Страница 10 из 41
Ученые считают, что не все рощи араукарии чилийской (Araucaria Araucana) естественного происхождения. Семена этих деревьев местные индейцы широко употребляли и употребляют в пищу, поэтому они запросто могли стихийно «распространяться» вблизи старых индейских стоянок. «Пеуэны» — так называются шишки араукарии — собирают с февраля по май люди племени пеуэнче
Среда. День второй
10.00 Ранкагуа, 34°10" S, 70°45" W
У нашего водителя вычурное имя — Луис Данхело Марселино Баамондес Галас и довольно простая задача на день: проехать 900 километров на юг по Панамериканскому шоссе до города Вильяррика. А нам еще так хочется поглядеть на уникальные склерофитные (жестколистные, как в Крыму) леса Центрального Чили и их обитателей. Неужели не успеем?
— Почему не успеем? Еще как… — безмятежно откликается Луис. Я предчувствую, что категории времени и пространства у чилийцев никак не связаны с привычными у нас представлениями об оных, но в спор пока не вступаю. Сначала вроде бы все идет нормально. За пару часов мы добираемся до шахтерского города Ранкагуа и сворачиваем на грунтовку, которая должна привести к Национальному заповеднику Рио-де-лос-Сипресес («Кипарисовая река»). Там, если верить путеводителю, путешественник может ознакомиться с разнообразной флорой и фауной Центрального Чили, а именно попугаями трикауэ, андскими шакалами, патагонскими серыми лисицами и знаменитой дикой ламой гуанако, а также наблюдать незабываемое зрелище — исток реки Сипресес прямо изо льдов на склонах вулкана Паломо. Все это как бы концентрированно представляет природные зоны, которые нам надо будет преодолеть в ходе «марш-броска». Так что заехать стоит.
15.00 Заповедник Лос-Сипресес
Интенсивно потрясая перед лицом юного смотрителя парка номером журнала «Вокруг света», я перечисляю: «У нас два часа, и мы должны увидеть все: кондоров, шакалов, копытных, водопады и обязательно ледник…»
«Ледник, видимо, придется исключить, — не сразу и задумчиво отзывается молодой человек, — до него три дня пути на лошадях…» К концу беседы выясняется, что исключить придется, собственно, все, кроме трикауэ — большого патагонского попугая (Cyanoliseus patagonus byroni) — эндемичного пернатого, именуемого также скалистым, за привычку гнездиться в глубоких скальных трещинах. Нас заверяют: многочисленную колонию трикауэ можно застать где-то неподалеку, буквально в пяти минутах прогулочным шагом. Но «чилийского времени», естественно…
Напрасно мы три часа кряду в поисках «зеленого чуда» царапали плечи о криптокарии (Cryptocarya alba), мыльные деревья (Quillaja saponaria) и, что хуже, литрею едкую (Lithraea caustica), которая вызывает кожную сыпь и лихорадку. Мы не нашли обещанного обрыва, изрытого норами этих скрытных птиц. Раздосадованные, возвращаемся к машине: «Луис! Мы не доедем!» — «Доедем!» — веселым эхом отзывается нимало не смущенный шофер. И мы мчимся дальше на юг, оставляя за собой, как листки отрывного календаря, километры и города.
19.00 37-Я параллель, Панамериканское шоссе, 37°00 "S, 72°21" W
Здесь, как известно всем, кто читал Жюля Верна, проходил маршрут пассажиров яхты «Дункан», искавших злополучного капитана Гранта. Фантаст не случайно выбрал именно ее. Приблизительно по ней проходила граница Чили в 1864 году, когда и происходит действие романа (к тому времени колония уже превратилась в независимую Чилийскую Республику).
Преграду на пути колонизаторов возвело неожиданно упорное сопротивление индейцев, которых по названию местности Арауко («мутная вода» на местном языке) испанцы окрестили «арауканами». Конкистадор Диего де Альмагро бежал от них восвояси. Вальдивия развернул более успешные военные действия. Оттеснив воинственное племя к югу, он в 1550 году основал южный опорный пункт, океанский порт Консепсьон в устье реки Био-Био. Городу суждено было стать форпостом в почти трехсотлетней войне у неспокойной границы цивилизаций, которая лишь к XVII веку окончательно установилась вдоль упомянутой реки. К северу от нее белые строили виллы, сеяли пшеницу и прокладывали дороги, к югу — коренное население собирало шишки араукарий, кочевало от побережья к высокогорью и ночевало в крытых сухими водорослями деревянных домах-«р`уках». Но прежде чем этот шаткий баланс был установлен и испанские власти скрепя сердце признали существование независимой Араукании (беспрецедентный в истории обеих Америк случай!), не обошлось, конечно, без эпизодов, леденящих кровь. Например, таких, который изложил нам Луис, когда мы проезжали деревню под названием Лаутаро.
Что рассказал Луис
Лаутаро (Быстрый сокол) стал героическим «токи» (военным вождем арауканов) по воле случая. Мальчишкой он попал в плен к испанцам, и они превратили его в «ямана» (раба). Лаутаро, пока томился в рабстве, открыл самую главную тайну белых людей. Он узнал, что человек и лошадь — это два отдельных существа, а не одно целое, как думали его соотечественники. Европейцы сами были виноваты: Вальдивия взял смышленого ямана в личные слуги и обучил верховой езде. Через шесть лет Лаутаро сбежал, прихватив с собой лучших коней. Он предстал перед вождем племени Коло-Коло и рассказал все, что знал. Народ тут же выбрал его в «токи», и Лаутаро повел этот народ в бой. При селении Тукапеле ему удалось лично захватить в плен бывшего хозяина и командира конкистадоров Педро де Вальдивию, который после трех дней пыток принял мучительную смерть от мстительных индейцев. Испанцы, в свою очередь, объявили охоту на дерзейшего из арауканов и не успокоились до тех пор, пока его расчлененный труп не доставили в Сантьяго, а голову, посаженную на копье, не выставили на Оружейной площади.
Жуткий сюжет этот Луис почерпнул из героической поэмы «Араукана», которую якобы «знает наизусть любой чилийский ребенок». Написанная в 1578 году испанцем и соратником погибшего губернатора Алонсо де Эрсильей, она совершенно парадоксальным образом во время войны за независимость Чилийской Республики в XIX столетии превратилась в национальный эпос. Получилось, как в старом анекдоте: «Василий Иваныч, тебе за что в Африке памятник поставили?» — «Ты что, Петька, я ж всю жизнь с белыми воевал!» Надо, правда, заметить, что Эрсилья сам поспособствовал такому «перевертышу»: сражаясь, понятно, на стороне бледнолицых, он не скупился на восторженные пассажи о невиданном мужестве противника: «Арауканы — Ахиллы духа, отваги, силы» и тому подобное. Между прочим, сами «Ахиллы духа», которых осталось на сегодняшний день около миллиона, наименования «арауканы» не приемлют. Себя они зовут «мапуче», то есть «люди земли» (на языке мапудунгун), и проживают в так называемых редукциях, аналоге резерваций, на исконных, но очень небольших теперь территориях. То, чего не смогла сделать сила, «далось» неизбежной постепенной ассимиляции. 31 декабря 1882 года на последних араукано-чилийских переговорах касик Пенчулеф «сдался», и на следующий день в сердце его владений был заложен город Вильяррика. До него мы стремимся добраться поскорее, но уже поздний вечер.
21.00 Темуко, 38°45" S, 72°40" W
Резкий и острый ландшафт Среднего Чили постепенно сменился мягкими линиями холмов и долин, образованных сходом ледников. Северная часть Южного Чили, которое начинается после 37-й параллели, — земля вулканов и озер, влажных вечнозеленых лесов, бесконечных зимних дождей, коротких полноводных рек и водопадов. Все это великолепие постепенно тает в наступающих сумерках, и становится уже совсем темно, когда мы проезжаем Темуко — столицу нынешней административной области Араукания (гораздо южнее исторической), сделав лишь краткую остановку для ориентации на местности (поскольку скоро предстоит сворачивать на Вильяррику). Пока Луис в неспешной чилийской манере опрашивает местное население, я вступаю в первую беседу с мапуче, которая, впрочем, заканчивается тем, что в лингвистике называется «коммуникативной неудачей». Двое индейцев продают пончо, разложив их на земле прямо на выезде с заправки. Я напряженно вслушиваюсь: язык мне точно незнакомый, возможно, это мапудунгун, но не наверняка. Памятуя о том, что самое страшное оскорбление для индейца — назвать его индейцем, а также о том, что мапуче ненавидят, когда их называют арауканами, я судорожно формулирую вопрос, который помог бы проверить мою догадку. Наконец мне кажется, что верное слово найдено: «Простите, вы аборигены?» Видимо, сочтя мой вопрос идиотским, ответом они его не удостаивают. «Что хочешь, женщина?» — довольно бесцеремонно бросает один из них по-испански. Я молча беру первое попавшееся пончо и даже не торгуюсь. Пытаясь исправить ситуацию, «спасибо» говорю на языке мапудунгун — «траэльту» (это я выучила из путеводителя). Они никак не реагируют: то ли путеводитель врал, то ли обиделись на «аборигенов».