Лекарство для двоих

Она рывком повернула голову, готовая напомнить ему, как легко и небрежно он уже однажды сделал это – пусть не физически, но морально. И тут она уловила муку в его голосе. Глаза ее невольно устремились на него.

Ее обожгло ощущение, что он все прочитал в ее взгляде, потому что его собственный взгляд озарился ответным светом. Лейси попыталась оттолкнуть его, отвернуться, но бессвязные слова протеста застряли в горле, когда он прошептал ее имя, а его ладонь, отпустив ее руку, легла на нежную кожу лица, осторожно погладила ее. Так осторожно, как будто он не мог поверить, что дотрагивается до нее.

Она съежилась и задрожала, а он погрузил руку в ее волосы, едва касаясь, провел большим пальцем по пылающей щеке, тронул краешек рта.

– Нет, Льюис. Прошу тебя, не надо. Я не хочу этого, – удалось ей выдавить из себя. Но они оба знали, что это ложь и что она ничего на свете не хочет так сильно, как ощутить прикосновение его губ к своим губам, его рук к своему телу… Она даже не делала больше попыток вырваться, а просто тихонько стояла, чуть вздрагивая, в теплом кольце его объятий, под серьезным, изучающим взглядом его глаз.

Лейси все еще беспомощно твердила, что не хочет этого, но он уже целовал ее, сжимая лицо в ладонях, медленно, отрываясь от губ лишь затем, чтобы заглянуть в глаза, такие огромные и затуманенные чувствами, переполняющими ее.

Лейси попыталась оттолкнуть его. Его кожа под рубашкой горела огнем. Она ощутила быстрые толчки его сердца, и ее тело задрожало в ответном ритме. Льюис снова целовал ее, упиваясь вкусом ее губ, лаская языком их нежный изгиб.

Слезы душили ее, не давая возможности протестовать, вслух отречься от своих чувств.

Сколько раз за прошедшие годы она видела во сне, что он вот так целует ее, – и просыпалась одна! В попытке справиться с собой она вспоминала все причины, по которым ей необходимо остановить его, отказаться от желанной близости. А в это время ее губы мягко льнули к его губам, а язык, не в силах устоять против искушения, скользнул сквозь открывшиеся навстречу его теплые губы. Их знакомый вкус переполнил ее восторгом, и тихий стон наслаждения вырвался из ее горла, заглушив предостерегающий голос рассудка. Руки, вместо того чтобы оттолкнуть его, сами собой обвились вокруг его плеч, и кончики пальцев, дрожа, прикоснулись к знакомым упругим мышцам. Крошечное расстояние, разделявшее их, исчезло, и она через футболку и шорты чувствовала жар его тела.

– Льюис…

Лейси не сознавала, что шепчет его имя. В мире осталось лишь одно – ощущение его рта на ее губах, целующего их с безумной силой, которая питала ее собственную страсть. Она льнула к нему, покоряясь вторжению языка, приветствуя его нежную властность.

Руки Льюиса стиснули податливое тело, сильнее прижали к себе. Тепло и аромат его кожи зажигали в Лейси жажду еще большей близости, желание прикоснуться к нему без преграды одежды между ними.

Льюис всегда был бережным, внимательным, но и страстным любовником, и тело Лейси отвечало сейчас на его ласки так же охотно и легко, как и раньше, отбросив осторожность, о которой настойчиво предупреждало ее сознание.

Она не заметила, кто из них расстегнул пуговицы на его рубашке. Единственное, в чем Лейси отдавала себе отчет, – это бесконечное наслаждение, охватившее ее, когда она скользнула ладонями по его влажной коже, поцеловала ямочку под шеей и ощутила ответную дрожь в его теле.

Его ладони сжимали ее бедра. Она почувствовала, как напряглись его пальцы, но в следующий миг его руки уже ласкали ее, обвились вокруг тонкой талии, накрыли грудь. Под его ладонями соски отвердели, поднялись навстречу прикосновению.

– Льюис…

Она снова шептала его имя, лаская дрожащими губами теплую кожу, приникнув к его такому желанному телу. Вожделение победило здравый смысл, и вся ее защита рухнула.

Внезапно он весь напрягся и тут же выпустил ее из рук.

– Лейси, я не могу.

В одно мгновение реальность обрушилась на нее, руки упали, а лицо вспыхнуло от унижения. Господи, что же она творит?

Сама себе противная, она отшатнулась, попятилась в спасительную тень прихожей, чтобы скрыть предательское желание, которое он в ней вызвал.

– Уходи. Сейчас же, – хрипло потребовала она и добавила, когда он не двинулся с места: – Уходи, Льюис. Разве ты не видишь, что я больше не выдержу?

Гордость ее разлетелась на мелкие кусочки. Ей было все равно, что она выдает себя. В любом случае уже поздно. По тому, как она отвечала на его ласки, он наверняка понял, что она по-прежнему хочет его. Глаза ее затуманились от слез. За спиной она услышала его шаги и обернулась.

Он направлялся к двери. Прежде чем открыть ее, остановился и обернулся, чтобы бросить на Лейси последний взгляд. Она отвела глаза, не в силах выдержать этот взгляд. Он ушел. Она теперь в безопасности. В безопасности. Она горько рассмеялась. Боже милостивый, в безопасности ей уже никогда не быть.

Ей казалось, что у нее все внутри кровоточит от страсти к нему, и она ненавидела и презирала себя за это.

Лейси поднялась по лестнице, зашла в ванную и закрыла за собой дверь. Ее била такая дрожь, что минут пять она просто не могла пошевелиться.

Взглянув в зеркало, Лейси вздрогнула от того, что увидела. А увидела она себя такой, брезгливо подумала Лейси, какая она есть на самом деле, – женщиной, сексуально распаленной до такой степени, что этого разве слепой не заметит.

Слезы заливали лицо, ее бросало то в жар, то в холод, а все тело сотрясали конвульсии от пережитого волнения.

Лейси включила душ и, стянув с себя одежду, с омерзением швырнула ее на пол. Поразительно, что она, обычно столь чистоплотная, загорелась такой страстью к мужчине – и к кому, к Льюису, именно Льюису, который так ее обидел, – что забыла о пятнах краски на своей коже, высыхающих каплях пота на груди, вообще о своем неряшливом облике.

Лейси встала под душ, радуясь мощной струе на обнаженной коже, как будто, бичуя свою плоть и подавляя физическую боль, она так же подавляла и влечение к Льюису. Она отчаянно скребла тело, стирая зеленые пятна и не замечая боли.

Лейси вымыла и волосы тоже, не обращая внимания на то, что шампунь щиплет глаза. Наоборот, ее даже радовал повод вволю поплакать.

К тому времени, когда она выключила воду, тело у нее было ярко-розовым и горело от жесткой мочалки, а волосы чистыми до скрипа.

Ее сильно тошнило, а нервы, казалось, были измотаны и истерзаны настолько, что их уже не восстановить. Страшная усталость и презрение к себе переполняли ее, и она просто не в силах была постигнуть всего, что произошло недавно… Но понимала, что если бы Льюис не остановился… Рывком схватив полотенце, она уронила его, резко наклонилась, чтобы поднять с пола, и только после этого смогла обернуть вокруг тела.

Потом вытерла полотенцем волосы и расчесала, морщась и вздрагивая от болезненных рывков.

Лейси чувствовала себя слишком измученной, слишком разбитой душевно, чтобы даже думать о какой-то работе. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – скрыться от всего мира. Скрыться от себя самой, горько вздохнула она, отправляясь в спальню. Господи, как же она сможет посмотреть в глаза Льюису?

Скинув полотенце, Лейси забралась в постель и мгновенно уснула.

Ей снились тревожные и неприятные сны, и она металась и вскрикивала.

Лейси открыла глаза в полумраке и, даже полусонная, поняла, что она в комнате не одна.

Она повернула голову и уставилась на мужскую фигуру у окна.

– Льюис!

Она не могла поверить своим глазам.

– Как?.. Что?..

Он подошел к ней.

– Я не мог не вернуться. Ты оставила дверь открытой. Я прошел сюда, наверх, и увидел, что ты спишь. Нам нужно кое-что обсудить… я тебе должен что-то сказать. Особенно теперь, когда мы, похоже, будем встречаться… как родители Джессики. Разговор, возможно, будет нелегким, но позволит прояснить обстановку.

Лейси затрясла головой. Она что, спит? Или это реальность? Отчаяние змеей вползло в сердце и свернулось там ледяным кольцом. Нет, это не плод воображения, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно привело Льюиса обратно… что именно он так настойчиво хочет ей сказать. О Боже, какая же она дура! Ну конечно, он увидел, понял, осознал, что она к нему чувствует! Конечно, он хочет теперь ей объяснить, что даже отдаленно не заинтересован лично в ней. Боже, ну почему она не была осторожнее… строже? Почему она должна пройти и через это унижение?