Влюбленный призрак

Он наблюдал за ней, пока абсолютно не убедился, что Фатер вернулась, что она полностью в настоящем. Тогда он поспешил к квартире Даньелл, не уверенный, что успеет ее спасти.

Лин в оцепенении сидела на лестнице, Фатер стояла несколькими ступеньками выше. Обе женщины походили на боксеров, медленно и шатко поднимающихся с ринга после того, как их отправили в глубокий нокаут.

Бен стоял перед дверью Даньелл и пытался повернуть ручку, но замок был заперт. Он постучал, но ответа не было. Он стал колотить в дверь изо всех сил. Тишина. Отступив назад, он поднес обе руки к лицу. Мгновением позже отнял их.

— Хорошо.

Он снова шагнул к двери. Затем обеими руками толкнул ее вперед. Дверь распахнулась. Он вошел в какой-то сад. Под деревьями были расставлены столики. С веток свисали цветные бумажные фонарики. Там и сям сидели посетители, официанты в накрахмаленных белых рубашках и черных брюках разносили подносы, уставленные едой.

— Желаете столик? — спросил подошедший к нему метрдотель.

— По правде сказать, я здесь кое-кого ищу. Вы не возражаете, если я попробую найти своего друга?

— Да, конечно, — сказал управляющий и отошел. В «Лотосовом саду» был оживленный вечер, и ему надо было многое успеть сделать.

Бен увидел ее после совсем непродолжительных поисков. Она была одной из тех, чьи лица мало меняются с возрастом. А Даньелл было сейчас всего сколько, двадцать девять? Даньелл восемнадцати лет не очень сильно от нее отличалась. Он подошел к их столику. Оба подростка посмотрели на него. Она улыбнулась, но парень улыбаться не спешил. Даньелл поняла, кто он такой, в ту же секунду, как увидела.

— Здравствуй, Бен.

— Привет, Даньелл.

— Декстер, это мой друг Бен Гулд.

— Рад познакомиться.

Они пожали друг другу руки. Пожатие Декстера было в десять раз сильнее, чем требовалось. Он был намерен продемонстрировать кому угодно, что он парень хоть куда.

— Как ты меня нашел? — спросила она спокойным и тихим голосом. Казалось, она ничуть не удивилась, увидев его в своем мире.

— Догадался, где ты. — Больше Бен ничего не добавил.

Она знала, что в этом разговоре они могут забежать на несколько глав вперед.

— Я собираюсь остаться здесь, Бен. Я так решила.

— Ты не можешь.

— Могу. Ты знаешь, что могу. Это часть сделки, верно? Люди вроде нас могут отправиться, куда им угодно, и там остаться.

— Даньелл, ты не можешь. Ставки для всех слишком высоки. Ты должна вернуться.

Она поджала губы и отвернулась. Он был прав, но она уже приняла решение.

— Я не хочу, Бен. Не хочу больше той своей жизни. Я живу одна в жалкой квартирке и работаю на паршивой работе. Каждое утро я просыпаюсь с надеждой, что это суббота. Знаешь почему? Не потому, что на выходные у меня намечено что-то особенное, но лишь потому, что тогда я могу больше поспать. Это многое говорит о моей жизни. Я так больше не хочу. Эта жизнь, — она взмахнула раскрытой ладонью, обводя все вокруг, — эта жизнь — моя синица в руке. Понимаешь, о чем я? Когда я оглядываюсь, то думаю, что Декстер, вероятно, был настоящей любовью всей моей жизни. Так что теперь, когда я это понимаю, я могу ценить его гораздо больше, чем тогда, прежде.

Тощему парню по ту сторону стола понравились ее слова о том, что он был любовью всей ее жизни, и он откинулся на своем стуле с видом счастливого человека. Он понятия не имел о том, что происходило между Даньелл и этим парнем постарше, но двух ее последних предложений было достаточно, чтобы наполнить его гордостью и на время умиротворить.

Боясь, как бы его планы не потерпели крах, Бен повысил голос.

— Но ты получаешь это задом наперед. А тебе положено брать все то, что ты испытываешь в жизни, и использовать это, чтобы попытаться день ото дня становиться лучше.

Даньелл покачала головой.

— Нет. Я достаточно долго жила день ото дня, чтобы понять: один день от другого, в сущности, не отличается. А очень многие из них еще хуже, чем предыдущие. Я сейчас честна перед собой, Бен. Я знаю, что удовольствуюсь своим, не ахти каким счастьем. Я хочу, чтобы меня любили. Вот и все. В этом все дело. Но я не была любима или счастлива вчера. Не была и сегодня, и у меня очень мало шансов, что буду завтра. Так что я просто смотрю на вещи без иллюзий и выбираю свою синицу в руке. Я вернусь туда, где, как я знаю, была счастлива и по-настоящему любима, и просто там останусь. Я принимаю это. К тому же, вернувшись, я буду знать, что у меня никогда в жизни не будет вечера лучше, чем этот, а это значит, что я смогу ценить его в десять раз больше, чем раньше.

Она была абсолютно права, но это ничего не значило. Сейчас ему требовалось что-то такое, что могло бы убедить Даньелл вернуться в настоящее, а не оставаться в прошлом. Ему надо было вернуть Лоцмана, в каком бы ином мгновении он сейчас ни пребывал. Ему необходимо было понять, что ему следует делать со всеми своими новыми знаниями и догадками, являвшимися к нему с невозможной скоростью. Как узнать, что делать, если у тебя совершенно нет времени?

Его отец как-то раз сказал, что жизнь — глубоко несправедливая штука. При рождении тебе дарят очень сложную настольную игру, но без инструкций ты не знаешь, как в нее играть. Ты должен самостоятельно, уже во время игры, додуматься, какие в ней правила. Ты должен играть, и только один раз, и если проиграл — все, конец. Никаких ахов — дескать, я новичок, можно, я попробую исправить этот ход? Нет, нельзя. Никаких вторых попыток. Догадаться о правилах во время игры? Как может кто-нибудь не проиграть?

И все же…

— Даньелл, ты помнишь то время, когда умирала? Помнишь само мгновение смерти?

— Нет. Я помню только то, как очнулась после операции.

— Я тоже. Последнее, что я помню, — это как ударился головой о мостовую и как мне тогда было больно. И больше ничего, пока не пришел в сознание, но уже в больнице.

— О чем это он толкует, Даньелл? Когда ты умирала?

Теперь Декстер Льюис хотел знать, что здесь происходит и когда этот парень собирается свалить отсюда и оставить их в покое?

Положив ладонь поверх его руки, она сказала:

— Бен — друг моего отца, по церковным делам. Как-то раз он приходил к нам домой, и мы долго разговаривали об очень глубоких вещах. Ну, знаешь, о жизни, о смерти и всем таком прочем. Мы долго тогда об этом говорили, а сейчас вроде как завершаем разговор. Потерпи минутку, Декс.

Бен подождал, пока она закончит успокаивать парня, а затем продолжил:

— Может быть, не полагается помнить все, потому что это несущественно. Наутро мы не помним ночных сновидений, потому что они теперь не имеют значения…

Даньелл перебила его:

— Бен, как ты попал сюда? Как ты узнал, где меня искать?

— Я… я вошел через твою дверь. Открыл дверь в твою квартиру и оказался здесь.

Она смотрела на него, обдумывая его слова. Потом помотала головой:

— Это невозможно.

— Что ты имеешь в виду? Почему так говоришь?

— Ты не мог так просто меня здесь найти. Меня с Декстером Льюисом в «Лотосовом саду»? Никоим образом. Откуда ты мог знать об этом вечере? Никто не знает, насколько важно для меня это воспоминание, кроме меня самой. Никто.

— Даньелл, я говорю тебе, как это было: я открыл дверь в твою квартиру, вошел и оказался здесь.

— Я слышала, но это невозможно. Выбирая изо всей моей жизни, из двадцати девяти моих лет, как ты мог узнать, что я окажусь именно здесь? А? Откуда ты узнал, что этот вечер был самым счастливым в моем прошлом? Откуда ты это узнал? Откуда?

Озадаченным голосом, в котором он с трудом узнавал свой собственный, Бен спросил:

— Может, потому что я снова сделался тобой?

Все эти случаи, когда он внезапно и без предупреждения оказывался внутри сознания и тела Даньелл, внутри ее квартиры, просматривая на ее телевизоре видеокассеты о стоматологических процедурах, ощущая вкус ее «Доктора Пеппера» у себя во рту… Во всех этих случаях он был ими обоими одновременно. Как же он пугался, когда это происходило! Но что, если на этот раз решение оказаться в ее голове приняла его воля? Что, если, открыв дверь в квартиру Даньелл, он намеренно проскользнул в ее сознание, чтобы выяснить, где она находится? А когда узнал, подошел к ней в «Лотосовом саду»?