Против правил (ЛП)

– Приехали посмотреть, не следует ли вам отозвать свое предложение? – любезно спросила она. – Как видите, ущерб минимален, и ни одна лошадь не пострадала, однако я сэкономлю ваше время и не стану причинять лишние хлопоты, а сразу прямо скажу, что не собираюсь продавать ранчо.

Моррис не выглядел удивленным, скорее полным решимости.

– Не торопитесь с ответом. Вы еще не услышали моего предложения. Когда речь идет о реальных долларах и центах, многие меняют мнение.

– Я не изменю. Я родилась в этом доме и собираюсь здесь умереть.

Не обращая внимания на ее слова, он назвал сумму, которая произвела бы впечатление, не будь Кэтрин так тверда в своем решении. Но она не испытала ни малейшего соблазна и покачала головой:

– Мне это не интересно, мистер Моррис.

– С таким количеством денег вы могли бы жить припеваючи всю оставшуюся жизнь.

– Мне и так хорошо. Я живу там, где хочу, и делаю то, что хочу. Почему я должна все это бросить? Ради денег?

Он вздохнул и сунул руки в карманы.

– Подумайте об этом. Дом – это всего лишь дом, кусок земли – просто кусок земли. Есть другие дома, другие участки. На самом деле, такая жизнь не подходит вам. Посмотрите на себя – на вас лежит печать большого города.

– То, что на мне лежит, мистер Моррис – это пыль. Пыль Техаса. Моя пыль. Да, я несколько лет жила в Чикаго, но не проходило и дня, чтобы я не думала об этом ранчо и не мечтала сюда вернуться.

С тем же непроницаемым выражением лица Моррис увеличил сумму.

Кэтрин почувствовала себя измотанной.

– Нет и нет. Я не интересуюсь, ни за какую цену, – твердо сказала она.

– Вы могли бы путешествовать по всему миру…

– Нет!

– Покупать драгоценности и меха…

Доведенная почти до потери самообладания, Кэтрин сжала челюсти.

– Я не намереваюсь продавать ранчо, – произнесла она холодно. – Почему вы не можете поверить в это?

– Миссис Эш, – предостерег Моррис, – если вы пытаетесь заставить меня еще поднять цену, это не сработает. Я разговаривал с вашим мистером Джексоном и от него получил ясное представление о том, сколько стоят эти конюшни. Я торгую лошадьми, и мне хотелось бы иметь собственный конный завод. И к тому же мне дали понять, что скоро вы возвращаетесь в Чикаго.

Кэтрин была так потрясена, что у нее перехватило дыхание. Она схватила Морриса за руку:

– Что? – выдохнула она.

– Я говорил с вашим управляющим. Вы сами заверяли меня, что о лошадях он знает больше, чем кто-либо еще в этих краях, и, естественно, я к нему обратился. Джексон сказал, что вы уезжаете.

– И когда же вы с ним разговаривали?

– Вчера вечером. По телефону.

В гостевой комнате была телефонная розетка, и Кэтрин допускала, что кто-нибудь отнес в комнату аппарат, чтобы Рул мог им пользоваться. Но почему Рул что-то рассказывал этому человеку? Он был категорически против продажи ранчо… или нет? Что же происходит?

– И о чем еще вы говорили с мистером Джексоном? – настаивала Кэтрин.

– Мы недолго разговаривали. Он просто упомянул о том, что, скорее всего, вы вернетесь в Чикаго, а ранчо продадите, если цена будет справедливой. И мы обсудили, какой она должна быть. В соответствии с полученными от него сведениями, я думаю, что мое последнее предложение более чем справедливо.

Кэтрин судорожно вздохнула.

– Получается, он ошибся в своих предположениях так же, как и вы! – Дрожа всем телом, она колебалась на грани между яростью и слезами. Так что же происходит? Кэтрин не знала, в какие игры играет Рул Джексон, но собиралась выяснить не позже, чем через минуту. – Мой ответ – нет, мистер Моррис, и он окончательный. Мне жаль, что вы напрасно потратили время.

– Мне тоже, – резко произнес тот, – мне тоже.

Кэт не стала дожидаться, пока Моррис уедет, а развернувшись, почти побежала к дому. Почему Рул говорил с Моррисом о продаже ранчо? Пытался принудить ее к отъезду? Не может быть! Только прошлой ночью он занимался с нею любовью так, как будто не мог насытиться. Но тогда… почему?

Кэтрин проскользнула мимо Лорны, даже не заметив ее, взлетела по лестнице, едва касаясь ступенек и рывком распахнула дверь спальни Рула.

Вид тел, сплетенных на постели, в первый момент был лишен для нее всякого смысла, и Кэтрин тупо уставилась на них, но затем пришло осознание, и, чтобы не рухнуть на пол, она вынуждена была прислониться к притолоке. Из всех ужасов, уже пережитых ею в этот день, этот был наихудшим. Как будто удар угодил прямо в живот и вышиб из нее дыхание. Как будто что-то внутри оборвалось, и кровь отлила от лица. Рикки лежала на кровати, обнимала Рула за шею, ее губы прилипли к его рту, вся она извивалась, а ее ладони поглаживали его твердое мускулистое тело. Блузка Рикки была расстегнута и наполовину вытащена из джинсов. Рука Рула запуталась в волосах девушки.

Потом ужас перестал затмевать сознание Кэтрин, и она увидела происходящее яснее. Рул не прижимал голову Рикки к себе – он тянул ее за волосы, пытаясь высвободить свой рот из-под ее решительного штурма. Наконец, ему удалось оттолкнуть Рикки, и он пробормотал:

– Проклятье, Рикки, ты прекратишь это? Оставь меня в покое!

Кровь Кэтрин вскипела от бешенства. Девушка не знала, как очутилась у кровати. Красная пелена застила ей глаза, туманила зрение, когда она, схватив Рикки за воротник рубашки, оттаскивала ее от Рула. Ярость придала силу, которой прежде у нее никогда не было.

– Вот так вот, – с трудом выдавила она. Слова, как песок, застревали в ее сжавшемся горле. – Все, с меня хватит.

– Эй! – завизжала Рикки, когда Кэтрин отшвырнула ее к двери. – Ты соображаешь, что делаешь? С ума сошла?

Без единого слова, слишком злая, чтобы что-то говорить, Кэтрин выволокла Рикки из комнаты и захлопнула дверь за ними обеими, не обращая внимания на хриплый крик Рула, требующего, чтобы она вернулась.

Перила лестницы манили безумно, и соблазн был сладок, как сахар, но в последний момент к Кэтрин вернулась толика здравомыслия, и она удержалась от того, чтобы просто столкнуть Рикки вниз по ступенькам. Леди так не поступают, твердила самой себе Кэт, таща Рикки рысью по коридору, причем с молодой женщиной она справлялась с такой легкостью, как если бы та была ребенком. Рикки орала и визжала так, чтобы могла бы разбудить мертвого, но Кэтрин еще громче завопила “Заткнись!” и втолкнула девушку в ее комнату.

– Сядь! – рявкнула она, и Рикки села. – Я предупреждала тебя! Я говорила тебе держаться от него подальше! Он мой, и я не допущу, чтобы ты еще хоть раз ползала по нему, слышишь? Собирай вещи и убирайся!

– Убираться? – Рикки выглядела потрясенной, ее челюсть отвалилась от удивления. – Куда?

– Твои проблемы! – Кэтрин распахнула шкаф и начала вытаскивать оттуда чемоданы. Она швыряла их на кровать и раскрывала, а затем начала выдвигать ящики и как попало закидывать их содержимое внутрь.

Рикки вскочила на ноги.

– Эй, ты не можешь во всем обвинять одну меня! Я его, знаешь ли, точно не насиловала! Одной женщины Рулу никогда не достаточно…

– Отныне будет достаточно! И не пытайся заставить меня поверить, будто он приглашал тебя, потому что я, все равно, не поверю!

Рикки сердито посмотрела на груды одежды:

– Перестань разбрасывать мои вещи!

– Тогда пакуй их сама!

Внезапно Рикки закусила губу, и по ее щекам потекли слезы. Кэтрин смотрела на нее со смесью отвращения и изумления, удивляясь, как кто-то может плакать и при этом выглядеть столь прелестно. Ни сопливого красного носа, ни пятен на лице, только изящно скатывающиеся сверкающие бриллианты слез.

– Но мне действительно некуда идти, – прошептала Рикки, – и у меня совсем нет денег.

Дверь открылась, и, нахмурившись от раздражения, вошла Моника.

– Вы обе обязательно должны скандалить на весь дом и драться? Что случилось?

– Она меня выгоняет! – пылко перешла к обвинениям Рикки, ее слезы высохли как по волшебству. Уперев руки в бока, Кэтрин молчала с непримиримым выражением лица.