Страница 33 из 35
Потрясение от нахлынувших ощущений было так велико, что она слабо вскрикнула. Это был почти резкий, удививший ее саму звук, и Николь почувствовала, как тело ее выгибается дугой, словно она приносит себя в жертву еще неведомому, но неизъяснимо сладостному языческому обряду.
— Ты прекрасна, как ты прекрасна! — услышала она возглас Мэтта. И это прозвучало словно хвалебный гимн, словно он хотел воспеть в стихах ее тело. Николь показалось, что вокруг них заплескались волны теплого, возбуждающе чувственного моря, медленно, но неотступно несущие их к блаженному освобождению.
И когда ее страстное желание ответить ему с такой же нежностью захватило ее всю, Николь попыталась оттолкнуть его и объяснить… Но он обнимал ее, целуя, прося извинить, если испугал ее или причинил ей боль. И она опять лепетала, что ей хочется прикоснуться к нему, понять, так ли его тело отвечает ей, как ее тело отзывается на малейшее его прикосновение.
Наконец Мэтт все понял. Он взял ее руку и поднес к своей рубашке, помогая расстегнуть пуговицы. Он слабо застонал, когда она прижалась губами к его мускулистой груди, очарованная гладкой кожей и гулким стуком его сердца. Ей хотелось знать, будет ли его плоть отзываться на ее ласку, и она благоговейно застыла, почувствовав, что так оно и есть, зачарованная и потрясенная.
В восемнадцать лет такое неистовство страсти испугало ее, но сейчас ей уже не восемнадцать и она вовсе не напугана…
— Еще немного, и пути назад уже не будет, ты ведь понимаешь, да? — охрипшим от возбуждения голосом предупредил ее Мэтт, когда она потянулась, расстегивая ремень на его брюках.
Мэтт поднялся и подошел к креслу, складывая на него одежду. Раздевшись, он несколько мгновений серьезно смотрел на нее, а затем протянул к ней руки, и Николь поняла, что он просит ее сделать выбор: готова ли она добровольно приблизиться к нему или предпочитает отшатнуться.
Он стоял перед камином, всего в нескольких шагах от нее, но, когда Николь поднялась с кушетки и неуверенным шагом направилась к Мэтту, ей показалось, что это самый длинный и сложный путь из всех, что выпадали ей в жизни.
Едва она приблизилась к нему, как его руки сомкнулись вокруг нее, и Николь испытала облегчение оттого, что нашла в себе смелость подойти к нему, что почувствовала себя в полной безопасности в его объятиях. К этому облегчению непостижимым образом примешивалась мысль о том, что, если даже их соединит всего лишь краткий миг, она уже никогда, ни за что не пожалеет о своем решении.
Его страсть такая чистая, искренняя, честная, по-своему невинная… и горячая, что трудно заподозрить какое-либо притворство или обман.
После этого вечера она не будет страдать от чувства вины… Не будет ничего, кроме мысли о том, что она была ему желанна и что это желание было настолько сильным, что освятило их близость… по крайней мере, для нее.
Мэтт нежно обнимал ее, осторожно освобождая от одежды, и теперь они стояли обнаженные, согревая друг друга жаром плоти и страсти. В этот момент Николь испытала такой прилив наслаждения, что буквально содрогнулась под его порывом, инстинктивно поднимая голову и приглашая Мэтта поцеловать ее. Губы ее приоткрылись, уступая напору его языка и приветствуя ласку его рук, воздавая хвалу его возбуждению, его желанию.
Повинуясь упоительным движениям мужских рук, она открывала в себе опьяняющую чувственность. И вот уже нет больше сил, сдерживаться.
Они опустились на пол, на подушки, которые он предусмотрительно стащил с кушетки, чтобы прикрыть жесткий пол, и Николь вновь задрожала, настолько страстно желая его, что, когда он лег рядом, ее словно пронзил электрический разряд, и она громко вскрикнула, заставляя его забыть о всякой осторожности, побуждая его одним могучим рывком слиться с ней. Каждое движение его тела было настолько возбуждающим, что она почувствовала, как ни с чем не сравнимое наслаждение уносит ее, и прильнула к Мэтту, моля не останавливаться. Наконец и ее тело оказалось захвачено волшебным ритмом, и мир кругом, похоже, навсегда исчез…
Чувство освобождения, последовавшее за яростным, страстным восхождением к вершине блаженства, было столь неожиданным, что Николь ощутила, как горячие слезы подступают к глазам. Однако Мэтт вовсе не удивился, он поцеловал ее влажные щеки и веки, а потом и кончик носа, и губы. Николь внезапно почувствовала полное изнеможение, как душевное, так и физическое. Несмотря на всю свою решительность, она поняла, что глаза ее закрываются, и у нее не осталось больше сил сопротивляться сладостной дремоте.
Наблюдая за ней, Мэтт осторожно отодвинулся. Сердце его было настолько переполнено наслаждением, что он почувствовал, как у него самого защипало в глазах.
Все эти долгие годы она была уверена… Она думала, но так и не узнала, что… Он никогда не сможет простить себя за то, что причинил ей такую боль! Конечно, по-своему, по-мужски он не мог не испытывать удовлетворения, думая о том, что стал ее первым возлюбленным, понимая, что наслаждение от только что пережитой близости было ей незнакомо. Но оно было так естественно и так соответствовало его собственному желанию, что временами он опасался, что вот-вот потеряет контроль над собой и все испортит, напугав ее.
Он встал и медленно, осторожно взял ее на руки, отнес наверх и опустил на старомодную двуспальную кровать, занимавшую большую часть его спальни, а затем спустился в гостиную, чтобы собрать их одежду и положить подушки обратно на кушетку.
После этого он поднялся в спальню, поглощенный своими мыслями. Она отдалась ему, проявляя все признаки страсти и наслаждения, но не сказала, что любит его… пока так и не сказала. Он и сам был удивлен той быстротой, с какой влюбился в нее, но теперь, когда ему стало известно, что… Может быть, подсознательно, сам о том не догадываясь, он сразу же узнал ее, и именно поэтому его с такой неудержимой силой влекло к ней. Теперь они стали любовниками, но он хотел от нее больше, чем просто физической близости, гораздо больше.
Он лег рядом с ней, и тут она повернулась к нему, устраиваясь поближе, и на губах ее появилась таинственная улыбка, когда она протянула к нему руки. Он наклонил голову, целуя ее, и понял, что она вовсе не так крепко спит, как ему казалось. Николь удовлетворенно вздохнула и еще крепче прижалась к нему.
А рано утром их любовь была совсем другой, более искушенной и более взаимной. Теперь Николь верила в себя, как в женщину и наслаждалась своим желанием так, как никогда и представить себе не могла.
Теперь она обнаружила, насколько неизъяснимо сладостно прикасаться к его телу, дотрагиваться до него и руками, и губами, как прекрасно узнавать, что ее ласки возбуждают его…
Она быстро поняла, какое это наслаждение — сознавать свою власть над ним, когда одно лишь прикосновение ее пальцев к его телу возбуждает его так же, как и его ласки воспламеняли ее тело… Прикасаясь языком к его соску, она дразнила его нежными, едва ощутимыми движениями, и Мэтт умолял ее не мучить его.
Однако позже, когда разгоравшееся в ее теле желание побудило Николь перейти к более интимным ласкам, она сама затрепетала, почувствовав и увидев, как реагирует его тело на нежные, деликатные прикосновения ее рук и губ. Она готова была уже отшатнуться от него, почти напуганная его неистовым возбуждением и своим собственным стремлением доставить и ему, и себе наивысшее наслаждение, но он мягко остановил ее, шепча о том, какое блаженство он испытывает, как ему нравится, что она ласкает его, — нравится так, что у него буквально не остается сил терпеть это наслаждение.
— Позволь мне показать тебе, — прошептал он ей, — как это прекрасно, когда ты так любима…
Она вздрогнула при мысли о возможности еще большего удовольствия, и у нее перехватило дыхание от удивления и восторга, когда он прикоснулся к ней. Николь испытывала мистический страх перед властью подаренных им ни с чем не сравнимых ощущений. Она попыталась, было сдержать прилив неудержимого возбуждения, до сих пор не уверенная, способна ли она отдаться такой близости, испытать такое наслаждение, и все же не в силах была сопротивляться тому, что происходило с ней.