Надеюсь и жду

— Мы уже возобновили наше знакомство, — сердечно откликнулся Адам, с притворной улыбкой глядя на нее.

Она набралась мужества и приготовилась услышать, как Адам станет в деталях пересказывать отцу их бесплодную деловую встречу, а сама, в это время, лихорадочно придумывала, как ослабить удар. Адам прошел несколько разделявших их шагов. Глаза смотрели на нее в упор с пугающей настойчивостью. Она ответила ему откровенно недоверчивым взглядом.

— Прежде чем начать разговор, мы с Клодией должны кое в чем признаться вам, сэр. Не так ли, любимая?

И Адам по-хозяйски обнял ее за талию. От прикосновения его теплой руки по коже Клодии пробежали мурашки. Его близость, от которой пульс Клодии невыносимо участился, и это нелепое, фальшивое, ласковое обращение настолько потрясли ее, что она застыла на месте, лишившись дара речи. Но всякая способность рассуждать окончательно покинула ее, когда этот человек посмотрел на нее нежным взглядом и произнес:

— Я знаю, что совсем мало времени прошло после гибели первого мужа Клодии. Но когда мы встретились снова, то поняли, что все наши прежние чувства до сих пор живы и важны для нас. Мы оба сочли бы лицемерием притворяться, что это не так. Мы намерены пожениться как можно скорее, и надеемся, сэр, что вы поймете нас, благословите и разделите нашу радость.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Клодия почувствовала на себе вопрошающий взгляд отца. Она задрожала от напряжения. Что могла она сказать или сделать? Заявление Адама произвело на нее впечатление разорвавшейся бомбы. Она заставила себя поднять глаза, увидела в глазах отца невысказанное сомнение и вымученно улыбнулась. Гай Салливан, явно успокоенный, вздохнул с облегчением, черты его лица разгладились, и он сказал:

— Значит, нам сегодня не обойтись без шампанского.

Он быстро овладел ситуацией и повел их в гостиную, где, как и было обещано, уже весело потрескивал огонь в каменном очаге. Ноги Клодии едва несли ее, она даже испытывала благодарность к Адаму, который продолжал держать ее за талию.

Глаза Гая Салливана подозрительно увлажнились. Он проговорил взволнованно:

— Вы оба взрослые люди и хорошо знаете, что вам необходимо. Я благословляю вас обоих… — Его голос дрогнул. — После всего, что пришлось пережить Клодии — конечно, она рассказала вам, Адам, а я предпочитаю не касаться этого вовсе и знаю, что вы поймете, почему… Она заслуживает самого большого счастья. Мне известно, что тем летом, когда вы работали здесь, вы с Клодией были влюблены друг в друга. Мне только жаль, что вы решили покинуть нас так внезапно, Адам. Я никак не мог понять, почему. Но… — тут широкая улыбка преобразила его изможденное лицо, — мне пора умолкнуть. Лучше я схожу в погреб за шампанским, и тогда мы отпразднуем настоящую помолвку. Будем смотреть только в будущее и забудем о несчастном прошлом.

Клодия видела, как радуется ее отец повороту событий, несмотря на стоявшие в его глазах слезы. Конечно, он несколько озадачен стремительностью происходящего, но, тем не менее, вполне счастлив. Гай Салливан еще шесть лет назад проникся симпатией к молодому человеку и принял за чистую монету его обаяние, теперь он тоже преисполнен симпатии и вновь принимает черное за белое — восхищается Адамом за то, что тот многого достиг. И именно Клодии предстоит раскрыть отцу глаза и объяснить, что он ошибается в этом человеке сейчас, как ошибался раньше.

Рыдание сдавило горло Клодии, мешая дышать. Отец, наконец-то, выглядел примирившимся с постигшим их несчастьем, он словно начал преодолевать душевный кризис и снова устремил свой взгляд в будущее. Клодии казалось, что он обрел неожиданно мир в душе. Но скоро все это кончится.

— Как ты мог решиться на такое?! — крикнула она после того, как Гай Салливан вышел.

Она не понимала, какую игру затеял Адам. Но это была плохая игра, она не могла быть хорошей хотя бы потому, что ее бывший возлюбленный теперь стал заклятым врагом. Очевидно, обида, которую она нанесла ему, оставила слишком глубокий след.

— Очень просто. — Улыбка сбежала с лица Адама, сердечность испарилась из его глаз, и они снова стали холодными, как зимний туман. — Ты видела, как его обрадовало мое заявление? — Он слегка пожал плечами. — Разумеется, ты можешь сказать ему, что это неправда. Но я не советовал бы расстраивать человека, у которого такая история болезни, — да, дорогая! — Он сжал губы. — Я навел справки: три инфаркта за шесть лет, последний совсем недавно. Боюсь, что загнал тебя в угол, и тебе придется или подтверждать все мои слова, или сказать ему правду — что я презираю тебя. Выбор за тобой. Но прежде чем решишься на что-либо, хорошенько подумай. Перед тобой уже стоял однажды выбор, когда ты поняла, что ждешь моего ребенка, и ты сделала его неудачно.

Перед глазами Клодии все поплыло, и она почти упала в одно из обитых ситцем кресел.

— Но зачем? Я ничего не понимаю. — Она прижала к пульсирующим вискам кончики пальцев. — Ведь ты же не собираешься делать ничего подобного, к чему тогда это нагромождение лжи? Зачем заставлять меня выходить за тебя замуж, если ты меня презираешь?

— Я не лгу, Клодия. — Голос Адама был не менее холодным, чем взгляд его серых глаз. Произнеся эти слова, он быстро отвернулся к камину и подтолкнул кочергой соскользнувшее полено обратно на кучу тлеющих углей. Клодия с горечью взглянула на его широкую спину. Шесть лет назад он тоже не лгал, предлагая ей женитьбу, лгал только, утверждая, что любит ее. Этого она ему не простит никогда. — Я не лгу, — повторил он, снова поворачиваясь к Клодии, посмотрел на нее, а затем неторопливо и обстоятельно обвел взглядом уютную комнату, в которую по утрам обычно проникали первые лучи восходящего солнца, а сейчас освещенную язычками пламени, отражавшимися в темных дубовых панелях. Он словно мысленно взвешивал ценность каждой вещи, от викторианской лакированной ширмы и изящной этажерки времен Регентства до раскладного стола из атласного дерева, уже накрытого для ужина. — А вот тебе предлагаю это сделать ради спокойствия твоего отца. Выпутываться из положения с помощью лжи, тебе не впервой. Кстати, он вот-вот вернется, — добавил Адам абсолютно равнодушным тоном. — Если тебя хоть сколько-нибудь заботит благополучие твоего отца и нашей дочери, не говоря о твоих собственных удобствах… да-да, — произнес он с подчеркнутой беспощадной медлительностью, — я достаточно сообразителен, чтобы понять, что продать «Фартингс-холл» вас вынуждают именно финансовые трудности, — то ты будешь помалкивать и соглашаться со всем, что я скажу.

Да, именно в этом заключалось несчастье! Но Клодия не успела опомниться, как в следующее мгновение, в дверях появился отец с бутылкой шампанского в ведерке со льдом и тремя хрустальными бокалами. У нее не осталось времени на раздумья, даже если бы она была способна сейчас логически мыслить.

Мужчины завели веселый разговор, но Клодия не принимала в нем участия, она думала только о том, каким коварным и двуличным оказался Адам.

Его способность по необходимости весьма искусно притворяться, заставляла ее содрогаться. Почему она в свое время не сумела разобраться в этом человеке? Слишком юной была, слишком неопытной, слишком влюбленной…

Она сдвинула брови и даже не заметила, как отец вложил в ее пальцы бокал пенящегося шампанского, и очнулась, только когда он посмотрел на нее пытливым взглядом и проговорил:

— Не смущайся, детка. Пусть даже люди и станут болтать, что ты слишком скоро вышла замуж вторично после гибели Тони. Мы-то втроем знаем правду, а только это и имеет значение.

Клодия вымученно улыбнулась, осушила свой бокал с такой поспешностью, словно умирала от жажды, и произнесла сдавленным голосом:

— Извините меня, я пойду, позабочусь об ужине. Вы оба, наверняка, проголодались.

Заботиться было, собственно, не о чем. Еще днем Клодия потушила ломтики лосося и приготовила салат. Осталось только достать все это из огромного холодильника. Но ей требовалось время, чтобы разобраться в бессвязной путанице мыслей, и найти объяснение сногсшибательному заявлению Адама об их грядущей свадьбе.