраженные. Тем не менее они были доказательством — что бы она ни делала, ей не удалось ослабить хватку древнего проклятия.

Она тихо сказала:

— Но человек все еще здесь, Алпин.

— В самом деле? — Он подошел к столу и схватил блюдо из-под мяса. — Разве человек ест одно только мясо, едва пожаренное, просто пронесенное сквозь огонь, чтобы стало теплым, как свежатина? — На блюде все еще была кровь, и он вылил ее в огромную кружку с крышкой, затем добавил вина. — Разве человек может пить вино, приправленное кровью? — Алпин сделал затяжной глоток, прежде чем поставить кружку на стол. — С каждым годом в моем питье все меньше вина, все больше крови. Жажда усиливается.

Он снова подошел к Софи.

— И какой мужчина, кроме жестоких выродков, находит такое упоение в битве? Мои руки по локоть в крови. Я мыл их, но все еще чувствую ее запах. Стоило мне той ночью взмахнуть мечом, как жажда крови взыграла во мне с невиданной силой. Запахи крови и смерти кружили мне голову, как аромат знакомых духов. Не знаю, скольких я убил, да какая мне разница? С равной жестокостью я могу убивать и голыми руками, и мечом. Одного я убил сегодня зубами, — продолжал он охрипшим голосом. — Бросился на него и вырвал зубами глотку. Горячая кровь наполнила рот, и я обезумел от дикой жажды. Мне хотелось выпить ее всю. Кровь была такой сладкой, а ужас того мужчины сделал ее еще слаще. Разве это дело человека?

Ужасный рассказ и очень дурной знак. Но Софи коснулась его руки и тихо спросила:

— Тот мужчина был безоружен? Отдавал ли меч, признавая поражение? Умолял о пощаде?

Не отрываясь Алпин смотрел на маленькую нежную руку, которая гладила его кожу. Он покачал головой:

— Нет. Своим мечом тот мужчина как раз собирался снести голову Эрику. Но это не важно.

— Это очень важно, Алпин. Конечно, вы расправились с ним очень жестоко. Это значит, что проклятие не выпускает вас из цепких лап. Но вы должны были его убить, иначе он бы убил Эрика. Тот мужчина был вооружен, он был враг. Кто угодно убил бы его на вашем месте. И вы, в общем, не ответили на мой вопрос. Что бы вы ни рассказывали, ведь я с самого начала знала, кто вы есть.

— На ваше «почему» есть ответ. Вы девственница и не знаете, как не допустить, чтобы мое семя дало потомство. Другая причина в том, что я чувствую запах вашего желания, и от этого моя кровь бьется в жилах как безумная. Я хочу вас так, что едва не дрожу. Поэтому наша любовная встреча не обещает быть нежной. Нет, Софи Хей, — продолжал он слегка смягчившимся голосом, — мне хочется с головой уйти в жар вашего тела. Достать до самого дна и нестись во весь опор. Так не годится для невинной девушки. — Он решительным шагом направился к двери. — И не годится лишать чести ту, на которой не можешь жениться.

— Куда вы?

Софи не удивилась тому, как хрипло звучит ее голос, потому что его слова, чувственные интонации голоса взволновали ее едва ли не сильнее, чем вид его мускулистого, почти обнаженного тела.

— К той, которая знает, как позаботиться о том, чтобы ее чрево осталось пустым. Анна меня не любит, но всегда готова мне услужить.

— Мне сейчас не зачать! — крикнула Софи в отчаянной попытке не дать ему уйти в постель к другой женщине.

Она и так очень скоро его потеряет.

Его рука замерла на задвижке двери. Алпин колебался:

— Откуда вы знаете?

— Я целительница, Алпин. Знаю состав отвара или двух, которые можно выпить. — Вот этого она как раз делать не собиралась, но Алпину не обязательно было об этом знать. — И когда в последний раз у Маккорди рождался незаконнорожденный или хотя бы второй ребенок?

Алпин медленно повернулся.

— Никогда, — ответил он, пораженный открытием.

— Конечно! Чтобы проклятие исправно передавалось из поколения в поколение, должен быть только один наследник. У каждой женщины из рода Голтов была единственная дочь. Или, как видно на примере моей матери и тети, могла родиться или дочь, или две дочери-близняшки. Так проклятие передавалось и в нашем роду тоже. Если бы был брат, а первенец Маккорди бы был убит до того, как даст жизнь наследнику, проклятие просто прервалось бы само собой. Угрозу представлял даже незаконнорожденный сын. Может, даже младенец-девочка.