Страница 95 из 99
Старая леди Лантен была необыкновенной личностью в тех местах. Последняя из рода Бланчминстеров, старая леди — ее христианское имя было Джейн Люсинда — отличалась отвратительнейшим характером: прислуга не задерживалась у нее больше двух месяцев — кто сбегал, кто скрепя сердце выносил капризы девяностолетней старухи, однако хуже всего приходилось семейным капелланам. Казалось, она ненавидела их и не упускала случая выместить на несчастных свое скверное настроение. При этом ей даже в голову не приходило выгнать хоть одного из них. Сменяясь один за другим, священники так и жили в старинном доме. Возможно, старухе был попросту необходим мальчик для битья, ведь сказать по правде, сама она была сущая ведьма. Детей у нее не было, муж умер много лет назад, и единственной наследницей оставалась наша несравненная Джейн Люсинда. Был, конечно, старший брат мужа, но он всецело зависел от прихотей злобной старухи.
Итак, она жила в Каирн Тиане и, как вы уже поняли, главным ее развлечением было мучить священников. Один за другим они покидали ее, доведенные до безумия. Последний — тихий, постоянно занятый собственными мыслями француз — выдержал все круги ада, однако участь его была печальной: дни свои он закончил в доме для буйнопомешанных. Возможно, немаловажную роль тут играла диета, на которую обрекала своих жертв высокородная леди Люсинда. Всякая трапеза в ее доме неизменно начиналась и заканчивалась доброй порцией пунша или смородиновой наливки. По вечерам стол украшало изысканное бренди, а глубоко в подвалах в дубовых бочках выдерживался старинный коньяк.
Декан вздохнул от всего сердца.
— Старая леди была настоящей аристократкой и не могла поверить, что есть на свете люди, не приученные к ее диете. Своих священников она откармливала исключительно рисом или английским пудингом, не забывая сдабривать эти кушанья изрядной порцией спиртного. Те из святых отцов, кто выдерживал бесконечный рис и пудинги, становились безнадежными пьяницами из-за обилия бренди. Последний не вынес этой комбинации. Все-таки он слишком много размышлял.
Нельзя сказать, чтобы все это сильно беспокоило старую выпивоху, Джейн Люсинду. В ответ на ее жестокое обхождение со святыми отцами лизардский епископ посылал ей протест за протестом. Однако безрезультатно. Наконец, в качестве последней меры ей было отправлено официальное отлучение от Церкви. Испугало ли это ее? Ничуть. На пороге девяностолетия она велела закладывать экипаж и через все графство помчалась в монастырь Кармелиток, где затворилась в монашеской келье, велев ни под каким видом не тревожить ее и никакой почты ей не пересылать. Таким вот образом она умудрилась не получить отправленное отлучение. Когда епископ раскрыл ее убежище, старуха перебралась к родственникам в Ворчестершир. К тому времени, когда послание достигло Ворчестершира, она была уже в Лондоне. Для епископа это было тяжелым испытанием, тем более что оставалось загадкой, на чью сторону склоняются симпатии простых прихожан. Смею заметить, старая ведьма неплохо развлеклась в последние месяцы своей бренной жизни. Перехитрив всех церковников, она скончалась среди скорбящих родственников в собственной постели, пребывая официально в мире и согласии с Церковью и ее заповедями.
Брат ее мужа, тринадцатый баронет де Лантен, наконец-то вступил в долгожданное наследование. Помимо крупных банковских счетов, ему достался старинный особняк, очень напоминающий средневековый замок, затерянный среди холмов Корнуэлльса. Обстановка внутри дома практически не менялась за минувшие двести лет. Баронет де Лантен был последним в своем роду и, как многие холостяки, ничего не предпринявшие для продолжения рода, довольно серьезно интересовался фамильной историей. Вступив в права, он сразу же переехал в родовое гнездо, где обнаружил целую комнату, заваленную ветхими рукописями и документами. Когда улегся первый порыв радостного возбуждения при виде находок, стало очевидно, что в одиночку едва ли удастся своротить эту гору бумаги. Требовалась помощь со стороны, и выбор пал на молодого Тристама Каленсо. Сэр Ричард слышал о его успехах в расшифровке древних свитков и предложил молодому студенту написать краткую историю родов Лантенов и Бланчминстеров. В конце концов это было единственное, что он мог сделать для прославления фамилии, не произведя на свет наследников. Законных, во всяком случае, — осторожно добавил декан.
Таким образом, молодой Каленсо был приглашен на уик-энд для предварительного осмотра архива. Бедный юноша впервые в жизни переступил порог древнего фамильного владения — увы, как мы видим, это посещение оказалось для него последним. Помню, как он волновался, собираясь в дорогу, и это естественно — столько слышать о знаменитом Каирн Тиане и получить возможность воочию увидеть его…
Поместье и дом расположены в живописной, но труднодоступной части Корнуэлльса — в долине Тамар. Постройки поражают величием форм и неповторимым великолепием. Вы, вероятно, слышали утверждения вроде: «Да, да, побережье Корнуэлльса просто сказка, но этого никак не скажешь о холмах, изрывших остальной полуостров». Что за нелепость! — Декан, как истинный патриот, негодовал. — Можно ли доверять впечатлениям экскурсантов, галопом проносящихся вдоль автобанов к Ньюки, Сент-Иву или Лизарду? И интересно знать, есть ли на свете места, прекраснее наших речных долин — Хелфорд, Фал, Фоуи, Кемел и — не в последнюю очередь — Тамар. Несмотря на то, что в устье реки Тамар построили порт, внутренние районы чудесным образом избегли губительного дыхания цивилизации.
Вкратце изложив свою точку зрения, декан отправил одного из собеседников в курительную комнату за порцией виски с содовой и по его возвращении продолжил рассказ.
— Когда после целого дня пути Каленсо прибыл на станцию в Лончестоне, его ожидал графский слуга с автомобилем. В предзакатных сумерках — уже наступали заморозки, приближался ноябрь — они проехали еще несколько миль, пока из-за островерхих верхушек деревьев не показались стрельчатые шпили особняка. Не без внутреннего трепета Каленсо миновал ворота, тяжелую арку, украшенную парой львов, подпирающих щит — фамильный герб Лантенов. Величественные кедры тянулись вдоль дорожки, ведущей к парадному входу.
Мраморная лестница спускалась в полутемный холл, поражавший своими циклопическими размерами. Восемь дверей из красного дерева выходили на верхнюю площадку; следом за служанкой Каленсо вошел в крайнюю справа и оказался в длинном, извилистом коридоре. Зыбкие тени от свеч, освещавших путь, плясали на стенах. Они миновали несколько мрачных зал, одна из которых была библиотекой, и остановились перед потемневшей от времени дверью. Обстановка внутри приходилась ровесницей остальному зданию, но больше всего поражала гигантская кровать под балдахином, возвышавшаяся посреди комнаты. Каленсо почувствовал себя стоящим на театральной сцене: все выглядело слишком гротескно и неуютно. Казалось, сам приезд в Каирн Тиан был ошибкой.
Уходя, служанка молча передала ему записку, оставленную сэром Ричардом. Баронет выражал сожаление, что не смог встретить своего гостя. Срочные дела вынудили его утром уехать в Плимут, но к ужину он предполагал вернуться. У студента оставалось в избытке времени, чтобы, не торопясь, переодеться и осмотреться. Комнату, несомненно, готовили к его приезду: пыль была тщательно вытерта, в камине весело потрескивали дрова. Блеск языков пламени ободрил его, однако сама комната была чересчур велика, чтобы подарить ощущение уюта. Тристам попытался представить себя спящим в гигантской кровати: лечь с краю, посредине или же, попросту, вдоль подушек?
Помимо стенных канделябров, на туалетном столике горела керосиновая лампа. Никаких признаков электричества. Дом сохранял угрюмую атмосферу прошедших столетий. На стенах висели портреты восемнадцатого века, на комоде и письменном столе лежали дорогие безделушки. Чтобы скоротать время до возвращения сэра Ричарда, Тристам достал письменные принадлежности и начал заносить впечатления от поездки в свой дневник. Незаметно подошла пора спускаться к ужину. Из дорожного саквояжа он извлек парадный сюртук, накрахмаленную рубашку и шелковые носки, привел в порядок запонки и манжеты и вдруг обнаружил, что забыл захватить галстук. Рассеянность, простительная в молодом возрасте, — с отеческой улыбкой сказал декан, вероятно, припоминая собственные промахи. — Странно, что таким мелочам придается столько значения.