Француз

Н-не клюнул. Обидно, да?

В конце концов Фрэнк нашел место, где можно припарковаться, Застегнув молнию на куртке, вышел из машины.

Пар, вырывавшийся изо рта белым облаком, тут же смешался с поднимавшимся от земли холодным туманом. Сверху, с моста, доносился тяжелый гул транспорта. Вокруг раздавались мужские голоса, приглушенные оклики, взрывы хриплого смеха.

Фрэнк осторожно переступил через ограждение и направился в глубину леса. Поплутав, он вышел на велосипедную дорожку, где бродило множество мужчин и юношей – поодиночке, парами, группами из трех-четырех человек. Сталкиваясь с Фрэнком, они мысленно ощупывали его: хорош, ох как он хорош Но, поймав взгляд, цепкий, независимый и мужской, мгновенно отступали с тропинки в спасительную чащу леса. От греха подальше. Он не принадлежал к их сообществу. Он вообще никому не принадлежал, за исключением себя и той цели, которая его сюда привела.

Спустя четверть часа Фрэнк нашел то, что искал: широкую, утоптанную тропинку. Она пролегала вдоль крутого берега по направлению к мосту. Он наполовину шел, наполовину бежал вверх по склону, не обращая внимания на удивленные, а иногда и откровенно враждебные взгляды псевдомужчин, привыкших вести себя в этих местах несколько иначе.

У гранитного основания моста собралось несколько молодых людей. В зазывных непристойных позах они дожидались, когда из окружающей темноты вынырнет очередная тень. Тень человека, желающего развлечься. Вспышки спичек и зажигалок, голубоватое мерцание бутылочного стекла. Дым марихуаны смешивался с ароматом дорогого одеколона, кисловатым запахом пота и разгоряченной плоти.

Фрэнк с трудом сдерживал приступ брезгливой злости. Хотелось схватить одного из мальчишек – такого юного, что поздний час нагонял на него зевоту, еще не испорченного пороком и наркотиками, – и крикнуть ему: "Ты что, сдурел? Что ты делаешь? Зачем?!" Воистину, похоть остается похотью даже под тяжестью зверского убийства. Каждый сюда приходящий самонадеянно думает: это может случиться с другими, а я – заговоренный, меня уж точно минует чаша сия.

Господи, да чем заговоренный?! Серийный убийца, как правило, выбирает жертв спонтанно. От него трудно ожидать извращенной справедливости. Перед тем как выйти на очередную охоту, он не будет взвешивать на весах мирозданья человеческие грехи и добрые поступки, наблюдая, что из них перевесит. Не будет. Да и не Бог он, чтобы решать.

Похоть остается похотью. Зверское преступление лишь обостряет ее и без того мерзкий вкус. Фрэнк вспомнил, о чем они с Кэтрин говорили всего несколько часов назад: все притворяются. Мы все притворяемся.

– Он на рефлексе шагнул к тому зевающему мальчику, истомившемуся в ожидании интимного приглашения. Блэку хотелось… ну-ну, ржущие и хихикающие, расслабьтесь… Блэку хотелось, сказано уже, хоть как-то предостеречь…

Но юнец истолковал порыв иначе. В мгновение ока поза стала еще более вызывающей: он провел рукой по небольшой выпуклости под кожаным ремнем, умильно осклабился и кивнул по направлению к лесу.

Фрэнк отшатнулся.

Юнец недоуменно пожал плечами, автоматически занимая прежнюю позицию. Напудренное и накрашенное лицо казалось в темноте лицом фарфоровой куклы.

Притворяться. Делать вид, будто бы все в порядке. Но что дальше? Оттого, что ты закрываешь на реальный мир глаза, он не становится лучше. Мир таков, каков есть. Твое дело – принимать его или не принимать.

Впрочем, кому нужны подобные сентенции на изломе ночи?

Гул транспорта становился все громче, все громче звучали голоса, Двое мужчин в строгих костюмах и дорогих плащах свободного покроя громко смеялись над какой-то пошлой шуткой. После тяжкого трудового дня можно и отдохнуть. Главное, чтобы деловая репутация не пострадала. Они искоса окинули Фрэнка похотливыми взглядами, но на этот раз отвернулся сам Фрэнк.

Ноги заскользили по осыпающемуся склону, и он едва не потерял равновесия. Наконец вышел на вершину холма и перевел дыхание. Затем поднял голову и увидел то, что, собственно, и было целью спонтанного визита сюда, – ядовито-желтая надпись, плывущая высоко над размытыми тенями парка:

PESTE .

Peste по-французски означает "чума" – еще один обрывок знаний, полученных когда-то в школе. Есть еще одно значение; "pestilence", это уже по-английски.

Кто обратил внимание на эту надпись? Так, чепуха, мало ли тут нацарапано всякой гадости. Но если бы нашелся знаток иностранных языков, то он сделал бы вполне очевидный вывод: обыкновенный бред какого-то религиозного фанатика, страдающего гомофобией. Фанатика, который на каждом углу кричит одно-единственное слово "педерасты", причем с французским акцентом.

Фрэнк не был ни знатоком, ни полиглотом, он даже не был полицейским. Но он чувствовал, что неизвестный ему религиозный фанатик задался страшной целью. Им, похоже, владела жажда убийства. А ее, как известно, можно утолить только одним – кровью. А еще страхом. А еще криком. А еще предсмертной конвульсией.

Блэк снова прищурился, пристально глядя на одинокое слово на стене, до тех пор пока оно не начало расплываться. Пытаясь побороть внезапное головокружение, он заморгал. Отвернулся. Новая волна кошмара.

… Вокруг одни трупы. Медленно, они движутся прямо на него через залитое водой голое пространство. Спотыкаются, тянут к нему полуразложившиеся руки, но в последний момент растворяются в темноте, едва не заключив в объятия.

Позади деревья корчатся, словно от боли, и скребут по небу обнаженными ветвями. От деревьев и земли поднимаются клубы зеленых испарений.

Лицо Фрэнка искажается от нахлынувшего смрада нечистот и гниющей плоти. Он еще глубже засовывает руки в карманы и напряженно, точно в трансе, вглядывается в темноту.

Два человека идут к нему по тропинке, их движения неровные, прерывистые. Только когда они оказываются в нескольких шагах от него, Фрэнк различает обрывки плоти, свисающие с их лиц; кости рук, торчащие сквозь сожженную дочерна кожу на запястьях, – как обугленная бумага.

Задыхаясь от ужаса, он отступает на шаг назад. Потом еще на шаг.

Мертвецы не видят живого и неторопливо, как сомнамбулы, шествуют мимо. Изуродованные лица обращены к Фрэнку. Глаза их, зашитые тонкими хирургическими нитками. Разорванные уголки ртов. Шатаясь, нежить минует его, и Блэк с трудом переводит дух.

Что-то пульсирует внутри. Фрэнк не знает, что это: похоть, ярость, отвращение или неизъяснимый ужас, находящий свое отражение в трупах, бредущих сквозь проклятый лес. Он пытается дышать ровнее. Последним усилием заставляет собственное сердце биться ритмичнее, но, не выдержав, поворачивается вослед двум призрачным фигурам, растворяющимся в тумане ночи.

Тогда Фрэнк замечает его. Одинокая сгорбленная фигура, медленно, очень медленно бредущая по тропинке. Джинсы, неприметная спортивная куртка и темная бейсбольная кепка, надвинутая на лоб. Из-под козырька – маленькие, глубоко посаженные глаза, исподтишка оглядывающие все вокруг. Он тоже видит лесные трупы. В сбивчивом бормотании, которое и раньше донимало Фрэнка, теперь можно различить отдельные слова:

Кровавый поднимается прилив… И торжество невинности…

И снова жуткая картина. Горящий женский труп. Или не труп? Трупы безмолвны. А тут – крик, рвущий душу крик.

Пандемия? Вторник?

Нет, Пандемия.

Пока Блэк отмахивается от искр, другая человеческая фигура юркой змейкой прячется в тени, скрывая в темноте горькую усмешку. Мужчина в джинсах, темной куртке, бейсбольной кепке. Незаметный. Страшный. Жестокий.

Француз!

Фрэнк передернулся, стряхивая с себя клочья отступившего кошмара. Жадно глотнул воздуха запекшимся ртом. Прочь, видения! Реальность, сколь бы она поганой ни казалась, все равно лучше. M-м, реальнее… Парк, тьма, холод.. Француз…

Француз! Француз! Здесь, в Волонтир-Парке, во тьме, в холоде. Не видение. Явь! Вот и не верь после этого в материализацию духов.