Все, что блестит

Но несмотря на это, и невзирая на все, что он сказал ей днем, она чувствовала себя лучше сейчас, когда он был рядом. Он мог быть каким угодно плохим, но польза от него была.

Саманта издала короткий резкий взвизг, и Джессика с тревогой повернулась к собаке. Николас обнял Джессику за плечи и притянул к себе, и от этого прикосновения ее словно обожгло огнем.

— Видите, начинается, — прошептал он. — Вот и первый щенок.

Очарованная, Джессика встала на колени и широко раскрытыми, как у ребенка, глазами наблюдала, как Саманта произвела на свет пять скользких, копошащихся маленьких существ, которых она подталкивала одного за другим к своему теплому животу.

Когда стало ясно, что щенят больше не будет, и все эти пищащие крошки прижались к черному пушистому животу, а уставшая, довольная собака улеглась, Николас поднялся на ноги и поднял Джессику, придерживая, пока к ее онемевшим ногам не вернулась чувствительность.

— Вы впервые стали свидетельницей того, как кому-то дают жизнь? — спросил он, приподнимая большим пальцем ее подбородок, и улыбнулся, глядя в ее потрясенные глаза.

— Да… разве это не чудесно? — выдохнула она.

— Чудесно, — согласился он. Он перестал улыбаться, внимательно разглядывая поднятое к нему лицо.

Когда он снова заговорил, его голос прозвучал негромко и спокойно:

— Теперь все хорошо, ваши слезы высохли, и вы — счастливы и молоды. Я приехал сюда, собираясь преподать вам урок хороших манер. Я не советую вам снова обрывать со мной разговор, Джессика. Я обладаю вспыльчивым темпераментом — он пожал широкими плечами, будто принимая то, что он не может изменить.

Краешком сознания она отметила тот факт, что он назвал ее по имени и что его язык, казалось, слегка запинался, растягивая слова на слоги, и, повинуясь импульсу, она положила свою руку поверх его.

— Простите, — горячо извинилась она. — Я бы не поступила так, если бы не переживала за Саманту. В тот момент я пыталась дозвониться ветеринару.

— Теперь я это понимаю. Но тогда я подумал, что вы пытались поскорее отделаться от меня, причем очень грубым образом. Я и так был не в лучшем настроении, когда вы ушли от меня сегодня днем. Но, когда я увидел вас… — он снова окинул ее с головы до ног прищуренным взглядом. — Вы заставили меня забыть свой гнев.

Джессика с минуту непонимающе смотрела на него, прежде чем вспомнила, что на ее лице нет никакой косметики, волосы свободно распущены по плечам, и, хуже того, она босиком! Удивительно, как он вообще узнал ее! Он приготовился сражаться с искушенной светской львицей, а вместо этого обнаружил плачущую, взъерошенную девочку, которая ростом даже не доставала ему до плеча. Ее щеки вспыхнули румянцем.

Нервничая, она отвела с лица прядь волос.

— Я… гммм… я, должно быть, ужасно выгляжу, — она запнулась, когда он протянул руку и коснулся золотистых прядей ее волос, заставив ее на полуслове забыть, о чем она говорила.

— Нет, вы не выглядите ужасно, — рассеянно заверил он, наблюдая, как её волосы скользят меж его смуглыми пальцами. — Вы выглядите волнующе юной, но прекрасной, несмотря на ваши мокрые ресницы и опухшие веки, — он снова перевел взгляд своих черных глаз на ее лицо. — Вы уже ужинали, Джессика?

— Ужинала? — переспросила она, прежде чем мысленно успела пнуть себя за то, что вовремя не сообразила уверить его в том, что уже ела.

— Да, ужинали? — поддразнил он. — Вижу, что нет. Переоденьтесь, и я отвезу вас на ужин. У нас еще есть дело, которое необходимо обсудить, и, я думаю, будет разумнее, если мы сделаем это вне вашего дома.

Джессика не была уверена, что он хотел этим сказать, но решила не уточнять.

И неохотно согласилась на приглашение.

— Мне потребуется около десяти минут, — сказала она. — Не желаете выпить, пока я переодеваюсь?

— Нет, я подожду, пока вы сможете присоединиться ко мне, — ответил он.

Джессика побежала наверх и умылась холодной водой, что заставило ее почувствовать себя гораздо лучше. Нанося макияж, она заметила, что ее рот слегка изогнут в улыбке, которая не сходит с лица. Закончив, она осмотрела себя и расстроилась из-за открывшейся картины. Ее веки опухли от слез, но благодаря слою теней и туши для ресниц, выглядели так, словно она всего лишь не выспалась, а радужка глаз загадочно мерцала влажной зеленью. В этих удлиненных, словно у египтянки, глазах отражались кипящие внутри страсти. На щеках горел естественный румянец, потому что сердце бешено колотилось в груди, и она могла почувствовать биение пульса на своих все еще улыбающихся губах.

Поскольку был уже вечер, она скрутила волосы в пучок и закрепила на макушке золотой заколкой в виде бабочки. Она уже знала, какое платье наденет. Ее руки слегка дрожали, когда Джессика вынула его из шкафа — на бретельках, из облегающего шелка, почти сверкающее белизной. Она шагнула в платье, надевая его через ноги, и подтянула лиф вверх, завязав бретели на шее. Роскошное платье обтягивало ее грудь, как вторая кожа, тогда как струящийся шелк изящными складками спускался по изгибам тела к ногам до самого пола. Но когда она надела туфли, длина платья стала идеальной. Она перебросила через руку легкую золотую шаль из газа, и была готова, ей оставалось только кинуть расческу и губную помаду в маленькую вечернюю сумочку и не забыть захватить ключи от дома. Вниз по лестнице она спускалась с гораздо б?льшим достоинством, чем поднималась по ней: тонкие ремешки ее туфелек не были приспособлены для того, чтобы бегать. Едва она достигла середины лестницы, как Николас вышел из комнаты и остановился у подножия в ожидании ее. Его горящие глаза вбирали каждый дюйм ее тела в этом сверкающем белом шелке, и она вздрогнула от выражения, которое увидела в них. Там был… голод. Или… что?

Дойдя до нижней ступеньки, она остановилась и посмотрела на него, глаза в глаза, но все же не смогла определить наверняка, что это было, что светилось в этих черных омутах. Он взял ее за руку и помог сделать последний шаг, затем молча взял у нее золотую шаль и обернул ее обнаженные плечи. Она невольно вздрогнула от его прикосновения, а он пожирал ее взглядом. На этот раз она сделала все, чтобы суметь остаться спокойной, поскольку ее встревожила собственная реакция на легкое касание его пальцев.

— Вы… более, чем красивы, — тихо сказал он.

Что он имел в виду? Джессика неуверенно облизнула губы, и его руки сжались на ее плечах; быстро взглянув на него, она увидела, что он пристально следит за движением ее языка. Ее сердце против воли подскочило в ответ, но он убрал от нее руки и отступил назад.

— Если мы не пойдем сейчас же, мы не пойдем вообще, — сказал он, и она знала совершенно точно, что это означает. Он хотел ее. Одно из двух: либо это, либо он разыграл отличную сцену, и чем больше она думала об этом, тем больше вероятным казалась мысль, что это лишь представление. Разве он не признался, что всегда старался очаровать женщину, чтобы добиться желаемого?

Он, разумеется, отчаянно хочет получить ее долю акций, раздумывала она, чувствуя себя более спокойно сейчас, когда решила, что он только изображал любовную сцену, чтобы завладеть ее акциями. По-настоящему влюбленный Константинос опасен для женского сердца, подумала она, но ее собственные взбаламученные чувства улеглись, как только она поняла его истинные мотивы, и она снова обрела способность ясно мыслить. Видимо, ей все же придется продать акции, Чарльз ей советовал так и поступить, да и она теперь знала, что вряд ли сможет постоянно бросать вызов этому человеку.

Он погасил везде свет, за исключением тускло горящей лампы на кухне для Саманты, и теперь проверял, закрылась ли за ними дверь на замок.

— Разве у вас нет кого-нибудь, кто помогает вам и живет с вами в доме? — спросил он, взяв ее под локоть, когда они направились к его машине.

— Нет, — ответила Джессика, откровенно забавляясь. — Я не такая уж грязнуля и ем не слишком много, так что не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— Но это означает, что вы остаетесь одна ночью.